После столь изысканных фраз подполковник ещё и дотронулся губами до обеих шкатулок, наказав себе, что обязательно прополощет рот чем-нибудь спиртосодержащим. Кто знает, насколько чистыми были руки у гонца, да и у самого царя-батюшки?
Когда слегка обалдевший гонец уехал, Дёмин мысленно прикинул вес шкатулок и усмехнулся. Читать тексты жалованных грамот он даже и не пытался. Наверняка написаны уставом (или полууставом?), с витиеватостью, столь любимой тутошними писцами.
Пущай профессиональный историк разбирает почерк приказных, благо, тот уже был в полном сознании и рвался вскочить с постели.
Морошкин сказал, что Михалычу вставать уже можно, но осторожно. Мол, хотя современная медицина практикует физические нагрузки едва ли не сразу после операции, но денька два лучше отлежаться.
– Нас с тобой государь вотчинами пожаловал, – сказал Дёмин, вытаскивая из-за пазухи обе шкатулки. – Вон как!
– Вотчинами? – заинтересовался Свешников, забирая шкатулки себе. Открыв первую, принялся читать: – «Мы, Василий Иоаннович, Божьей милостью великий князь Владимирский, Московский, Новгородский, Тверской, Псковский, Вятский, Югорский, Пермский, Булгарский и других земель, и государь всей России, жалуем сербскому войнику, боярину Олексию Дундичеву, сыну Дундича, в Вологодском уезде в вотчину, сельце Покровское с крестьянами, да деревню Погорелка, да Избище тож, да земли, что вокруг, двести четей, из них пашни паханые, худые, сто четей, да сто четей лес да пастбища».
– Ну ни хрена себе! – выдохнул Дёмин. – Я теперь, стало быть, землевладелец!
– Не просто землевладелец, а крепостник. Феодал то есть, – хохотнул Свешников.
– Слушай, а четь – это сколько? – заинтересовался Дёмин.
– Четь? – призадумался Свешников. – Сколько помню, в разное время она разная была. Вроде, в первой половине семнадцатого столетия составляла половину десятины.
– Объяснил, спасибо, – фыркнул Дёмин. – А в десятеричном исчислении?
– Ну, был бы с собой калькулятор, подсчитал бы. А так… давай прикинем. Значит, десятина равняется одной целой, одной десятой гектара. Ладно, берём гектар для ровного счёта. Стало быть, сто четей – это пятьдесят гектаров.
– Подожди-ка, так ведь пятьдесят гектаров… Хм… У моих знакомых дача есть – шесть соток. А сотка – это сотая часть гектара. Значит, пятьдесят гектаров… Это ж до фига получается!
– Да как сказать, – охладил пыл новоявленного «феодала» историк. – Не забывай, что тебе землю дали в Вологодском уезде. А земли там, насколько помню, не шибко урожайные. Нечерноземье, как-никак. Вот если бы пятьдесят гектаров где-нибудь в Орловском уезде, или в Рязанском хотя бы…
– А где теперь, интересно, это самое «сельце Покровское»? Не помнишь?
Свешников пожал плечами.
– Ну, сёл с таким названием на Руси – пруд пруди. Если стоял храм во имя Покрова Пресвятой Богородицы, то село Покровским называли. Хотя… – вдруг спохватился историк. – Есть у меня смутное подозрение, что тебе отписали то самое Покровское, где преподобный Игнатий родился. Хм, а ведь всё сходится… Предок Игнатия Брянчанинова в семнадцатом веке усадьбу в тех краях получил. Теперь-то это Грязовецкий район, но Грязовец только после административной реформы Екатерины появился, а тогда Покровское в Вологодском уезде числилось. Брянчаниновы, они под потомков боярина Бренка косили, который на Куликовом поле вместо Дмитрия Донского погиб – ну, тот боярин, что доспехи великого князя надел и под главное знамя встал. Но многие считают, что Брянчаниновы либо из казаков вышли, что Михаилу Романову помогли на престол сесть, либо были из испомещенных дворян. Как раз из тех, кто поместий лишился под Смоленском, когда город к Речи Посполитой отошёл. Им тогда государственные земли в Белозерском и Вологодском уездах давали. Кто там у нас был? Кажется, были Лесковы, Межаковы, Гальские…
– Значит, я род Брянчаниновых обделил? И теперь не будут они в Покровском жить, и будущего святого не будет? – вздохнул Дёмин.
– Ты это всерьёз? – хмыкнул Свешников. – Так мы с тобой и так весь расклад порушили. Ну, сам посуди – если Брянчаниновы в Смоленских землях живут, так им никто новых поместий не даст, так как имения Польше не отойдут. А коли они из казаков – то теперь возведение Михайлы Романова на престол тоже под вопросом. Так что, войник сербский, вотчинник новоявленный, бери себе землю, отыскивай крепостных – их, чай, маловато осталось, подразбежался народ, – да заводи новую дворянскую династию. А там, глядишь, и в твоём роду святой появится.
– Ну, если не вернёмся домой, так и будет, – кивнул подполковник.
– Типун тебе на язык, – испугался историк и зашелестел собственной грамотой.
Развернув свиток, бывший изрядно короче предыдущего, Свешников принялся читать:
– Так… титул, имя мы пропускаем… Значит, мне государь отписал пятьдесят четей земли и село Матурино Белозерского уезду. Интересно, а почему это тебе двести, а мне лишь пятьдесят?
– Вот доживёшь до моих лет, послужишь с моё, – покачал головой довольный Дёмин, бывший старше историка года на три, – тогда и тебе цари станут по двести четей земли давать!
– Ну вот, как всегда – социальная несправедливость. Вышестоящим всегда достаются самые лучшие куски с царского стола. Хорошо, Павленко не знает, а то он бы революцию устроил.
– Этот может, – согласился подполковник. – Кстати, а где твоё поместье, не знаешь?
– А хрен его знает, господин полковник, – пожал плечами историк. – Если Белозерский уезд, это может быть и по реке Шексне, и на Белом озере. Там, начиная с первого самозванца, то ляхи, то наши бандиты деревни и сёла грабили. В Воскресенском монастыре – ну, там, где сейчас Череповец стоит, – монахов живьём сожгли. Или, раз Шуйский на престоле, то не сожгли?.. Не помню точно, не то в десятом, не то в восьмом монастырь разорили[45]. Может, и вотчина моя где-нибудь в черте города[46].
– А вот представь себе, Алексей Михайлович, если бы был у нас в стране принят закон о реституции, то пришли бы мы с тобой в администрацию Вологодской области, да и потребовали, чтобы нам вернули наши имения. Вот есть и документальное подтверждение.
– Точно, – подхватил историк. – Верните наследственное владение Олеко Дундичу!
– М-да, – вздохнул подполковник. – Не судьба, боярин сербский, нам с тобой феодалами становиться.
– И не надо, – в притворном ужасе замахал руками историк. – С этими землями в реальности столько заморочек было – не счесть. Поместья да вотчины в те времена кто только не раздавал – и Лжедмитрий, и «Тушинский вор», и прочие самозванцы. Бывало, на одно имение по пять хозяев приходилось. Михайло Романов не стал отменять ни одно пожалованье – мол, сами разбирайтесь. Помещики потом годами по судам таскались, свою правду доказывали… Ты, командор, рассказал бы лучше, о чём с царём говорил.
Дёмин призадумался. С царём он действительно говорил, но ничего такого особого вроде и не обсуждали. Предложение о создании наёмного войска Шуйский отверг сразу, хотя прекрасно понимал, что профессионалы станут служить лучше, нежели «полупрофи».
Стрельцы худо-бедно служат за половинное жалованье, а в остальное время сами зарабатывают на жизнь. Кавалерии – сиречь, дворянству – можно платить землёй.
– Всё, как ты и предсказывал, – нехотя сообщил подполковник. – Ответ один – денег нет! Единственное, чем Василий Иванович заинтересовался, – это личной гвардией. Так и то, такое уже было. «Опричная» тысяча у Ивана Грозного – чем не гвардия?
– Надеюсь, ты не предложил рекрутские наборы вводить?
– Да ну, какие рекруты, если половина страны в запустении! – возмутился Дёмин, потом добавил: – Лучше бы ты к царю сходил, ты больше подсказать сможешь.
– А что я ему подскажу? – усмехнулся историк. – Промышленность развивать, мануфактуры строить? Так для этого факторов производства нет. Нет ни денег, ни людей. Всё сейчас на земле-кормилице держится. Пётр Великий, который якобы первым реформы начал проводить, не с нуля начинал – и батюшка его старался, и брат. Шуйскому сейчас не о глобальном думать надо, а по мелочи – как на престоле усидеть, Смоленские земли освободить, потом мир на Руси установить. Ну, а там всё потихонечку да полегонечку и пойдёт.
Глава 17
Свешников и Дёмин стояли неподалеку от Спасских ворот, стараясь не смешиваться с толпой. Куда там!
«Сербских бояр», стоявших в окружении приличествующей свиты – стрельцов и холопов, прибывших вместе с ними из Смоленска, дворовых людей Шеина, то и дело толкали самые разные люди – то дородная купчиха, выпятившая обширный зад, то какой-нибудь мальчишка, пробирающийся сквозь толпу, а то и ремесленник, принявший «на грудь» с утра пораньше, тем паче, что повод имелся веский. Как же поглазеть на такое зрелище на трезвую голову!
Сегодня, кажется, вся Москва пришла поглядеть на выход войска, отправлявшегося на снятие осады Смоленска. Ещё бы, не каждый раз вместе с войском отправляется сам царь-батюшка. А уж насколько он популярен, любим или нет, это другой вопрос. Царь на Руси – фигура особая, лица не имеющая. Символ.
Немудрено, что публика смотрела словно заворожённая. Не каждый день, чай, в Первопрестольной бывают такие события.
А посмотреть было на что.
Впереди войска скакал кто-то из знатных – в красном кафтане, в заломленной шапке, в дорогом панцире. Кривая сабля, украшенная драгоценными камнями, билась о стремя. Верховой пронёсся так стремительно, что поднялся небольшой ветерок.
Следом за первый верховым проскакал отряд человек в двадцать пять – тридцать. Опять-таки, народ был в дорогом сукне, крепких доспехах и при красивых саблях.
Дальше вышла особая стрелецкая сотня, исполнявшая при государе обязанности личной охраны – в клюквенных кафтанах, малиновых шапках и при иноземных мушкетах. Зато бердыши, использовавшиеся и как подставка для ружья, и как оружие, были свои, российские.