– Понимаешь, – начал я осторожно подбирать слова, – что сделано, того уже не исправить. И пусть…
– И как дальше жить? – бесцветно спросила Тома, все так же упорно глядя вниз.
Я замер, вспоминая.
«Ты самая красивая», – неискренне шепчу в ухо, а пальцы уже торопливо теребят пуговичку на блузке.
«Я обязательно позвоню», – киваю в закрывающиеся двери ободранного икаруса и, чуть выждав, метко забрасываю скатанную бумажку с номером телефона в оплеванную урну.
«Дети спят уже? – И, деловито отводя глаза на вешалку: – Мне срочняк подкинули, жрать хочу – не могу…»
– Как жить… – растерянным эхом повторил я, а потом решительно выдохнул: – Да просто жить! Жить, Томка! Это ж так здорово! Только давай договоримся не петлять по дороге, и вот тогда жизнь будет нам в радость.
Она слушала, водя тонким пальцем по одеялу, а потом подняла на меня поблескивающие влагой глаза:
– Ты… А ты сможешь простить?
На скуле нарисовалась влажная дорожка. Я мягко провел пальцем, стирая, и, улыбнувшись, кивнул:
– Да, прощаю. – Помедлил и добавил: – Не с легкостью, но с радостью. Правда.
Она с облегчением выдохнула, потом чуть слышно шмыгнула носом и попросила с едва заметной укоризной:
– И не торопи меня. Мне ведь непросто.
Я развел руками:
– Извини… Мне нравится слышать твой голос и радостно видеть тебя. Тебя это не обижает?
– Нет, – довольно мотнула Тома головой и улыбнулась с некоторой иронией. – Слушай на здоровье. И… мне с тобой тоже очень хорошо.
Четверг 6 октября 1977 года, утро
Ленинград, улица Чернышевского
– Za ushko da na solnyshko… – Фред медитативно покачивался с пяток на носки и обратно у приколотого к стене изображения уха формата А4.
– Da, da, Kemska volost, – отозвался развалившийся в кресле Джордж.
– А кто будет солнышком? – невинно вопросил Карл, отвернувшись от окна.
– Явно не мы, да? – Фривольный тон Джорджа намекал на какую-то непонятную Синти игру слов.
– А жаль, отчетливо жаль…
– О чем эти клоуны базарят, Фред? – Синти за последние недели вполне освоилась в компании «архивариусов», которые сошли ей за подружек.
Фред подробно разъяснил, не поскупившись на сочные детали. Синти немедленно налилась гневом.
Нет, вопрос секса для нее стоял остро, с этим не поспоришь. В консульстве никого, соседи по дипломатическому корпусу тоже не вдохновляют: женатые стариканы и зеленая молодежь. В последнее время она даже на некоторых примелькавшихся парней из «наружки» начала посматривать с интересом. Понятно, что ничего не случится, но отчего ж не помечтать-то?
Пригасив гнев, Синти внимательно посмотрела на мужчин сквозь приопущенные веки. У, гады, опять разыгрывают… Ну и слава богу, секс с ребенком ее не привлекает даже сейчас.
– Кстати, – объявила она, – я тут подумала…
Фред лениво приподнял руку, прерывая:
– Синти, золотце, ты вчера ничего необычного не ела?
Девушка непонимающе моргнула, припоминая вчерашнюю диету. Со стороны шефа полетело премерзкое хихиканье.
Гады, однозначно гады. Ну ничего, хорошо смеется кто? Вот именно…
– Итак, я подумала, – с нажимом продолжила Синти. – Возьмем за исходный пункт связку из осведомленного отца и сына-связника. Мотив – желание уйти за кордон. О’кей, принимается, разумная версия, не хуже других. Тогда я постулирую, что сын должен учиться в специализированной английской школе.
В комнате стало тихо. С лиц мужчин сползло дурашливое выражение.
– Смотрите, – продолжила Синти с энтузиазмом. – Отец – информированный секретоноситель. Значит, входит в местную элиту. Он хочет лучшей жизни на Западе для себя и своего сына. Значит, он будет его к этой жизни готовить. В частности, предоставив наилучшую возможность для изучения языка.
– Хо-хо, – сказал Фред и с силой растер лицо. Его покрасневшие глаза теперь смотрели серьезно. – Дальше.
– Я узнала, в городе всего двадцать две специализированные школы с углубленным изучением английского. Если брать два последних класса, это порядка тысячи мальчиков. В общем… – Синти поколебалась, но продолжила: – За неимением других идей можно отработать эту. Шансы неплохи.
– Шансы неплохи, шансы неплохи, – возбужденно забормотал Фред, почти бегом нарезая круги по кабинету. – Но как туда попасть?
Синти торжествующе улыбнулась:
– А давайте замутим обмен специалистами? В рамках разрядки международной напряженности и налаживания взаимопонимания между народами? Мы им три десятка русистов на практику месяца на три, изучать преподавание литературы в старших классах. Типа у нас растет интерес к этим предметам, мы аж все в восхищении от всего русского. Они на это клюнут. Зная Советы, они наших практикантов как носителей языка сами засунут в английские школы. Ну а дальше дело техники.
– Так. – Фред помолчал, раздумывая, а потом хлопнул в ладоши: – Супер. Умница. Карл?
– Да, – отозвался тот, глядя на расплывающееся колечко дыма. – Хорошо. Действительно хорошо. Я в Москву.
– Мы в Москву, – набычился Фред.
– Ладно, – не стал спорить Карл. – Мы.
Четверг 6 октября 1977 года, день
Ленинград, Измайловский переулок
Мы встретились внезапно. Я опять навестил Тому и лично убедился, что больная твердо встала на путь выздоровления. Она явно обрадовалась моему появлению и почти час радостно прощебетала, прежде чем я начал замечать у нее признаки усталости. Теперь я, мечтательно улыбаясь, неторопливо спускался по лестнице.
Обстановка навевала определенные мысли. Именно такие лестницы достойны называться парадными. Высокое окно, выглядывающее на белоснежную колоннаду собора и бывшие казармы Измайловского полка, давало достаточно света, чтобы в полутьме не терялись ни вязь лепнины на стенах, ни дореволюционный кафель шашечками на площадке между этажами, ни отполированное за десятилетия руками жильцов дерево перил.
Да, из таких парадных должны выходить только дамы ну просто не знаю в чем.
Хотя почему не знаю? На ней – приталенное драповое манто до пола и черная фетровая шляпка с кокетливым бантом из гипюра. И перья страуса склоненные… А рядом бравый офицер с лихо подкрученными усами. Гвардейскую выправку подчеркивает мундир из благородной темно-зеленой ткани с белой выпушкой по швам. Тускло поблескивают золотые эполеты, и бликует с черной барашковой шапки серебристая Андреевская звезда размером с небольшое блюдце.
Я невольно подтянулся, мысленно примеривая измайловский мундир на себя.
И тут меня дернули за рукав. Медленно, не выходя из роли, я повернулся и пару секунд приглядывался.
– Вот и верь ему после этого! – раздосадованно всплеснула она руками. – На пустой лестнице! Прошел мимо и не заметил! А потом и не сразу узнал! – Теперь правая рука грозно уперлась в бок. – А ведь какие песни пел, какие комплименты говорил! Феей своих снов называл! И ведь чуть не поверила!
Я покраснел. Немного, самую малость.
– Позвольте, сударыня, – вальяжно начал, двинув подбородок вперед. – Понимаю, нет ничего удивительного в том, что меня вы знаете. Но вы мне не были представлены.
Ее глаза весело блеснули, и она моментально включилась в игру.
– Софья Ивановна мы, – жеманно протянула моя участковая и попыталась изобразить книксен.
Я снисходительно покачал головой:
– А ведь я волновался за вас, любезная Софья Ивановна. Переживал. Вы такая шебутная. – И уточнил светским тоном: – Приводов в милицию больше не было?
Она аж задохнулась от возмущения:
– Да я только один раз… И то случайно! – Осеклась, прищурившись: – А откуда ты знаешь?
– Так догадаться-то, сударыня, было не сложно, – словно извиняясь, развел я руками. – Достаточно с вами переговорить.
– Наглый мальчишка! – притопнула она сапожком.
Я победно ухмыльнулся:
– Так-с, полагаю, что врачебный долг неотложно зовет вас в пятнадцатую квартиру? Ну-с, тогда не смею больше вас задерживать, любезная Софья Ивановна.
Четко выверенный наклон головы, звонкий щелчок каблуками, чтобы эхо загуляло по подъезду… Эх, вот щелчок-то у меня и не получился!
Софья зловредно заулыбалась, и на румяных с морозца щечках прорисовались запавшие в мое сердце ямочки.
– Кхе… Потренируюсь, – согласился я и окинул ее оценивающим взглядом. – А загар тебе к лицу.
Она протянула руку и потрепала меня за вихры на макушке.
– Муррр, – вырвалось из меня.
– Подрос, больной, – констатировала Софья, отпуская. – На человека стал походить, а не на тощего синюшного цыпленка. Головушка, правда, все так же бо-бо. Но есть, есть в твоем варианте безумства что-то… запоминающееся.
Я промолчал, улыбнувшись, и разговор засох.
– Ну… – неуверенно сказала участковая, когда молчание стало неприлично затягиваться. – Иди уж.
– Удачи, – кивнул я и продолжил спуск.
В ней много, очень много жизни. Бурная река жизни, и в эти воды щедро брошено искрометного авантюризма. Встречи с ней освежают. Да, был бы я лет на десять старше… Нет, как жена – это экстрим самого высокого градуса. В этом потоке живой воды можно и захлебнуться. А вот освежающие встречи… Недаром же каждый раз при встрече с этой женщиной у меня вскипают опасные желания и грезятся бессонные ночи.
И тут я испытал жгучий стыд.
«Боже, – подумалось мне. – Какие ж мы, мужчины, все-таки животные».
«Ну да ладно, ладно тебе… – Неожиданно внутренний голос раздвоился, и в нем появились тягучие адвокатские нотки. – Да даже не успел подумать ни о чем таком. Может, я дружеские посиделки имел в виду?»
«Кого ты хочешь обмануть? Себя? – глумливо вопросило мое первое «я». – А то я не знаю, что именно ты имел в виду».
– Тьфу на вас, – выругался я вслух и потянул на себя дверь парадной. – О деле надо думать, о деле.
Суббота 8 октября 1977 года, день
Ленинград, 8-я Красноармейская улица
Гадкий Утенок подловила меня на большой перемене возле выхода из столовой. Тут было людно, но ее это не остановило. Она, как я уже заметил, не стремилась казаться, а предпочитала быть, и эта искренность подкупала. Вот и сейчас девушка не пыталась натянуть на лицо несерьезную улыбку, а честно побледнела, отчего темные, почти черные глаза стали казаться еще больше.