– Что надо? Шузы? – Он исподлобья посмотрел на меня и попытался добавить в голос задушевности. – Отдам на четвертак дешевле, если скажешь, от кого узнал, куда идти.
Я подтянул табуретку и сел, показывая, что разговор будет не быстрым. Покачал головой:
– Да нет, Василий Федорович. Понадобятся – куплю или сам сошью.
Мастер прищурился, усмехаясь. Я согласился:
– Да я понимаю, что непросто. Материалы подобрать, инструменты, станки нужные под рукой иметь… Собственно, я насчет последнего. Посмотрите.
Извлек из сумки и аккуратно разложил на столе собранный за месяц набор: отрез диагоналевого денима, бобину крашеных ниток, заклепки и пуговицы, нашлепку с тиснением и красный флажок с вышитым «Levis».
Дал время все разглядеть, потом продолжил:
– Шить умею на вот этих станках. Только доступа к ним у меня сейчас нет… Обсудим?
Фёдорыч повернулся к прессу, в котором была зажата заготовка подошвы, и стал его раскручивать. Я сидел и терпеливо ждал ответа.
– Не, – родил он наконец. – Не получится у тебя.
– Да я готов платить вам за аренду, – взмахнул я рукой. – Ну… Разумную сумму.
Фёдорыч искоса посмотрел на меня:
– Не в этом дело. – И поправился: – Не только в этом. Ты думаешь, что один такой умник? На учете все. Подрастешь, выучишься официально, сможешь сюда попасть по распределению – вот тогда валяй, делай на рабочем месте что хочешь… В разумных пределах, конечно. Но сам! А за проходной двор здесь знаешь что будет? Не знаешь? И слава богу, знать это тебе и без надобности. Так что, вьюноша, – мастер усмехнулся, – иди с миром. В этом Доме быта ничего тебе не обломится. И в других – тоже.
– А может…
– Не может, – твердо прервали меня.
– У вас же здесь никого чужих не бывает, все свои! – воскликнул я недоуменно.
Фёдорыч кривовато усмехнулся:
– Молодой ты… Этого как раз и хватит. Зависть – страшная сила. Нет, я свои рамки теперь знаю. – Он сжал правую кисть в кулак и показал мне: – Видишь?
Мой взгляд прикипел к наколке на первой фаланге среднего пальца. Так, что тут у нас в этом перстне? Квадрат, диагональ, полсолнца светит вниз…
– Слаб я в тюремной геральдике, дядь Фёдорыч.
– Вот и радуйся этому, – проворчал он. – Я почему с тобой вообще разговариваю… Дураков не люблю. Ты вроде не дурак, вон как все спланировал и подготовился. Теперь ты должен свой ум окоротить и поставить в рамки. Иначе – вот. – И мастер еще раз сунул мне под нос наколку.
– Да я сильно наглеть и не собирался, – упавшим голосом сказал я. – Четыре-пять пар штанов в месяц – и в тину. И честно делиться.
Фёдорыч внимательно оглядел меня еще раз, подумал.
– Выучишься, отслужишь – приходи, поговорим. А пока – нет. Рано тебе.
Я вслушался в интонации. Увы, это «нет» – твердое. Ну что ж…
– Спасибо за полезный разговор, дядь Фёдорыч. Удачи вам. – И ушел.
«Ладно. – Я вышел на Лермонтовский проспект и глянул вверх, на сияющую огнями стекляшку Дома быта. – Ладно. Перехожу к запасному варианту».
Пятница 28 октября 1977 года, день
Московская область, Ленинградское шоссе
– Все, Саша, стой. Дальше я сам.
Черный «роллс-ройс» послушно скользнул к обочине и остановился. Сидящий на переднем сиденье сотрудник «девятки» быстро и негромко забормотал что-то в рацию. Тяжелый, предназначенный для тарана неожиданных препятствий «лидер» круто развернулся и встал поперек пустынного Ленинградского шоссе, перегораживая сразу обе полосы. Замыкающий кортеж «скорпион» прикрыл лимузин сзади. Из машин охраны, как чертики из коробочки, выскочили, занимая свои позиции, телохранители.
– Можно, – кивнул головой руководитель охраны.
– Давай, Юра, пересаживайся тоже вперед, – сказал Брежнев и грузно полез из салона.
Андропов послушно поменялся местами с подчиненным.
– Эх, – Леонид Ильич включил зажигание, – прокачу!
Глаза его горели азартом.
Юрий Владимирович мысленно поежился. Неуемная страсть Генерального к быстрой езде была постоянной головной болью «девятки». Дорываясь до руля, Брежнев порой загонял стрелку спидометра за двести и долетал от Кремля до границы с Калининской областью, в Завидово, за пятьдесят минут.
Машина пошла в плавный разгон.
– Леонид Ильич! – взмолился Андропов. – Только осторожно!
– Не учи отца детей делать, – хохотнул, довольно блестя глазами, Брежнев. – Я сорок лет за рулем, и ни одной аварии. Осторожен ты, Юра. Прямо как Михал Андреич, тоже тот еще «гонщик». А я вот с ветерком люблю. Для меня это – лучший отдых.
Андропов проглотил рвущееся с языка напоминание про Крым. Лучше промолчать. Разговор предстоит важный, пусть Генеральный в хорошее настроение придет.
Дважды! Дважды уже Брежнев чуть не погиб из-за собственного лихачества за рулем.
В первый раз в Крыму, пять лет назад, когда неожиданно сорвался покатать двух смешливых докторш на «мерседес-бенце». Под одобрительное повизгивание до чертиков довольных женщин – ну еще бы, сам Генеральный секретарь везет – развил на серпантине бешеную скорость и не вписался в один из поворотов. Лишь в самый последний момент, когда смех пассажирок уже перешел в пронзительный визг, Брежнев все-таки смог остановить машину, которая, как в дешевом боевике, повисла, раскачиваясь над тридцатиметровым обрывом. Подоспевшая охрана оттащила «мерседес» от края и извлекла из него двух взопревших теток и белого как мел Брежнева.
А год назад здесь, в Подмосковье, на этом же шоссе под Солнечногорском… Правда, тогда Генеральный виноват не был, хоть и опять сам сидел за рулем. Тогда проклятый ЗИЛ выскочил с второстепенной. Лихач из местного колхоза решил проскочить перед мчащимся под сто восемьдесят кортежем. Хорошо, что водитель «лидера» успел среагировать и бросил свою машину под выкатывающийся на перекресток грузовик, а шедший за ним Брежнев виртуозно обошел образовавшуюся кучу железа. Два сотрудника, что сидели в «лидере» справа, до сих пор по госпиталям лечатся.
Юрий Владимирович с тревогой посмотрел на стремительно летящий под капот асфальт и решился-таки:
– Как говорится, береженого бог бережет, Леонид Ильич. Достаточно один раз ошибиться, и что со страной будет? Американцам, опять же, радость какую доставим.
Подействовало. Брежнев чуть-чуть сбросил скорость, а потом рассмеялся, что-то вспомнив. На дряблой, покрытой мелкой сеткой морщин щеке прорисовалась ямочка слабым намеком на ту безотказно действовавшую на женщин улыбку, что сводила их с ума еще лет тридцать тому назад.
– А помнишь, Юр, – Брежнев самодовольно похлопал ладонью по баранке, – как я Киссинджера тогда укатал на кадиллаке? Вот он, бедняга, потом бледный вид имел. Не привык в своей Америке к таким скоростям. Хвалил меня после, да?
– Да, – уверенно подтвердил Андропов. – Так Форду и сказал: «Водитель – ас».
Брежнев опять довольно засмеялся, а Юрий Владимирович тихонько сглотнул. Очень бы не хотелось, чтобы до Генерального дошла полная фраза Киссинджера: «Политик никудышный, но водитель – ас». Нехорошо будет.
– Смешной он, этот Киссинджер, – эхом откликнулся на мысли Андропова Брежнев. – Ружье держать в руках вообще не умеет! Кабан бы увидел – от смеха умер бы, ей-богу! Еврей, одним словом. Только торговаться и может. Что-то я сомневаюсь, что он на самом деле в дивизионной разведке служил.
– Был у него такой эпизод, в Арденнах. Служил, но переводчиком, он же родом из Баварии, немецкий для него – родной. На операции не ходил, да. А так… бабник редкостный, – наябедничал Андропов, доверительно наклоняясь к уху Леонида Ильича. – И кишкоблуд.
– Наш человек, – ухмыльнулся Брежнев и довольно цыкнул, что-то припомнив: – Эх, были ведь и мы рысаками, правда, Саш?
– Уж да… – многозначительно заулыбался сидящий позади Рябенко.
Стрелка спидометра опять поползла вправо.
– Нет, не могу я медленно, – покачал Брежнев головой. – Как там эти волосатики говорят? «Живи быстро»? Вот тут они правы. Таков мой девиз.
«Это да, – мысленно согласился Андропов. – Жил Брежнев быстро. Раньше. И работал много, очень много. Тоже раньше. А сейчас он… выработался. Да, точно, не деградировал, не постарел, а именно выработался, израсходовал отпущенный ему природой ресурс».
А ведь какой был!
Даже став Генеральным, приезжал в ЦК раньше всех и работал допоздна. Все делал стремительно, бегом. Он и обедал торопливо, за восемь минут, и тут же несся работать дальше. За день через его наполненный клубами сигаретного дыма кабинет проходило по несколько десятков посетителей, и со всеми он успевал поговорить по душам, всех успевал обаять простотой и душевностью общения. А по вечерам дома продолжал работать с документами, иногда отрубаясь с ними уже в кровати. По стране мотался без конца. Порой по три-четыре недели в Москве не бывал, зато лез в такие дыры, куда первый секретарь не то что обкома – райкома не заезжал.
Темпераментный и импозантный, уважающий розыгрыши, готовый принимать шутки в свой адрес. Любящий посидеть с друзьями за столом, но практически никогда не теряющий за рюмкой контроля. А под настроение Генеральный мог и баян рвануть, и спеть в компании что-нибудь из русского народного.
Да, именно таким он запомнился Андропову, таким он его уважал и такому был предан. Тем больнее все чаще видеть появляющиеся признаки дряхлости и тела, и ума.
Ну… Ничего. Страна крепка как никогда, несколько лет на пониженных скоростях ее не убьют, потом наверстаем. Важнее то, что руководство действительно коллективное, а решения принимаются единогласно. Любой член Политбюро может спорить, не боясь последствий. И если даже один не согласен, вопрос отправляется на доработку. После вызывающего дрожь в коленях Сталина и самодура Хрущева поневоле начнешь ценить сегодняшнюю ситуацию.
«Нет-нет-нет, пусть все идет естественным путем. А если еще и таблеточки удачно поменяем…» Андропов задумался о предстоящей на следующей неделе встрече с Чазовым. Наводка от «Сенатора» оказалась на редкость плодотворной, появилась возможность серьезно прищемить хвост кремлевским медикам. Прямо по пословице «У семи нянек дитя без глазу». Назначили десять лет назад как второстепенный препарат – и все, забыли. А сколько тревожных указаний уже было! Мерилин Монро, Пресли этим летом… И это только самые известные случаи. Минимум пять лет как надо было уже заменить на препарат из другой группы. «Ну ничего… – подумал Андропов. – Взгрею, забегают, как тараканы под кипятком…»