И теперь я, мать их, должен писать эту самую программу в свои каникулы!
Но не уходить же в самом деле из этого региона?! Уж больно он весом для проецирования силы – отсюда легко накрывается и Персидский залив, и Красное море, и почти весь Индийский океан, да и большая часть Африки под рукой. Социализм тут, конечно, строить смысла нет, но постепенно стабилизировать ситуацию, заморозив конфликты на своих условиях, можно. И потом работать региональным арбитром, благо спрос на военную силу здесь будет еще десятилетия. Помощь, разумеется, придется продолжать оказывать, не без того. Но если мы претендуем на роль глобального тяжеловеса, то такие активы надо содержать. Это плата за место за столом, где решаются жизненно важные для нас вопросы.
Я вздохнул и с тоской посмотрел на окно. Усилившийся за ночь мороз прорастил на стеклах белые хризантемы, и сейчас они искрили на взбодрившемся от холода солнце. Еще раз встряхнул правой рукой, помассировал пальцы. Нехотя вернул кисть на столешницу. Хотелось взвыть обреченным зверем, но вместо этого я взялся за авторучку…
Ладно, осталось немного, осталось чуть-чуть. Анализ изменений в Китае с небольшой прогнозной частью и рекомендации касательно того, как вклиниться в исподволь идущий Кэмп-Дэвидский процесс, я уже написал. Сегодня дожму Африканский Рог, а завтра все пересниму на пленки.
И все, скоро в школу!
Ей-ей, спасать мир – не столько тяжелая, сколько муторная и монотонная работа. Устал я к концу каникул, просто устал. Да еще Тому отправили к тете в Москву… Недосказанность, оставшаяся после новогодней дискотеки, когда Тома сама, прильнув ко мне в танце, так и повисла в воздухе, то радовала меня, то мучила сомнениями.
Через абзац ручка опять начала мазать. Я очистил перо и с удивлением присмотрелся к его хитро сточившемуся кончику. Это ж надо было всего за три месяца так стереть иридиевый шарик о гладкий лист бумаги?
И ведь это еще только начало. Сколько, к примеру, тетрадей уйдет на анализ уязвимостей реакторов чернобыльского типа?
Очевидно, надо менять алгоритм связи с Андроповым – такой объем данных через почтовый ящик уже не протолкнуть. Заодно можно порадовать – дать ему наконец возможность задавать мне вопросы. Полагаю, что первую свою задачу я выполнил – председатель КГБ уже должен воспринимать меня серьезно. Наблюдатели на Ленинском проспекте и почти открытый вопрос по спутнику в сегодняшней «Красной звезде» тому подтверждением.
Я с ехидцей улыбнулся, глядя на разворот брошенной на угол стола газеты. «Куда упадет бук?» – бесхитростно вопрошало заглавие статьи, приметно размещенной поверху полосы. И подписи корреспондентов: Д. А. Гремлин, Ю. В. Андропенко.
Да, товарищ председатель, согласен – пора, пора работать по-новому.
Среда 11 января 1978 года, день
Ленинград, 8-я Красноармейская улица
В суете школьного коридора мелькнула знакомая фигурка, и я возрадовался. Чуть качнул головой в сторону обычно безлюдного тупичка у кабинета географии, и идущая мне навстречу Мелкая понятливо свернула туда. Хорошо, что не заболела. А ведь могла – когда мы вчера повстречались, она уже посинела от холода.
Сутки назад, в последний день каникул, я наконец подвел черту. Аккуратно вернул на прежнее место фотоаппарат и струбцину, насухо вытертый бачок. Потоптался, с недоверием разглядывая свисающие с карниза пленки: «Неужели и правда отмучился?!» Припрятал в тайник на соседнем чердаке исписанные тетради и пошел куда глаза глядят, старательно выдыхая из себя прилипчивую кислинку фиксажа.
На углу напротив Техноложки наши пути и сошлись. Я заподозрил неладное сразу, как только увидел подрагивающие фиолетовые губы и смотрящие в никуда темные глаза. Пришлось даже махнуть рукой перед ее лицом, иначе бы так и пробрела мимо.
Затем я отогревал ее в полуподвальном «Вьюнке». Мы стояли у задвинутой в самый угол круглой стойки спиной к залу и, склонив головы друг к другу, доверительно шептались. С кухни отчетливо несло тушеной бараниной и луком, позади нас студенты Военмеха заправлялись разливным портвейном и громко смеялись. Глаза пощипывало – то ли от папиросного дыма, то ли от горькой исповеди. Я пытался запихнуть в Мелкую сочащийся крепким бульоном чебурек и найти хоть какие-нибудь слова утешения.
Но что скажешь девушке, у которой догорает, скрученная злой болезнью, мать? А я даже не мог довести ее до дома – у меня пленки сушатся на видном месте и вот-вот вернутся родители… Пришлось неловко извиняться и убегать. Потому-то сердце у меня сегодня было не на месте.
Все это вихрем пронеслось в голове, пока я шел к обосновавшейся у подоконника Мелкой.
– Привет! – Я извлек из кармана специально припасенный батончик гематогена. – Это тебе.
Мои мелкие вкусные подношения девочки принимали очень по-разному, и я с интересом ожидал, как это будет происходить у Мелкой, – та давняя пластинка жевательной резинки на первомайской демонстрации не в счет.
Тома, к примеру, поутру трепетно ждала свою ежедневную полоску самодельного мюсли, брала ее уверенно и сразу с интересом пробовала – я время от времени экспериментировал с составом, добавляя туда то орехов, то мака, то натертой цедры. Изредка я умышленно затягивал выдачу лакомства, имитируя забывчивость, и тогда Томка превращалась в беспокойного галчонка: просить не просила, но вилась вокруг и недоуменно заглядывала в глаза, чем меня безмерно веселила. Но вот впихнуть в нее что-то сверх этого не представлялось возможным – косилась с каким-то неясным выражением на лице и подчеркнуто вежливо отказывалась.
У Яськи каждый раз, когда я протягивал что-то, возникала небольшая тактическая пауза, и она на миг замирала. Потом брала и благодарила, в последнее время – просто кивком и легкой улыбкой.
Пару раз предлагал Кузе. Та не брала, а принимала – величаво и сдержанно, словно с давнего данника, но глаза при этом запахивались стрелками-ресницами, и прочесть в них что-либо было невозможно.
Мелкая взяла не задумываясь.
Я хмыкнул про себя и на всякий случай уточнил:
– Не заболела после вчерашнего?
– Нет, – блеснула она слабой улыбкой и покачала головой. Содрала обертку и разломала батончик пополам. – На, держи, – протянула мне.
Я на миг остолбенел. Слова отказа, к счастью, застряли в горле. Молча протянул руку, принимая. Сбоку раздался узнаваемый растянутый щелчок.
– Sorry, it was so cute[7], – с чувством сказала огненно-рыжая женщина и перетянула рычажком пленку.
Нет, такую бы я, пожалуй, не забыл. Добрая фея генетика щедро закидала ее лицо мелкими неяркими конопушками – больше всего досталось носу, где они действовали в уверенном большинстве, но и лоб, и скулы, и подбородок – никто не ушел обиженным. Веснушки поглядывали с ушей, сбегали по шее… Дальше все было прикрыто строгой белой блузкой, но почему-то под тканью мне явственно представились голые, обсыпанные пятнышками плечи.
Нет, точно не забыл бы. А значит, что-то изменилось и здесь.
Мысленно пожал плечами: «Ну уж жизнь ленинградского КГБ точно пошла не так – нескучную жизнь я им обеспечил надолго».
История начинает течь иначе, пока в мелочах: вот и практикантов из США, о которых нас предупреждали утром на классном собрании, забросило в другую школу. В прошлый раз их у нас не было – теперь я уверен.
– You are welcome[8], – улыбнулся я и еще раз с любопытством осмотрел американку.
Рыжие брови, рыжие ресницы… Даже потертая фенечка, выглядывающая из-под наглаженной манжеты, и та оранжево-желтых цветов. В буквальном смысле слова колоритная женщина.
– Хотите попробовать? – протянул ей гематогенку и пояснил: – It’s a soviet specialty for children[9].
Колебалась она недолго.
– Спасибо. – Неуверенно покрутила в руках отломанные дольки, недоверчиво к ним принюхалась.
Из-за угла стремительно вылетела хрупкая миниатюрная брюнетка средних лет, которую нам сегодня представили как нового завуча по внеклассной работе. Да-да, знаем мы таких «завучей» с цепким, все запоминающим взглядом, заботливо пасущих приехавших в СССР иностранцев… К счастью, конкретно этот «пастух» – не про мою душу.
Оценив диспозицию, женщина одобрительно улыбнулась.
– А я вас потеряла… – пояснила американке, пристроившись у ее плеча.
– Это же не шоколад? – Акцент у приезжей был не столько в произношении слов, сколько в интонациях.
Хотел было пошутить, что это молоко коров напополам с их же кровью, но сдержался: она мне ничего плохого не сделала. Да и Мелкая свою половину уже почти прикончила…
– Сгущенное молоко, мед, витамин С и содержащие железо белки, – перечислил я и слегка подмигнул левым глазом. – Партия заботится о наших растущих детских организмах.
– А хорошо, – оценила та, жуя. – Правда.
– Конечно, хорошо, – горячо поддержал я. – Вот если бы не заботилась, было бы плохо.
Брюнетка взглянула на меня с легким осуждением, американка усмехнулась.
– Мэри, – протянула руку.
– Андрей Соколов, – слегка пожал я прохладную твердую ладошку.
– Девятый класс, – с укоризной в голосе проинформировала «завуч» и уволокла женщину-костер за собой.
Я повернулся к Мелкой.
– У вас сегодня шесть уроков, – сказала она, и это был не вопрос.
– Ага, – подтвердил я. – А потом еще часа на полтора в актовом зале. Горком комсомола объявил конкурс агитбригад – мы участвуем. Вы и десятые будете готовиться к экзаменам, а мы – петь и танцевать.
Мелкая понимающе покивала, и я, пару мгновений поколебавшись, негромко предложил:
– Давай я ключ дам – иди ко мне домой. Пересидеть…
– Нет, – ответила она без малейшей паузы. – Я буду с мамой.
– Что-нибудь… – Я наклонился ближе. – Что-нибудь надо? Я могу достать, помочь…
Мелкая промолчала, но глаза ее стали совсем тоскливыми. Коридор затихал перед звонком, и хотелось шагнуть вперед, чтобы ободряюще приобнять ее за худые плечи, но тут кто-то толкнул меня в спину.