Амир прикрыл глаза, принимая ответ.
К машине Вилиор вернулся, уже собравшись. Помогла привычка мысленно укладывать услышанное в донесение. Поэтому при виде стоящего у «Волги» знакомого афганца-контрразведчика лицо его даже не дрогнуло.
– Салям алейкум, Вилиор-ага, – поприветствовал тот радостно и с оттенком торжественности в голосе продолжил: – Его превосходительство Абдул Кадыр Нуристани приглашает вас в гости на беседу. Предлагаю воспользоваться моей машиной.
Осадчий посмотрел на стоящий чуть в стороне серебристый «мерседес», который опасливо, чтобы, не дай бог, не поцарапать, огибали даже верблюды. Таких машин на весь Кабул две: у министра внутренних дел и у начальника генерального штаба.
Интересно. Очень интересно. С чего бы это вдруг Нуристани решил впервые лично пообщаться с советским резидентом, да еще и прислал за ним свою машину?
– Володя, – Вилиор дошел до «Волги» и передал дипломат водителю, – я на встречу к министру внутренних дел съезжу, а ты возвращайся в посольство.
«Вот и хорошо, будут знать, где я. И вдвойне хорошо, что спецгруппу из Балашихи прислали, – выдернут, если что», – подумал он, глядя вслед отъехавшей машине.
На экстренное сообщение о массовом аресте «контактов» центр отреагировал молниеносно: следующим же рейсом «Аэрофлота» в Кабул прибыла группа из двадцати «геологов» с глазами волкодавов. При них – молодцеватый Эвальд Козлов в роли дядьки Черномора. Пока не с боевой задачей, просто посмотреть, послушать и установить цели для возможной работы.
«Но, черт побери, зачем я Нуристани понадобился?! Это же уровень посла». – Резидент с трудом удерживал на лице безмятежное выражение.
«Мерседес» величаво переехал по мосту на правый берег, свернул на запад и пошел в разгон. Мимо пронесся зоопарк, затем они проскочили поворот к советскому посольству, промелькнул большой, утопающий в деревьях университетский комплекс, и на перекрестке ушли чуть правее, на Кампани-роуд.
«Понятно. – Осадчий откинулся на спинку сиденья и отрешился от дороги. – К водохранилищу едем. Минут десять на подумать есть».
Северный берег курортного водохранилища Карга был любимым местом кабульской верхушки. Здесь, у редкой для страны большой водной глади, в окружении поросших соснами холмов, в особо охраняемой зоне жили сам Дауд, члены бывшей королевской династии и министры.
«Интересно. Даже не в министерство, а домой? Или… Или в личную тюрьму?! Нет-нет… Тогда бы взяли иначе, пока один был. Фу… Тьфу, придет же в голову такое! – Вилиор незаметно перевел дух, успокаиваясь. – Итак, Нуристани Неподкупный. Редкая птица для этой страны, белая ворона в местном МВД. Один из основных участников переворота семьдесят третьего, после которого сразу взлетел из майора в министры. Предан лично Дауду и ценится им за это. Входит в узкий круг его доверенных людей. Муллы его ненавидят чуть ли не больше, чем самого Дауда. Да, в Пешаваре будут на этой неделе хохотать: Нуристани, их злейший враг, рубит головы «Хальку», тоже злейшим их врагам…
Что ж ему надо именно от меня? Будет обвинять нас в соучастии? Да нет, для этого есть дипломаты.
Хорошо, но на всякий случай моя позиция какая? Ничего не знаем? Глупо. Настроения-то мы знали… Встречи проводили, чтобы осадить халькистов. Буду отталкиваться от того, что это Нуристани известно. Да, наверняка известно, вряд ли Тараки на допросе смог молчать… Итак, мы знали о настроениях, считали это экстремизмом и пытались предотвратить развитие событий в этом направлении. В апреле человек из ЦК для этого приезжал, с Тараки вел беседу, осаживал. Так? Да, все это правда. Отлично, фиксирую. Этой позиции и держусь».
Машина свернула направо, не тормозя, промчалась мимо усиленного армейского поста и, сбросив скорость, уже неторопливо вплыла в ворота усадьбы.
– Прошу, – сказал сопровождающий, выходя.
Вилиор открыл дверцу, встал, потягиваясь, и огляделся.
Да, неожиданно. Будто и не на «мерседесе» пятнадцать минут ехал, а летел на самолете несколько часов. Шато под старину. Небольшой регулярный парк в окружении пушистых сосен. Голубоватое водное зеркало и горы на горизонте. Швейцария… Тихая и сонная. Умелая иллюзия. И очень дорогая, даже дорожки вымощены булыжником под Европу. Неплохо Дауд оплачивает неподкупность Нуристани.
– Красиво, – сделав пару шагов к шикарным розовым кустам, задумчиво оценил Осадчий.
Контрразведчик встал рядом.
– Да, – согласился он и добавил с хорошо слышимым сожалением: – Но в иранском посольстве розы все равно красивее. Лучшие в Кабуле. Умеют персы, ничего не скажешь…
Вилиор сочувственно покивал. Афганцы очень любят цветы. Не только женщины – мужчины. Дети иссушенных каменистых плоскогорий могут часами любоваться ими и не стыдятся этого.
– Рассказывают, – негромко и чуть мечтательно проговорил Осадчий, – пророк отказался входить в один оазис под Дамаском. Там росли необычайной красоты розовые сады. Сказал, что человеку дано войти в рай только один раз…
Контрразведчик остро посмотрел на Вилиора и, перейдя на сухой официальный слог, сменил тему:
– Его превосходительство ожидает вас. Прошу следовать за мной.
Вилиор понимающе кивнул и двинулся за провожатым.
«Почувствовал и насторожился. Профи. Ну ничего, не все сразу. Слово сказано, и слово услышано. Запомнит про пророка, при оказии расскажет друзьям и вспомнит обо мне. Пусть хрупкий, но мостик из человеческих отношений. Кто сказал, что работа разведки – это перестрелки и погони? Да ничего подобного! Ни разу не было… Нет, наша работа – это завязывание контактов, день за днем, неделя за неделей, пока они не лягут на объект такой плотной паутиной, что любое движение сил вызывает ощутимую вибрацию в сети. Конечно, медленно, да и далеко не все срабатывает. Как там классик сказал? «Труд награждается всходами хилыми, доброго мало зерна». Но есть оно, прорастает потихоньку. Оплетаем страну…»
Они вошли в небольшую библиотечную комнату, выдержанную в строгом английском стиле. Большой стол из красного дерева, на нем лишь бронзовый письменный прибор и бювар из темной кожи. Вдоль стен – высокие резные шкафы с книгами, в простенках – старинные фотографии. Да как бы даже не дагеротипы.
Почти сразу за ними зашел Нуристани. Осадчий впервые видел его так близко. Крупный, на голову выше советского резидента, широкоплечий, что редкость среди афганцев.
Прозвучали традиционные приветствия, довольно формальные. Сев на диваны, мужчины обменялись взглядами, примериваясь, словно борцы перед началом схватки. Затем Нуристани неожиданно миролюбиво улыбнулся:
– Знаете, господин Осадчий… Это моя вина, что мы не познакомились раньше. Все как-то некогда было за текучкой дней. Спихнул на заместителя… А, видимо, зря. Жаль, что сейчас наше знакомство происходит в такой неблагоприятный период времени, но лучше поздно, чем никогда, не так ли?
Вилиор вежливо наклонил голову:
– Несомненно. В конце концов я не враг вашей стране. А ваши основные противники – и наши тоже.
– Да, – кивнул Нуристани. – Все это правда. Кстати, вы не находите, что есть определенные параллели между одним отрезком вашей истории и тем моментом, который сейчас переживает Афганистан? Реформатор во главе страны, программа ускоренной модернизации, сопротивление пережитков прошлого?
– Хм… Петровская эпоха? – Осадчий вопросительно приподнял бровь, потом легко согласился: – Да, есть схожесть… То же ожесточенное сопротивление со стороны духовенства…
– Посылка недорослей для обучения за границу, – с улыбкой продолжил министр.
– Лишение бояр бороды и усов. – Осадчий выразительно посмотрел на выбритого на европейский манер Нуристани.
– Да вы что? – искренне поразился тот. – У вас тоже так было? Вот не знал. Зато у вас точно не было отмены чадры. А наш сардар еще в шестьдесят третьем первым из королевской семьи запретил своим женам ее носить. Потом уже остальные последовали его примеру. Так, что будете: чай, сок, может быть, кофе?
«Молодец, – восхитился Осадчий. – Прямо по нашей методичке шпарит. Собеседник для доверительной беседы должен быть искренним, раскованным и сочувствующим. Ну и где сочувствие?»
– Гранатовый сок, – выбрал Вилиор и пояснил: – Чай уже в глазах булькает.
– Да, тяжелый для вас сейчас период, понимаю, – мягко произнес министр и, вызвав звонком слугу, отдал распоряжение.
– Уверен, у вас даже тяжелее. – На стол перед Осадчим встал чуть запотевший темно-рубиновый бокал. Резидент дождался, пока дверь за слугой закроется. – Непросто, наверное, казнить хороших знакомых?
Рука министра чуть дернулась, лоб взбороздили складки.
– Да, – сказал он после длительного молчания. – Да. Хорошо, что Хайбер застрелился, когда за ним пришли. Я его ближе всех знал. Он же начальник полицейской академии был… Я у него учился.
Нуристани покатал желваки и продолжил с жаром:
– А все это дурацкие идеи с севера! Нельзя такую пропасть перепрыгнуть, чтоб раз – и все! Надо постепенно, шаг за шагом страну тащить!
– Мы противодействовали планам «Халька» как могли. Вы же знаете, – твердо сказал Осадчий.
– Да, мы знаем, – после небольшой паузы подтвердил Нуристани, и голос его опять стал спокойным. – И ценим это… И принятый вами риск… Если мы говорим об одном и том же.
Он испытующе смотрел на резидента, словно ожидая от него чего-то.
Резидент понял:
«Вот он, тот момент, ради которого меня привезли».
– Я не уполномочен… – Вилиор попытался скрыть непонимание за многозначительным умолчанием.
На лицо Нуристани на миг легла тень разочарования, и, словно по наитию, в голову Осадчему пришла идея небольшой игры. Интуиция вопила: «Раскачивай его, раскачивай! За этой подачей что-то есть!»
Ну что ж, ему не впервой ходить по минным полям недоговоренностей и двусмысленностей.
«В худшем случае стану крайним», – мысленно махнул он рукой.
– Я не уполномочен официально, – веско повторил он, – но в неофициальном порядке…
Нуристани нервно хрустнул переплетенными пальцами и подался вперед, впившись глазами в лицо собеседника.