Я покаянно вздохнул и потер плечо:
– Извините, пожалуйста, Леонид Витальевич, шутка на языке не удержалась. Мне очень стыдно.
На том конце сначала что-то хрюкнуло, а потом раскатился добродушный смех.
– Извините, – повторил я. Мне действительно было неудобно.
– Да ладно, – сказал он, все еще посмеиваясь. – Хорошо разыграли, натурально так. Я даже поверил. Так решили, куда?
– Нет еще, не думал. У меня склонность к математике недавно прорезалась.
– Хех, «склонность», – опять развеселился на том конце провода академик. – Хоть бы одному студенту на потоке такую «склонность»… Ладно, давайте подумаем, как нам лично встретиться, – есть что обсудить. Я, к сожалению, появлюсь в Ленинграде только в конце апреля. Мне неудобно вас просить, но, может быть, вы сможете подъехать в Москву раньше? Сами или с родителями? Я бы организовал вам номер в ведомственной гостинице.
– Одну минутку, сейчас посоветуюсь, – сказал я и, прикрыв ладонью трубку, вопросительно посмотрел на маму: – Давай на весенних каникулах съезжу?
Мама быстро-быстро закивала.
– Да, – сообщил я Канторовичу. – На школьных каникулах могу самостоятельно приехать. Последняя неделя марта. Вам в это время удобно будет?
– Отлично! – с чувством откликнулся Леонид Витальевич. – Замечательно. И пусть ваши родители совершенно не беспокоятся. Встретим, разместим, накормим, в театр сводим. Та-а-ак. Тогда перейдем собственно к вашему исследованию. Я предлагаю следующее: вот то ваше первое письмо я могу быстро, буквально в этом месяце, доработать в статью и передать Израилю Моисеевичу для опубликования в следующем же выпуске «Функционального анализа». И параллельно переведем на английский и отправим с сопроводительным письмом или в «Journal of Functional Analysis» или в «Combinatorica». А вот из второго вашего послания надо будет делать цикл статей, и это предмет отдельного обсуждения во время предстоящей встречи.
– Я не против совместной статьи, – отреагировал я.
– Что вы! – Академик сорвался в фальцет. – Что вы! Это совершенно, абсолютно и полностью исключено! Это целиком ваш собственный труд, и только так он и выйдет. Даже думать бросьте на эту тему!
– Жаль, – заметил я философски. – Ведь иметь хотя бы одну совместную статью с Канторовичем – это большая честь.
– Хех, а вы тонкий льстец, молодой человек. Молодой да ранний.
– Тонкий-тонкий, – подтвердил я многообещающе и покосился в сторону кухни. – Ем, а мама жалуется, как будто солитер помогает.
В трубке забулькал смех. Потом академик заговорил неожиданно серьезным голосом:
– Кстати, раз уж я до вас дозвонился… Мне не терпится задать один вопрос. Вот вы утверждаете, что использование более высоких степеней при решении вспомогательной задачи даст лучшую сходимость алгоритма на практических задачах. В целом как по мне, так это очень похоже на истину, но надо будет все же погонять в экспериментах для перепроверки. Но сразу возникает вопрос: вы-то как это смогли определить? У вас же опыта практического применения этих алгоритмов быть не может?
«Ну а что ты хотел? – мысленно поморщился я. – Он если и не гений, то подошел к этому очень близко. Видит на три метра вглубь под тем участком математики, на который я встал».
– Так красивее получается. – Я постарался наполнить голос уверенностью. – Тридцать четвертая формула тогда очень хороша становится.
– Да? – протянул озадаченно собеседник. – Хм… Вас определенно надо с Гельфандом свести.
– Страшно, – признался я полушепотом.
– Почему?
Я замялся, подбирая слова:
– Слышал, что характер у него… того… сложный…
– Поверьте, вот лично вам это никак не может угрожать, – взволнованно зачастил Канторович. – Израиль Моисеевич бывает порой излишне суров, это да… Но только к тем, кто не оправдал его надежд. И пусть даже планка его требовательности стоит в экстремально высоком положении, но вы-то явно проходите над ней. Впрочем, сразу оговорюсь, я пока не знаю его загруженности на ту неделю. Статью пошлю, а там – как отреагирует. Ну… Андрей, рад был телефонному знакомству. Жду тогда в гости. Звоните, как с датой определитесь и номером поезда. И запишите, пожалуйста, мой домашний телефон…
Я записал, и мы расшаркались, прощаясь.
Положил трубку и сделал глубокой выдох. Из мамы вырвался теперь уже громкий боевой клич, и она принялась радостно меня тискать, приговаривая умильно:
– Какой ты умный! Весь, весь в меня!
– Очень кушать хочется! – безнадежно подвывал я, взывая к ее совести, не сильно-то, впрочем, и вырываясь. Стыдно признаться, но эти незаслуженные похвалы почему-то были крайне приятны. Слушал бы и слушал.
Понедельник 13 февраля 1978 года, день
Ленинград, Большой дом
Жора толкнул дверь в комнату, что Блеер выделил для группы приданных в усиление местных оперативников. Со стула, торопливо одергивая пиджак, резво вскочил белобрысый парень. Совершенно замотавшийся Минцев с трудом вспомнил его имя и звание:
– Добрый день, Владимир, – улыбнулся, протягивая руку. – Как успехи? Что новенького накопали за прошлую неделю?
– Двадцать четыре свежих объекта, товарищ подполковник, – со сдержанной гордостью доложил тот и оживленно махнул в сторону висящей на стене карты города. – Вот как раз флажки закончил втыкать.
Жора прошел к развалу канцелярских папок, что еле умещались на сдвинутых к окну столах, и с трудом удержался от тяжелого вздоха.
Группу усиления использовали, разумеется, втемную: довели признаки искомого объекта, нарезали сектора, и теперь молодежь покрывала город петлями с азартом дорвавшихся до охоты спаниелей.
Все бы ничего, но быстро выяснилось, что под покровом повседневной обыденности в городе хватало странностей. Хватало настолько, что качественно проверить на возможную связь с «Сенатором» каждого выявленного не представлялось возможным. Поэтому Минцев еженедельно лично сортировал новый улов, формируя очередь на разработку.
Жора опустился на стул и устало махнул капитану рукой:
– Садись. Чайком богат?
– Конечно, – метнулся тот к тумбочке. – Вам покрепче?
– Совсем покрепче, – согласился Минцев и потер покрасневшие глаза.
– Сахар кончился, товарищ подполковник, – огорченно сказал оперативник. – Леденцы будете?
Минцев бросил в рот кисленькую «Взлетную», хлебнул горьковато-терпкого чая и с блаженством вытянул гудящие ноги.
– Ну, кого набрали в этот раз? – спросил благодушно.
– Как всегда: изобретатели, экстрасенсы-целители, пара интересных психов, крупный выигрыш в спортлото, ну и мелочовка всякая, по линии прочих странностей. – Владимир сделал какой-то неопределенный жест рукой.
Жора с хрустом раскусил леденец и собрался.
– Давай, погнали с первой зоны.
– Товарищ подполковник, если разыскиваемая группа имеет оперативную подготовку, то указания на конкретные районы города могут носить намеренно отвлекающий характер, – осторожно заметил капитан, и Минцев болезненно поморщился.
– Да это понятно, – протянул он. – Но мы это все равно быстро перелопатить не сможем. Что-то надо ставить вперед, что-то оставлять на потом. Давай с наиболее, на твой взгляд, необычного.
– Тогда начну вот с этого, номер семьсот девяносто семь… Одиннадцатая Красноармейская улица. – Владимир, не вставая, развернулся к карте и уверенно ткнул длинной указкой в самодельную маркировочную булавку. – Кратов Юрий Витальевич, сорок лет, инженер. Не женат, детей нет, ведет замкнутый образ жизни. Есть указания на то, что способен чувствовать физическое состояние человека рядом с собой. Например, где у того болит или чешется. Может даже без жалоб больного указать на страдающий орган. Более того, способен ощутить психическое состояние – рядом с пьяным чувствует легкое опьянение, рядом с наркоманом попадает в поле его галлюцинаций.
– Что значит «есть указания»? – спросил Жора и сделал еще глоток.
– Сам Кратов свои способности не афиширует, но найдены люди, которым он помогал в случаях сложных заболеваний. Прослеживаются поразительные совпадения его заключения с последующими диагнозами в медицинских учреждениях.
– И как давно способности проявились?
– Лет двадцать назад.
– Еще что-нибудь из набора признаков есть?
– Нет, только вот эта необычная способность и район проживания.
Минцев прищурился, глядя на карты, взвесил услышанное, потом чуть покривился и махнул кистью:
– В отстойник его пока. Давай следующего.
Капитан мазнул папку зеленым фломастером и положил на край стола.
– Так, следующая… Вот она, восемьсот первый номер, Верейская улица. Киселева Наталья Владимировна, сорок один год. По образованию фармацевт. Два года назад после тяжелого менингита появилась интересная способность: увидев лично или на фотографии лицо человека, сразу в мельчайших подробностях вспоминает, когда и при каких обстоятельствах встречалась с ним ранее. Помнит дословно сам разговор, интонации отдельных фраз, особенности одежды, погоды, места. Мы неоднократно скрыто проверяли эту ее способность, каждый раз она подтверждалась. Полтора года назад Наталья была принята на работу в Ленинградское управление КГБ и прошла полный курс подготовки оперативного состава в нашей школе на Охте. В настоящее время является кадровым оперативником «наружки», заслужила несколько благодарностей руководства.
Жора заинтересованно подался вперед:
– Семейное положение?
– Муж – преподаватель кафедры научного коммунизма в университете, кандидат философских наук. Два сына, пятнадцать и семнадцать лет. Отец – капраз в Кронштадте.
– Так… – Глаза у Жоры блеснули. – О муже, сыновьях что дополнительно известно? Спортом занимаются? Фотоделом?
Капитан пробежал глазами по листу и поджал нижнюю губу:
– Нет ничего пока.
– Ладно. – Минцев повеселел. – Интересный вариант. В ближнюю очередь их, на разработку.
– Третий десяток пошел, – меланхолично заметил капитан, чиркая по папке красным.