Наконец послышался слабый шум – звуки шагов, тонувшие в ворсе ковров. Стало быть, начали съезжаться бояре.
В ширме были проделаны небольшие отверстия, и «сербы» могли видеть, как помещение заполняется народом.
По какому принципу рассаживаются бояре и младшие чины Думы, не ведал даже Свешников. Нет, он, конечно, знал, что главными в Думе были бояре. Следом за ними шли окольничьи, потом думные дворяне, а потом и дьяки. Вроде дьяков было два… Или четыре?..
Вообще, по каким внешним признакам отличаются бояре от окольничьих? Вроде по шапкам. У бояр должны быть собольи, у окольничьих – бобровые. А скамейки, стоявшие полукругом у стен? Где места для бояр, а где для дьяков? Если бы лавки стояли друг за другом, как стулья во время заседаний, то всё было бы ясно, а тут… Может, старшинство идёт слева направо? Так и не вспомнив, историк мысленно плюнул, решив, что какая разница?
Тем временем все скамейки оказались заполнены народом. По прикидкам, сидело здесь человек двадцать. В общем-то, не так и много.
Наконец-то появился и сам государь в сопровождении четырёх рынд – юношей из знатных семейств, нёсших на плечах серебряные топорики. Охрана – чисто символическая. Двое юношей остались у входа, а двое прошествовали вместе с царём и встали по бокам трона.
При появлении царя бояре встали. Но вставали лениво, без должного рвения и трепета. Заседание началось с молитвы. Молились долго и проникновенно. Свешников с Дёминым уже устали, а бояре всё ещё отбивали земные поклоны и крестились.
Но наконец все расселись. Князья-бояре степенно усаживались, как и положено, уставя бороды и укладывая на колени тяжёлые посохи.
– Поздорову ли господа бояре? – спросил царь.
Видимо, это был традиционный вопрос, на который, справа налево, прошелестело:
– Твоими молитвами, царь-батюшка.
– Здоровы, и тебе того же желаем.
– Благодарствуем за заботу…
Когда гомон достиг половины скамей, царь Василий поднял вверх правую руку, призывая бояр к молчанию. Видимо, это тоже была традиция.
– Дошло до меня, что король Сигизмунд тяжело ранен, а войско ляшское готовится уйти к себе, – начал говорить царь, чем поверг в смущение собравшихся бояр.
Впрочем, Дёмина и Свешникова тоже. О ранении Сигизмунда их соратники, оставшиеся под Смоленском, не докладывали. А неплохо у государя поставлена тайная служба!
Шуйский же между тем продолжал свою речь:
– Надобно нам побыстрее землю от ляхов да всякой русской швали очистить! Хочу я, господа бояре, собрать земское войско да на Смоленск его направить, чтобы боярину Шеину подмогнуть.
– Помогал ты уже, надёжа-государь, боярину Шеину, – довольно невежливо перебил царя моложавый боярин, сидевший вторым справа. – Вон, целое войско положил!
От такой наглости по отношению к главе государства Дёмину стало не по себе, и рука сама по себе потянулась к автомату, но тут же опустилась. Покамест не время.
– А ты, князь Засекин, почему сам на Смоленск не пошёл, а больным сказался? – насмешливо поинтересовался один из бояр, сидевший в крайнем левом углу.
– А ты, боярин, чином и местом не вышел, чтобы Рюриковичу природному указывать! – огрызнулся Засекин. – Я потому и заболел, что ничего хорошего от того похода не ждал. Ну где это видано, чтобы убийце войско убитого доверили?
«Ага, это и есть один из злоумышленников», – подумал Дёмин, кивая историку, контролировавшему правый «фланг», – мол, этот твой, – и Свешников с пониманием склонил голову.
– Не о том вы сейчас говорите, господа бояре! – сказал один из самых пожилых бородачей, поднимаясь с места.
Утвердившись на ногах, боярин оперся на посох, а потом заявил:
– Любо нам, что Сигизмунд из наших земель уходит. Но будет ли это концом? Скажи-ка нам, царь Василий, долго ль за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твоё правление. Сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а мы уж о себе как-нибудь помыслим.
На какое-то время в зале установилась тишина. Но вскоре она была прервана гневным возгласом Шуйского:
– Не тебе, князь Мстиславский, решать, положить мне посох царский, аль нет. Меня на престол вся Русь-матушка выбрала!
– Мужики тебя пьяные на престол выкрикнули! – гаркнул Мстиславский. – А то я не знаю, как ты бочки с пивом да вином выставлял!
Со своего места поднялся ещё один боярин – средних лет, очень крупный, весь какой-то мохнатый, чем-то похожий на медведя, вставшего на задние лапы:
– Подобру, Васька, уходи, а не то хуже будет! – с угрозой сказал он.
– Для тебя, Тюренин, я государь всея Руси! – повысил голос царь.
Беда – грозного окрика не получилось. От волнения голос Василия Шуйского вдруг дал петуха, отчего среди бояр начался хохот.
– Я ж тебе сказал, хуже будет! – повторил угрозу «медведь». – Не хошь добром посох покласть, так силой сложишь. А ну, бояре, поможем?
Со своих мест поднялись человек пять и сделали шаг по направлению к трону. Троих из шестерых «сербы» уже знали – Туренин, Засекин и Мстиславский. Кто остальные? Впрочем, какая разница?
Дёмин перекинул за спину автомат, вытащил из-за пояса пистолет, показывая пример историку. Тот кивнул, вытаскивая собственный пистоль. Да, палить в таких тесных палатах из «калаша» чревато, можно положить всю Боярскую думу. Может, и чёрт-то с ней, с Думой, но кто потом будет страной управлять?
– Посох царский я токмо мёртвым сложу! – торжественно объявил Василий Иванович.
И такая твёрдость вдруг прорезалась в его голосе, что надвигавшаяся на него шестёрка бородачей слегка замедлила шаг. Однако остановиться или развернуться и отойти обратно бояре не соизволили.
В руках у Туренина возник откуда-то взявшийся нож, а Засекин взял посох в обе руки, превращая символ власти в неплохое оружие.
Дёмин, поведя носом в сторону наступавших бояр, начал негромкий отсчёт:
– Раз! Два! Три!!!
Историк и подполковник выскочили из-за ширмы одновременно, и одновременно вскинули оружие, выбирая свои цели. Сухо захлопали два пистолета, выплёвывая из ярко-красных ртов раскалённые кусочки свинца.
С расстояния в три метра даже и целиться не надо. Можно просто переводить ствол, нажимая на спусковой крючок. Шесть выстрелов – и на дорогой персидский ковер, устилавший пол Главной палаты, упали замертво шесть князей – шесть знатнейших князей Московского царства, превращаясь в мёртвые тела.
Свешников с Дёминым выдохнули и встали рядом с троном, держа на прицеле оставшихся на лавках бояр, сидевших в немом оцепенении. Но один из бородачей вдруг вскинулся с места. Не то сдали нервы, не то он тоже примыкал к заговорщикам, но боярин вдруг бросился прямо на Дёмина.
Два выстрела слились в один, и смельчак, получив одну пулю в лоб, а вторую в сердце, опрокинулся назад.
– С остальными что делать? – деловито спросил Дёмин царя.
Похоже, царь тоже оторопел, став свидетелем быстрой и жестокой расправы. Всё-таки не каждый день можно такое увидеть.
– Так что с остальными-то делать? – настаивал подполковник. – Валить их всех к чертям собачьим, или пусть уходят?
Шуйский, взяв себя в руки, тихонечко сказал:
– Пущай уходят. – Откашлявшись, сказал погромче:
– Идите, господа бояре.
Сидевшие на лавках бородачи начали потихонечку вставать. Стараясь не делать резких движений, бочком-бочком, они принялись отходить к двери. Зато у дверей возникла давка. Каждый из знатных людей спешил поскорее уйти из места, ставшего вдруг смертельным.
– Мы, государь, наверное, тоже пойдём, да? – поинтересовался Дёмин, убирая оружие.
– Да, тут, наверное, уборка потребуется, – поддакнул Свешников.
Шуйский, смотревший на всё круглыми глазами, кивнул:
– Да, бояре сербские, и вы идите.
Когда Свешников и Дёмин были уже у дверей, в которые заглядывали перепуганные холопы, царь сказал:
– Спасибо, бояре сербские, за службу.
Дёмин со Свешниковым, едва не ляпнули – мол, служим России, но вовремя спохватились, ограничившись поясным поклоном.
– А, что я ещё сказать-то хотел, – вспомнил вдруг царь. – Я же стрельцов послал, чтобы этого, как там его?.. Дубрей? Ну да чёрт-то с ним, прости Господи… Так что стрельцы его привести должны.
– А куда привести-то? – не понял Дёмин.
– Как куда? – удивился царь. – К вам велел привести, на подворье боярина Шеина. Мне-то этот Дубрей даром не нужен.
Слегка растерявшиеся «сербы» не знали, то ли говорить царю спасибо, то ли ругаться. Но ругать царей, даже за явные глупости, вроде не принято. Поэтому они вяло пробормотали слова благодарности и вышли, оставив царя давать приказания слугам, сбежавшимся, наверное, со всего Кремля.
Выбравшись-таки к коновязи, где их лошади успели заскучать без хозяев, и убедившись, что их никто не слышит, Дёмин спросил:
– Что скажете, господин поручик?
– Думаю, мон колонель, что нам следует уносить ноги из Москвы-матушки, – ответил Свешников, вскакивая в седло. – К вечеру все будут знать, что бояр перебили два наёмника-серба. А у всех этих Мстиславских с Воротынскими, да прочими Рюриковичами-Гедеминовичами родственников тьма. Боюсь, они нам отомстить решат. А царь… Будет он нас защищать, нет ли… Кто его знает? Может, он захочет нас попросту слить.
Подполковник, уже оказавшись в седле, кивнул:
– Вот и я так думаю. Самое поганое – быть замешанными в большую политику. Сожрут и косточек не оставят.
– А что про арест Дюбрэя думаешь?
– А вот тут хрен его знает, господин поручик. Выгорит – замечательно. Приведут к нам «мальтийца» под белы рученьки – честь и хвала Василию Иванычу. А нет, тогда будем думать. Ну, решил нам государь услугу оказать, его право.
– Значит, ждем известий от Дюбрэя, а потом ищем благовидный предлог, чтобы свалить? – уточнил историк.
– Так точно, – слегка склонился в седле Дёмин, поворачивая коня в сторону Москвы-реки, откуда было ближе проехать к подворью Шеина.
– А ещё бы поужинать неплохо, – вздохнул историк. – Что-то мне есть хочется.