доподлинно известно, что они были в числе тех двадцати фамилий, которые директор ЦРУ потребовал вымарать из сенатского отчета в семьдесят четвертом. Обладают большим опытом нелегальной инфильтрации, маскировки, ведения контрнаблюдения – скользкие, как угри… Один из них, Рогофф, свободно и без акцента говорит по-русски.
– Откуда такое знания языка? – уточнил Андропов.
– Сын эмигрантов из Одессы.
– Понятно. Продолжайте, пожалуйста.
– Однако еще большую тревогу, Юрий Владимирович, вызывает состоявшаяся неделю назад замена консула. Вместо находившегося ранее на этой должности кадрового дипломата прибыл Тим Дрейк, являвшийся до того видным сотрудником аппарата совета национальной безопасности США. Находится в тесных дружеских отношениях с Бжезинским. За спиной – опыт работы в Иране, Индонезии и Ливане, где он выполнял не столько даже функции разведчика, сколько осуществлял контакты с высокопоставленными агентами влияния. Откровенно говоря, проспали мы его приезд: когда МИД с нами согласовывал экзекватуру, о Фостере и Рогоффе мы еще не знали и сочли отправку Дрейка в Ленинград определенного рода понижением в результате аппаратных игр в совете национальной безопасности США.
Над столом повисло тяжелое молчание.
Григоренко достал из папки и передал Андропову оперативные фото фигурантов, а потом продолжил:
– В совокупности появление трех таких фигур в Ленинграде не может быть случайным и указывает на то, что противник проводит здесь нерядовую операцию, результаты которой ожидает высшее политическое руководство. Как минимум виден интерес и Бжезинского, и, через Карлуччи, Колби. Кстати, Бжезинский и Колби периодически конфликтуют между собой – именно этим может быть обусловлено одновременное присутствие в Ленинграде их доверенных лиц.
Григоренко, чуть понизив голос, добавил, поглядывая больше на Иванова:
– Я не знаю целей и задач операции, что ведется сейчас в Ленинграде Блеером под вашим руководством, но меня беспокоит возможная связь необычного усиления резидентуры противника с этими поисками. Вы случайно не одно и то же ищете?
Иванов протяжно втянул через ноздри воздух, затем процедил:
– Черт! Хотелось бы верить, что нет. Но теперь придется и это учитывать.
Андропов отпил из стакана чай и покатал во рту, пытаясь насладиться вкусом лимонника, но мозгу было не до этих изысков.
– М-да, порадовали вы, Григорий Федорович… Аж два раза.
Юрий Владимирович выбрался из-за стола и прошелся по кабинету взад-вперед, потом заложил руки за спину и остановился у окна, бездумно разглядывая хлястик на шинели у Феликса Эдмундовича.
– И еще… – Григоренко разорвал установившуюся тишину.
– Еще?! – Андропов повернулся и нервно дернул бровью.
– Не знаю, правда, взаимосвязано это или нет… Но лучше исходить из мысли, что да, связано. Два месяца назад по инициативе американского консульства в Ленинграде в порядке культурного обмена был согласован обмен специалистами. Наша группа на полгода туда, причем, что интересно, США взяли на себя расходы, а их – сюда. Группы по двадцать человек.
– Что за специалисты? – напрягся Иванов.
– Учителя русского языка и литературы. Просили практику преподавания предмета в наших школах.
– Запрашивали какие-то конкретные школы? – быстро поинтересовался от окна Андропов.
– Нет. – Григоренко пошевелил в воздухе пальцами. – Я к чему… У нас есть выбор: мы можем отменить этот обмен под благовидным предлогом или провести его в другом городе, например, в Москве. Это если нам важнее не допустить даже возможности утечки какой-то информации из Ленинграда. А можем плотно поработать с этими практикантами в Ленинграде. Двадцать человек, да на полгода… Вероятность удачной перевербовки хотя бы одного достаточно высока. Если они задействованы в операции ЦРУ, то мы узнаем, что именно они ищут.
Андропов обменялся взглядами с Ивановым, вернулся к столу, грузно опустился в кресло и глубоко задумался. Потом поднял голову и сказал:
– Григорий Федорович, это все по этим вопросам?
– Да.
– Спасибо за доклад. Есть о чем подумать. По этой группе преподавателей русского я доведу вам решение позже.
Когда Григоренко вышел, из груди Андропова вырвался глубокий вздох. Он медленно и устало, словно гигантская черепаха, посмотрел на Иванова:
– Боря, скажи мне, что это просто случайное совпадение. Пожалуйста…
Иванов коротко, но емко ругнулся и ожесточенно потер лицо:
– Давай вместе подумаем. Первый вопрос по документу из Тегерана: «Сенатор» или нет. «За» у нас только одно: необычно высокая информированность источника. Или это «Сенатор»… Или кто-то из самого ядра «Халька» оказался провокатором.
– Последнее вычеркни, – махнул рукой Андропов. – Всех, кто планировал переворот, расстреляли. Мы сейчас это точно знаем. Или, как Григоренко предположил, это фальшивка, изготовленная задним числом на основании протоколов допросов.
Борис поднял голову и некоторое время, не мигая, смотрел на Андропова.
– Что всех расстреляли, Юра, это ничего не значит. Могли и провокатора в расход пустить… Так часто бывает. Оставляю. Ладно, что у нас «против»? Москва, а не Ленинград – это раз. Второе – не тот способ доставки. Третье – до сих пор он помогал СССР, а не вредил.
– Еще один вопрос в связи с этим. – Андропов вяло пошевелил пальцами. – Если это не «Сенатор», то почему он не сообщил нам об этой утечке? О предательстве? Не все знает? Не все хочет говорить?
– Так, Юра, – Иванов осторожно блеснул очками, – у нас предателей-то, получается, нет. Невозможно выдать то, чего не знаешь.
Андропов решительно прихлопнул ладонью по столу:
– Мотив. Все упирается в мотив. Такие знания, что стоят за «Сенатором», не могут быть бесхозными. За ними должна стоять сила. Мы должны понять ее цели.
– Найдем – узнаем, – твердо сказал Иванов. – А рано или поздно найдем. Ошибки «Сенатор» допускает.
– Одну ошибку, – поправил Андропов.
Иванов резко вскинул голову:
– Не одну. То, что вбрасывающий письмо засветился, – лишь одна из них. Перхоть, пыльца, следы перчаток… Указания на связь с армией: те же перчатки и, судя по всему, ботинки, «Красная звезда». Да, этого пока мало, чтобы найти прямо сейчас. Но чем больше он будет выдавать нам материала, тем больше будет появляться зацепок. Найдем.
Андропов перевел взгляд в окно и задумался, незряче глядя вдаль, куда-то за горизонт, залитый зимним закатом в красно-оранжевые цвета. Иванов терпеливо ждал. Наконец шеф вернулся из высей:
– Похоже, Боря, мы с психологическим портретом ошиблись. Смотри сам: последнее письмо запущено через проходящий почтовый вагон пассажирского состава где-то между Чудово и Малой Вишерой. Вброс не в Ленинграде указывает на то, что почти наверняка тот подросток заметил наблюдение у почтового ящика. Да и среди филологов мы ничего не нашли, а значит, та приметная книга была скорее всего взята для отвлечения внимания. Выходит, он имеет специальную подготовку? Логично?
– Если только это не какое-то совпадение, то похоже, – согласился Иванов, поправляя очки. – Срисовать оперативницу в той ситуации надо было еще суметь, да.
– А где он мог в СССР в таком возрасте такую подготовку получить? Нигде. Значит, кто-то его специально готовил, так?
– Да, верно, – с печалью в голосе отозвался Иванов. – И по почерку мы ничего не нашли. А операция была беспрецедентной по масштабу. С таким размахом раньше никогда не рыли. И ничего…
– С другой стороны, что у нас там было написано в заключении? – Андропов раскрыл папку и прочел: – «Мужчина в возрасте от тридцати пяти до пятидесяти лет, с высшим образованием, вероятно, с навыками научной или руководящей работы, с опытом составления письменных докладов и устных выступлений». Что легче сделать: натаскать к восемнадцати, предположим, годам, на оперативника или иметь в этом возрасте заметный опыт письменных докладов и выступлений? По-моему, первое, это очевидно. Значит, есть еще кто-то, кто натаскивал. И еще почерк женский. Боря, – проникновенно сказал председатель КГБ, навалившись грудью на столешницу, – может, это группа? Как минимум видно двух-трех участников. Мужчина постарше – мозговой центр, возможно, с опытом оперативной работы, молодой парень – связной, и, быть может, женщина, что переписывает письма?
– Да думал я, думал на эту тему… Минцев вон тоже уверен в наличии группы. Считает, что как минимум двое. Может быть, даже отец и сын. Причем отец – а кто еще? – учил сына оперативному мастерству. Это даже за один год в одиночку не натаскать. Теперь мы составляем списки тех, кто может в Ленинграде обладать такими умениями. Еще запустили операцию с мечеными чернилами. Ждем следующих писем. Наблюдение за почтовыми ящиками в Ленинграде пока держим, хотя…
– А, снимай, – махнул рукой Андропов. – Снимай. Во-первых, пустое это сейчас, раз наблюдение замечено. Да и… Не враг это. Не враг. Искать будем, но работать мягко. Не спугнуть – вот что сейчас главное.
Иванов с сочувствием покосился на шефа:
– С Чазовым уже обсуждали?
Андропов хищно ухмыльнулся:
– Обсуждал. Он сейчас, после того как замена таблеток у Ильича дала выраженный эффект, как шелковый. Аж стелется… Чует свою вину. На все согласный, все обещает.
– Эх, – выдохнул зло Иванов. – Полы паркетные, врачи анкетные…
– Я не только с Чазовым обсуждал. Академику Тарееву показал под видом пока засекреченных японских разработок. Ухватился, не вырвать было. Нефропротекторы и эссенциальные кетокислоты обещает за квартал синтезировать. Ну еще годика два на клинические проверки. Думаю, продержусь я, Борь… Надо продержаться, уж больно интересно стало жить.
– М-дя… – крякнул Иванов и перевел разговор на другую тему: – Педофилов вестминстерских в работу, да?
Андропов потемнел ликом, словно грозовая туча, готовая вот-вот пролиться ливнем:
– Ур-р-роды… Вот уроды же, Борь, ну откуда такие берутся?! Какое дерьмо в том Лондоне политику делает, а? Министры и ведущие депутаты парламента насилуют детей по детским домам. Демократы, мать их, борцы за права человека… – Выплеснув чувства, Андропов тяжело перевел дыхание и взял себя в руки: – Да, вперед. Работай. Для того нам «Сенатор» их и подкинул, чтобы мы их подмяли. Начни с этого зама из МИ-6. Да и остальных… Можно жестко.