– Значит, правда? А я думал, врут…
– Думал он, – проворчал я. – А чувство самосохранения в тебе спит глубоким сном? Ладно, встретимся – проинструктирую. И чтоб от зубов отскакивало потом.
В назначенное время Ванюша терся у подножия Думы. При виде меня в глазах его вспыхнула неподдельная радость, и он быстро-быстро доскреб палочкой остатки крем-брюле со дна картонного стаканчика.
Я с завистью огляделся, определяя ближайшую точку продаж. Местное крем-брюле было одной из вновь приобретенных радостей жизни. Нет больше в мире такого мороженого, сделанного по ГОСТу аж сорок первого года. Нет и, увы, не будет. Хотя… А для чего здесь я?
Сначала я озадачил Гагарина поиском новых джинсов и кроссовок взамен тех, из которых я за лето вырос.
– «Ливайс» нужен, – дал я указание.
«Так, – лениво ковыряясь уже во втором стаканчике, думал я, ожидая Ваню с добычей. – Пару рулонов джинсы куплю с заднего хода. Даже знаю, у кого и где. Греческая – нормальная, разницы никто не заметит. Нитки… Нитки пойдут обувные нейлоновые, пару катушек с «Красного треугольника» у работяг куплю и проварю в луковой шелухе до цвета охры. Самое то будет. Штампы на карман джинсы еще, слава богу, не ставят. Ручной пресс для установки клепок и пуговиц найду. Чтоб в СССР да ручного пресса не найти? Решу. Оверлок и петлепробивочная машина – вот без них никак. Ну, на первых порах можно будет в Доме быта договориться об использовании. Много ли мне надо? Минут пятнадцать поработать, пока они курят. А там посмотрю, может, куплю у кого старые списанные. Решить бы еще, куда их ставить… Ну да ладно, вроде все складывается в первом приближении. Остается Ваню озадачить».
Мы зашли в «Чайку», и Ваня действительно озадачился.
– Зачем тебе эти наборы? – выпучил он глаза. – Их мореманам цеховики оптом заказывают. Тебе-то зачем?
– Денег предки мало дают, жмутся, – хмуро пояснил я. – А знаешь, сколько стоит вечером девушку выгулять на дискотеку во Дворец молодежи? Ну если не жаться, конечно? С соком манго там, бельгийскими конфетками и прочими прибамбасами? Много, причем от слова «очень». Так что пора и мне вспомнить, что труд сделал из обезьяны человека.
– И что?
– Во, посмотри рубашку. – Я распахнул куртку. – Нормуль?
Гагарин с подозрением изучил, даже пощупал.
– Ну нормуль. Хорошая. И что?
– Я сам сшил.
Ваня закашлялся:
– Врешь!
– Ха! У меня в этой области талант. Люблю и умею. Хобби такое. Так что, Ваня, будем сотрудничать дальше.
Он с большим сомнением воззрился на меня:
– В смысле буду тебе эти наборы лейблов, пуговиц и заклепок у мореманов покупать?
– Не только, Ваня, не только. Еще ты мои джинсы сбывать будешь.
– Да меня местные за самострок… Если я попытаюсь втиснуться со своим… – Он завращал глазами, не находя слов.
– Спокойствие, Ваня, только спокойствие. Не через Галёру, а дешево, через комки. За хороший процент для тебя, конечно. Я бы и сам, но у меня паспорта пока нет. Смотри, – начал делиться я своими расчетами, – я прикинул, себестоимость одной пары джинсов порядка тридцати-сорока рублей.
– Себе… что?
– Стоимость всех расходуемых материалов, – пояснил я, раздраженно закатывая глаза к потолку. – Джинсы я, когда налажусь, могу за вечер шить. Предположим, ты через комки будешь сдавать по сто пятьдесят. Как думаешь, будут уходить?
– Ну, если самострок не слишком палевый…
– Обижаешь. Ты не отличишь.
– Это вряд ли, – усмехнулся Ваня. – Его всегда видно.
– Посмотрим. – Я демонстрировал непоколебимую уверенность, и Ваню это несколько смущало.
– Если не откровенное палево, то за сто пятьдесят через комок улетит, – подвел он черту.
– Отлично. Значит, комиссия семь процентов от цены – это чирик, материал сороковник… Двадцать тебе, устроит? С каждой проданной пары?
– И что, по двадцать пять пар в месяц будешь делать? – Ваня наклонился вперед, словно цапля, высматривающая в воде рыбешку.
– Разогнался. Я тебе что, раб на галере, так пахать? Три-пять в месяц. Столько мне пока хватит. Ну, по рукам? – спросил я, уже не сомневаясь в ответе.
Оставив Ваню дожевывать обед, я расплатился и ушел.
«Лед тронулся! Лед тронулся, господа присяжные заседатели», – усмехнулся я парапету канала Грибоедова и, пройдя всего несколько шагов, остановился как громом пораженный. Между фонарными столбами поперек дороги раскачивалась на ветру растяжка, приглашающая в Театр комедии на спектакль «Разговор с Лицинием».
– О как! – пробормотал я, отойдя от изумления. – Нет, ребята, пулемет я вам не дам. А вот «Красную звезду» перечитаю.
Воскресенье 25 сентября 1977 года, день
Ленинград, Павловский парк
Середина сентября выдалась хотя и сухой, но зябкой и ветреной, словно хотела побыстрее намекнуть школьникам, что все, баста, каникулы закончились, пора впрягаться. Но потом природа смилостивилась, и днем парным воздухом разливалось по улицам и дворам бабье лето. С утра, если выйти чуть с запасом, можно было неторопливо идти по солнечной стороне вдоль фасадов и беззаботно щуриться, впитывая лицом ласковое тепло.
В такие моменты в теле тугой струной вибрировала радость жизни, и я физически ощущал правильность всего происходящего. Где-то далеко, в сумраке прошлого, осталось циничное будущее с людьми, которых уже ничем нельзя удивить. «Пусть, – твердил я про себя, – пусть лучше придут те, кто умеет жить щедро, отдавая так, что вопреки всем законам природы у них прибывает и не кончается. Пусть, – молил я, – пусть то жуткое будущее разойдется в потоке времени, как расходится в океане извергнутое осьминогом чернильное пятно, без следа. И кол тому будущему в могилу», – заканчивал я тихим шепотом свою утреннюю молитву.
Впрочем, было понятно, что эти теплые дни ненадолго, и сегодня мы провожали последний отблеск лета. Выехали рано и потому поспели в еще почти безлюдный парк. Искрился иней на хмурой от утреннего морозца траве, свежий осенний воздух был, как горная река на мелководье, прозрачен до невозможности, а под ногами шныряли, выпрашивая подачки, яркие белки.
Наш смех разливался по аллеям, разгоняя сонную тишь. Время летело незаметно. Набегались на опушке в «пятнашку», проверили ловкость в «вышибалу» и под конец окучили «картошку» под преувеличенно жалобное повизгивание жертв. Затем сваленные в центр импровизированного стола бутерброды подарили нам ленивую сытость. Осоловев, мы мелкими глотками прихлебывали разлитый из цветастых китайских термосов обжигающе-горячий чай, а сложенный из тоненьких березовых прутиков костерок овевал нас горьковатым дымком.
– Вот и лето прошло, – промычал я, многозначительно поглядывая на почти голый дуб.
– Мне и вправду везло, только этого мало? – уточнила Яська, привалившаяся спиной к тому же стволу, что и я.
– Угу… – Дурачась, слегка притиснул ее. Хорошо, сразу с правого бока теплее стало.
– Дурачина. – Яся легонько хлопнула меня по плечу, освобождаясь.
Я смеюсь, нехотя ее отпускаю и, запрокинув голову, смотрю в небо.
Везло мне, везло, только этого мало. Лишь теперь до меня стала доходить вся грандиозность взваленной на себя миссии. Все чаще перед мысленным взором вставал образ муравья, пыжащегося сдвинуть гору. Тогда меня охватывала паника, и я прибегал к испытанному приему: вспоминал Архимеда с его «дайте мне точку опоры» и опять искал критические моменты в состоявшейся истории, когда случайное движение порой всего одного или нескольких действующих лиц приводило к грандиозному обвалу. Да, я могу выступить корректором в таких точках, могу и выступлю. Но хватит ли этого?
Яська нетерпеливо ткнула меня в бок острым локотком:
– Ну, о чем задумался, детина?
– Да вот, – вздыхаю я, – надо бы болящую навестить. Может, зайдем после?
Яська загадочно смотрит на меня и чему-то улыбается, потом отвечает:
– Конечно.
Я киваю и опять заглядываюсь на небо. Томка вчера умудрилась свалиться с простудой, и теперь у меня есть благовидный предлог зайти в гости без приглашения. Давненько я там не был, аж с весны…
Обвел взглядом наш привал. Вроде бы никто к нам не прислушивается, только Зорька иногда бросает от соседнего дуба контрольный взгляд мне в голову. Вот ведь… То ли я был в прошлый раз менее внимателен, то ли в этот раз ее тянет ко мне сильнее.
Повернулся к Ясе и тихо вопросил в ушко:
– Ну как там? В общем, если?
– Уже лучше. – Мой некузявый вопрос не поставил Яську в тупик. Она призадумалась, а потом прыснула, что-то вспомнив, и посмотрела на меня смеющимися глазами. – Томка такая забавная сейчас бывает, ей-ей! В конце августа, бывало, как замрет с такой мечтательной улыбкой… Аж завидки брали. Иногда приходилось ее щипать, чтоб вернулась на землю.
– Очень мило, – фыркнул я раздраженно. – Ты уверена, что надо мне это рассказывать?
– Погоди, не торопись. – Яся слегка толкнула меня плечом в плечо. – Я ж сказала – раньше.
Я зарычал и попробовал встряхнуть ее за шиворот.
– Не испытывай мое терпение, женщина!
Яська жизнерадостно взвизгнула, и Зорька метнула в нее взгляд, полный ревнивой муки.
– Да ладно, ладно! – Яся неторопливо взбила растрепавшуюся челку, насмешливо стрельнула глазами в сторону Зорьки и зашептала, сладко щекоча теплым воздухом мое ухо: – А сейчас у нее порой возникает такое недоуменное выражение. Ну вроде как: «Во что это я вляпалась и как это могло со мной случиться?» Понимаешь?
Я довольно улыбнулся, потянулся и, вставая, подвел итог:
– Это хорошо. Заглянем в гости. Пойду кленовых листьев наберу.
Вечер того же дня
Ленинград, Измайловский переулок
Я вдавил звонок и глубоко вдохнул, пытаясь успокоить грохочущее сердце. Яся покосилась на меня с легкой улыбкой и выставила перед собой багрянец листьев. Лязгнул крюк, открылась дверь, и она шагнула в прихожку. Я выдержал короткую паузу и зашел следом. Увидев меня, мама Люба, успевшая уже потискать Ясю, подобралась.