А вот четвёртый субчик, который в «кабинет» влетел на самом деле вторым, прикрываясь широкой спиной ражего метателя «лассо», и пострадал меньше остальных, и личностью оказался интересной.
От Дениса он в момент нападения получил кулаком под глаз. Очнулся очень скоро. Увидав склонившегося над ним долговязого «серба», попытался пробубнить что-то вроде «Год, хелп ми».
Павленко, уже знакомый с этой фразой, успел запихать «полиглоту» кляп в глотку. Денис сходу придумал такой каламбур, докладывая о случившемся по радио Морошкину. Кстати, когда тот был ещё в дороге, на пути в Москву. И дальше капитан действовал исключительно по указаниям майора.
Но отправить людей с обыском в дом незадачливого «путчиста» догадался и сам.
Мужик этот, по прозвищу Михей, числился рядовым плотником в артели («Почти тёзка твой», – хмыкнул Дениска во время допроса и подмигнул порученцу.) Состоял в общей дружине. Ни в чём особенном до сих пор замечен не был. А жил скромно – в приземистой избушке, чуть ли не в землянке, неподалёку от городской стены.
Когда эту неказистую хибару обшарили, то поняли, почему нестарый ещё Михей ни жены, ни даже приходящей стряпухи не имеет.
Короче, нашли у него за печкою радиостанцию “Windtalker” и металлический ящик с антенной в чуланчике – точную копию того изделия, что выгребли из пепелища сгоревшей хаты Налимова. Только у Бурбота ящик уже ни на что не годился, а этот даже царапинки на корпусе не имел и наверняка оставался вполне работоспособным.
Больше того: к устройству была подключена проводами ещё какая-то пластиковая коробочка, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся зажигательной бомбой.
Такая же дежурила до поры до времени и в доме Налимова. Только она-то успела сгореть, прихватив и дом заодно. А эта осталась цела.
Так подтвердилось предположение капитана, что крот в Дорогобуже засел не один. Подробности предстояло выяснить позднее, с прибытием майора. Пока же Михея держали в кутузке связанного и с тряпкой во рту. Выводили только до ветру. Кляп вынимали лишь на кормёжку. Два раза всего и пришлось – и оба раза Денис лично наблюдал за процессом.
Михею он обещал отрезать язык, если тот вздумает бухтеть что-либо непотребное. Михей обещанию капитана поверил.
О судьбе своего предшественника Налима он, похоже, знал приблизительно. О том, что кодовая фраза – вовсе не вызов интервентов на помощь, а сигнал к ликвидации как агента, так и его жилища, судя по всему, не ведал.
Когда, уже сутки спустя, Морошкин и Воднев, оба осунувшиеся, потемневшие лицом, вернулись на «Единороге» в Дорогобуж, Павленко ещё раз подробно доложил майору о проделанной работе и обо всём, что удалось установить.
Выслушав его, майор распорядился доставить в кабинет Михея. Ни слова не говоря, Морошкин сделал тому инъекцию снотворного и ловко усадил моментально обмякшего предателя на ближайший табурет, прислонив спиной к стене. А затем, вооружившись уже не грубыми слесарными пассатижами, а настоящими никелированными щипцами дантиста, погрузил их в раскрытый неопрятный, воняющий гнилью рот обездвиженного шпиона и без особого труда извлёк оттуда искусственный зуб – электронный чип и ампулу с ядом в одном корпусе.
– Трофей! – с гордостью изрёк Морошкин, упрятывая добычу в герметический, непроницаемый как для звука, так и для радиоволн футлярчик. – То-то обрадуются бойцы из лабораторных войск!
Допрос уже проспавшегося Михея был недолгим.
Пленный, с ужасом поглядывая то на Павленко (не забыл, что тот обещал отрезать ему язык), то на Морошкина, сверлившего его свирепым прищуренным взглядом, рассказал, что приехал в Дорогобуж в одном обозе с Налимовым. Только тот не знал, что «Гэндальфом» Михей приставлен к нему, чтобы следить за буквально каждым его движением.
Выходу в эфир Михей тоже был обучен. Но обязан был до поры до времени молчать.
Вызвать «Гэндальфа» имел право лишь в том случае, ежели Налимов окажется разоблачён и схвачен. Более того, имел полномочия на его ликвидацию – при крайней необходимости.
Добившись такого признания, Морошкин передал Михея «коменданту» города – воеводе местной дружины. Что было с предателем дальше, догадаться нетрудно.
У «сербов» же возник новый «головняк». Первый же после короткого, суточного всего перерыва выезд на «Единороге» к польскому лагерю обернулся довольно неприятным открытием.
Ляхи, похоже, не дремали. Возникшую из-за отъезда в Москву бесколёсника передышку использовали с пользой для себя.
Подтянули целую батарею тяжёлой артиллерии, да и, похоже, пополнили запасы провианта и огневого зелья. Из новых пушек успели уже обстрелять город, изрядно потрепав крепостную стену напротив позиции и разрушив с десяток домишек уже за крепостной стеной.
– Ну, мы их тоже разнесём парой выстрелов! – прокомментировал новость Павленко, аж потирая руки от предвкушения.
– Парой выстрелов, по ходу, не получится, – хмуро покачал головой Воднев. – Посмотри, что они придумали.
Поманил товарища к экрану, подключённому к камере беспилотника, парившего над польским лагерем.
Денис наклонился ближе к пульту управления «Кречетом», и тут ухмылка сошла с его лица. Теперь и он увидал, что вокруг артиллерийской позиции поляки выставили оцепление. Не из жолнежей с пищалями, а из русских крестьян, скованных кандалами.
– Сволочи! – прошипел Павленко. – Что делать будем? Может, ударим по каждой пушчонке навесным, как по тому шатру? Подумаешь, шесть зарядов потратим, жалко что ли! – он с надеждой посмотрел на друга.
– Нет, не выйдет, – снова потряс головой Игорь. – Заложников осколками от пушчонок посечёт. Кто-то умный подсказал ляхам эту идею.
Доложили Морошкину. Тот рассуждал недолго.
– Ну значит, придётся опять ночную побудку ляхам устроить! – сердито буркнул его как бы «игрушечный» голос в динамике рации. – Но только подъезжать надо по-тихому! И людей у Шеина взять. Пластунов!
Но том и порешили.
А ночью, под покровом темноты, «Единорогъ», хамелеонясь под окружающий ландшафт, бесшумно приблизился к новой польской артпозиции. За бесколёсником так же тихо, без единого звука следовали тридцать шеинских пластунов.
По команде старшего они внезапно атаковали ближайший вражеский пост – двух караульных – и навсегда утихомирили их ножами. Пленные, прикованные к столбикам, расставленным по периметру позиции, были слишком измучены полусуточным стоянием под открытым небом, без воды и пищи, чтобы кричать даже от радости при виде такой неожиданной оказии.
Кандалы от столбиков отрывали короткими ломиками, каковые имелись у каждого пластуна. Освобождённым пленным молча указывали путь к стенам Смоленска. И самим велели молчать, прижимая палец к губам. Когда последний заложник поковылял прочь от места своего узилища, не менее страшного и унизительного от того, что оно было без стен и потолка, Воднев направил бесколёсник на ближайшую пушку.
Машина не могла тягаться массой даже с бронетранспортёром. Однако и этого веса хватало, чтобы раздавить орудие. Как когда-то под руководством Морошкина «Единорогъ» ломал лес, оставляя позади месиво исковерканной древесины, пеньки да ветки, так и сейчас он наползал на очередную пушку, «топтался» на ней, плющил ствол, разваливал лафет. И двигался дальше, к другому орудию.
Скрежет в результате поднялся нехилый. Ляхи услышали его даже сквозь сон.
Полуодетое воинство с криками кинулось к разрушаемой таким невоенным способом артиллерии – последней надёже ляхов. Но было поздно. Раздербанив последнюю пушку, Игорь повернул машину правым бортом к орущей и машущей руками, пищалями, саблями толпе. Под прикрытием защитного поля Денис дал очередь по ней из автомата через открытую дверцу, скосив сразу с десяток врагов. После этого Воднев медленно тронул машину в сторону Смоленска, чтобы прикрыть отходящих туда освобождённых заложников. На тот случай, если они ещё не успели укрыться за городской стеной.
Тем временем Денис докладывал Морошкину по рации:
– Товарищ майор, польской артиллерии больше нет!
– Хорошая новость! – ответил майор. – Так держать!
Глава 16
Морошкин, успокоившись насчёт раненого Свешникова, вместе с Водневым отбыл в Смоленск, завершать партизанские операции.
Смоленск, хотя ещё и не носил гордого звания «Город-герой», но по сути и по отношению к нему всей России уже был именно таким.
Поначалу Дёмин хотел оставить вместо себя майора, но, подумав, решил, что разумнее операции завершать тому, кто их начал.
Вот как только Алексей Михайлович окончательно встанет на ноги, они сразу же присоединятся к остальной команде.
Всё-таки, хотя они и проредили поголовье предателей, но родичей у тех ещё оставалось много, и лишний раз попадаться на глаза людям, способным сделать пакость, не хотелось.
С утра на подворье Шеина прибыл царский гонец. Дёмин опасался, что сейчас надёжа-государь опять прикажет явиться пред его светлые очи, – ан нет.
Гонец на сей раз оказался не один из «безликих», а тот самый Пётр, который «лоббировал» в Кремле интересы Шеина и, наоборот, передавал царскую волю на шеинское подворье в Москве. Короче, «депутат» от Смоленска в столице.
Наряженный в ярко-синий кафтан с золотой вышивкой и высокую шапку с красным верхом, он церемонно передал Дёмину две деревянные шкатулочки, присовокупив:
– Жалует государь наш Василий Иванович верных холопов своих, бояр сербских, вотчинами!
Дёмина изрядно покоробило слово «холоп» (так и не привык за два месяца пребывания здесь, что по отношению к царю все жители Московского царства считались холопами), но он сдержался и, вместо того, чтобы дать гонцу по шее (а рука зудела!), отвесил тому поясной поклон. В данном случае гонец представлял собой особу государя!
– Бояре сербские благодарят его царское величество за щедрый подарок и остаются его верными слугами! От имени и по поручению своих боевых товарищей даю государю торжественное обещание блюсти его интересы до последней капли крови!