– Однако! – хмыкнул историк, не ожидавший такой крепости.
А ведь мог бы. Кожа – штука прочная.
Вытащив нож, он пару раз рубанул по поверхности, разрезая её на куски. Сразу же стало гораздо светлее.
– Боярин, так можно же было окошко открыть! Вона, туточки даже ручка есть с запором, – укоризненно проговорил Филимон, наблюдавший за действиями старшего по команде.
Но Свешников не слушал хозяйственного мужика, а осматривал двор.
Ворота были не просто выломаны, а выбиты вместе с косяками (или как там называются два бревна, к которым крепятся створки? Воротные столбы?). Кроме того, была напрочь вынесена целая секция самой ограды. Историку вспомнилось, что при строительстве крепостей обязательно делается зазор между воротами и стеной, чтобы их не выбили вместе. Но столичная усадьба – это вам не крепость, даже не острог в порубежной черте. Кто же мог знать, что на подворье нападут не тати, а воины?
– Не надо было им шуметь, дуракам, – хохотнул Филимон, глядевший через плечо Свешникова. – Им бы, высеркам коровьим, с задов пройти, сторожа бы прям в сторожке уделать, он бы и вякнуть не успел, а терем со всех сторон соломой с дровами обложить да поджечь. Вот тут-то бы они нас и взяли, как курей. А могли бы ещё и двери брёвнами подпереть – тогда бы и брать не пришлось, сами бы ко Господу отошли, вместе с дымом.
– Хорошо, что тебя там не было, – буркнул историк, рассматривая поле будущего боя.
Хотя было ещё темновато, ему удалось рассмотреть несколько всадников и человек пять пеших, рассыпавшихся по двору. Плохо только, что он видел лишь часть подворья, а что творилось с другой стороны, пока непонятно. Впрочем, проблемы станем решать по мере их поступления!
Автоматная очередь прорезала ночь, словно иголка швейной машинки, строчившая по ткани, только гораздо громче. Шум выстрелов смешался с криками раненых людей и ржаньем подстреленного коня. В ответ по чердачному окну выстрелили из пищали. И хотя шуму от выстрела и порохового дыма было гораздо больше, нежели от «калаша», но куски свинца даже не долетели до оконца.
– Твою мать! – выругался историк, жалевший лошадей гораздо больше, чем людей.
– Ты чё, боярин? – спросил Филимон.
Свешников не стал объяснять, что не хотел зацепить лошадь, и сумрачно сказал, кивнув на едкий пороховой дым:
– Да вот, кого-то зацепил, кого-то нет, не вижу.
– Щас гляну, – деловито сообщил Филимон, отодвигая Свешникова от окна.
И не успел историк задержать охотника, как мимо носа проскочили сапоги Филимона, а тот, уже забравшись на крышу, попросил:
– Боярин, ты бы мне мой колчан подал, а?
Подавая охотнику колчан, историк спросил:
– Ну, что там интересного видно?
– Да вот, вижу пятерых, что ты уделал… А, нет, вон там ещё трое валяются. Остальные спешились да расползлись. Ты, боярин, в правый бы угол пару пулек засадил, там как раз два злыдня пристроились. А я покамест по крыше пройдусь, гляну, чё сзади творится.
Охотник едва ли не ползком переместился на противоположный конец крыши, а Свешников принялся всматриваться в правый угол, выискивая «злыдней». А, точно, вот они!
Автомат бахнул двумя одиночными выстрелами. Один из «злыдней» что-то проверещал, а второй умер молча. Может, они и были неплохими людьми, но теперь уж поздно…
Алексей Михайлович порой удивлялся самому себе. Лет пять бы назад сказал кто, что он будет хладнокровно стрелять в живых людей… А вот поди ж ты. Бьёт прицельно, и даже не испытывает угрызений совести.
Минут через пять к слуховому оконцу подполз Филимон.
– Боярин, колчан-от мой прими.
Свешников принял колчан, мысленно отметив, что он вроде бы стал полегче. Вскоре на чердак спустился и охотник.
– У сараек какой-то хмырь по кресалу бил, огонь пытался выбить, – сообщил Филимон. – Так я его тодысь, успокоил.
– А ещё скольких уложил?
– Только одного, – вздохнул охотник. – И то целиться с крыши плохо. Пока я его, паразита, ущучил, две стрелы зря потратил. Завтра искать пойду.
– Остальные где, как думаешь?
– Стрелы, что ли? – не враз понял охотник.
Потом до него дошла суть вопроса:
– Ну, либо затаились где, либо ползком уползли. Их уж и осталось-то с гулькин хрен. И ты палил, и главный боярин тож. Больше половины ихних устосали. Они ж нас на хибок взять хотели, а не вышло. Теперь-то уже какой смысл воевать? Утекать им надобно. Вон, щас светать станет, стрельцы подтянутся.
Слова охотника совпадали с мыслями историка.
Атака неизвестных захлебнулась, и теперь они станут уносить ноги. Вероятно, постараются унести убитых и раненых. Значит, нужно действовать быстро. «Языки» никогда лишними не будут, особенно теперь, когда клубок становится всё запутанней и запутанней.
– Вот что, друг Филимон, – сказал Свешников, передавая охотнику свой автомат. – С этой штукой обращаться ты умеешь. Посему лезь-ка ты обратно на крышу, нас с воеводой огнём прикроешь, если что. Ну, сам разберёшься.
– На вылазку пойдёте? – спросил Филимон, принимая оружие.
Удивительно, но на сей раз охотник отказываться от «огнестрела» не стал. Видимо, понимал, когда лучше использовать лук, а когда и другое оружие. Ответа он тоже дожидаться не стал – и так всё ясно, – закинул автомат за шею и снова полез в окошко.
Дёмин тоже готовился к вылазке. Но «главный боярин» не собирался выскакивать из терема сломя голову, а подготовил два штурмовых отряда. Первый, во главе с управляющим, должен был выскочить с чёрного хода, а второй он возглавил сам.
– Филимон на крыше. Если что – поддержит огнём, – доложил Свешников, подходя к начальству.
– Понял, – кивнул подполковник, одобряя действия Свешникова. Глянув на теснившуюся в сенях вооружённую челядь Шеина, приоткрыл дверь и сказал: – Ну что, орёлики? На счёт «три»… Раз… Два … Три! Вперёд, мать вашу!
Дёмин и Свешников едва успели отскочить, когда разъярённые холопы и дворовые выскочили во двор, желая поквитаться с ночными налётчиками. Тем более, что те уже особой опасности-то и не представляли. Услышав шум, из кухни выбежали люди второго отряда.
– Живыми брать! Живыми! – заорал Дёмин, понимая, что сейчас его никто не слышит.
Пара злодеев, успевших вскочить на уцелевших коней, всё-таки сумели уйти. Был ещё и третий, но едва он попытался вскочить в седло, как был «упокоен» выстрелом с крыши. Остальных же, пойманных за сараями, в кустах, метелили дубинами, протыкали саблями и рубили бердышами. Дворня вымещала на ночных «пришельцах» и свой собственный страх, и бесконечную ненависть обычного человека к татям и душегубам.
Когда окончательно рассвело, к усадьбе боярина Шеина явился отряд стрельцов, вместе с которым был один из «неприметных» людей государя. К этому времени трупы нападавших, которых насчитали два десятка, успели разложить в ряд, тела – обыскать и внимательно осмотреть. Кого-то узнали, кого-то нет.
«Неприметный», подойдя к одному из тел – здоровенный мужчина в богатом кафтане, с дорогой саблей, – присвистнул:
– Ничего себе! Сам рязанский воевода Захарий Ляпунов! Вот радость-то государю!
– Захарий? – повернулся Дёмин к Свешникову. – А разве Ляпунова не Прокопием звали? Ну, тот, что Ивану Болотникову служил, а потом его же и предал. Вроде он потом Первое ополчение создавал.
– Так Ляпуновых много было. Прокопий, да, Борису Годунову служил, его же и предал, к Лжедмитрию переметнулся, потом Болотникову служил. А потом и того предал. А это брат его, Захарий.
Отведя Дёмина в сторону, историк тихонечко сообщил:
– В той, – интонацией выделил он, – истории именно Захарий Ляпунов Василия Шуйского и свергал.
Чтобы не привлекать внимания непонятными речами об истории, которой ещё не было, а может быть, теперь уже и не будет, Свешников с Дёминым прекратили разговор и вернулись к осмотру. Но им никто не попался.
Зато «неприметный», прохаживаясь вдоль покойников, отыскал ещё одну знакомую физиономию:
– И вот этого знаю. Имя запамятовал, но он у князя Тюфякина в боевых холопах служил.
– А Тюфякин, как я слышал, в друзьях у Ляпунова ходил? – поинтересовался Свешников у «неприметного».
– Истинно, боярин, – согласился тот. – Князь вместе с Ляпуновым «Тушинскому вору» служили, а от него уже к государю на службу перешли. Правда, обижен был Тюфякин, что Василий Иванович ему чин окольничего не дал. Прокопий Ляпунов думным дворянином стал, а Тюфякину – кукиш с маслом. Вроде из-за этого они и рассорились.
– Стало быть, не совсем рассорились, если княжеские холопы с рязанским воеводой на душегубство вместе пошли, – заметил Свешников.
– Как знать, – пожал плечами «неприметный». – Иной раз ради важного дела можно и помириться, а потом снова рассориться. Вам, бояре, покойники-то небось не нужны?
– На кой они нам? – фыркнул Дёмин. – Коли тебе нужны, забирай.
– Вот и ладно, – обрадовался «неприметный». – Я их в покойницкую отвезу. Посмотрим, кого-нить опознаем. Может, сам государь-батюшка глянуть изволит.
Когда подводы с покойниками отъехали от подворья, дворня принялась восстанавливать выломанные ворота, ремонтировать покорёженную ограду.
К счастью, брёвен и досок хватало, а поджечь злодеи ничего не успели. Бояре – Свешников и Дёмин удалились в свою горницу, где и устроили небольшое совещание.
– Говоришь, Захар Ляпунов – один из тех, кто Шуйского свергал? – поинтересовался Дёмин.
– Ага, – кивнул историк, снимая с себя сапоги, кафтан и с удовольствием растягиваясь на кровати. – Ещё один интересный факт, господин полковник. Среди тех, кто на нас напал, были люди князя Тюфякина.
– Фамилия смешная. Какая-то не княжеская, – хмыкнул Дёмин.
– Так с фамилиями просто. Дали прозвище, а оно и стало фамилией. Вон, родоначальник бояр Романовых был прозван Кобылой. Потом, конечно, стали говорить, что на самом-то деле он был Камбила, выходец из каких-то там земель, а уже на Руси прозвали «кобылой». Первые пушки, вон, тоже «тюфяками» звали, и ничего. А вообще, насколько помню, Тюфякины – родственники князьям Оболенским. Помнишь – «Корнет Оболенский, надеть ордена!»?