– Будешь дрючить?
– Наташа, – сказал я задушевно, – могу и не дрючить. Просто расходимся – и всё.
Она сразу посерьёзнела.
– Нет, Соколов, – Кузя задумчиво покачала головой, а потом с вызовом уставилась мне прямо в зрачки, – так не пойдёт. Я же обещала, что ты у меня взрыднёшь. Так что дрючь.
– Хорошо, – я помолчал для вескости, а потом огласил следующий заготовленный вопрос: – Что наказание должно быть серьёзным, согласна?
– Согласна, – она посмотрела на меня с интересом и вдруг звонко захохотала, – что, неужели действительно дрючить собрался?
– Тьфу ты! – воскликнул я в сердцах, – да далось тебе это «дрюченье»!
– Далось, – Кузя зловредно сощурилась куда-то вдаль, – я ей это ещё припомню…
– Эй-эй! – я, помня о недавнем, сразу не на шутку встревожился, – только без членовредительств! Помнишь, ты мне обещала?
– Я, Соколов, всё, что обещаю – помню, – отрезала она, – ты, главное, своё не забудь.
– Я важное не забываю, – быстро парировал я.
– А я – важное? – тут же выстрелила она вопросом.
На такое сразу отвечать было нельзя. Несколько секунд я честно заглядывал в себя, всё более и более удивляясь найденному там. Когда застывшая на губах у Наташи улыбка стала совсем уже напряжённой, я остановился на педагогически выверенном ответе:
– Пока – не на самом верху списка, – и примиряюще развёл руками.
Кузя задумчиво заправила за ухо свалившуюся на глаза прядь, потом кивнула:
– Нормально, – и решительно повторила, словно убеждая саму себя: – Для начала – нормально.
Я поторопился вернуть разговор в задуманное русло:
– Хорошо… Ты сейчас работаешь?
Она пару раз недоуменно моргнула.
– Нет… Пока нет – летом пойду. Если… – тут она ощутимо замялась, и щеки её начало заливать алым, – если опять что-то интересного не подвернётся…
Я уткнулся взглядом в пол. Сначала стало очень стыдно, потом волной пришла злость – злость на себя прежнего. Да и мне-теперешнему тоже досталось.
– Что? – Наташа вдруг обнаружилась на полшага ближе, – не то сказала? Забудь.
– Нет, – я с печалью качнул головой, – нет, всё нормально. Это у меня проблема, – я легонько постучал парой согнутых пальцев по виску. Помялся, ища формулировку, потом посмотрел ей в лицо и отчеканил: – Обещаю подумать.
– Спасибо… – пробормотала она куда-то в сторону, а потом криво усмехнулась и как-то неуверенно взмахнула руками вбок, словно собиралась было взлететь и вдруг передумала, – ну, Дюш, давай, вот теперь – дрючь.
– Кузя, – сказал я проникновенно, – если я ненароком тебя задену, например, как Тыблоко в этот раз, ты только дай знать: мне извиниться не сложно. Не надо доводить до женской мсти.
– Страшно? – выдохнула она набранный воздух и польщённо заулыбалась.
– Да не то слово: аж жуть… – чистосердечно признался я и перешёл на деловой тон: – Ладно, шутки в сторону: ближайший месяц сразу после школы будешь по часу заниматься физкультурой. Мелкая уже бегает со мной, комплекс упражнений я ей тоже начал ставить – присовокупим и тебя. Сегодня и начнём, благо физра была, и форма с нами.
Глаза у Кузи округлились, взгляд заметался по моему лицу в надежде на розыгрыш.
– Ты не шутишь… – заключила она потом упавшим голосом. – Соколов! Да как тебе в голову-то такое могло прийти?!
– Ты с нами не бегала.
– Дура я, что ли? – бурно возмутилась она. – Из тёплого спальника да на мороз?
– Ну, вот… Глядишь, и полюбишь это дело, да так, что за уши будет не оторвать.
Кузя помолчала, потом заметила с каким-то даже уважением:
– А ты ещё опасней, чем я думала…
– О, – я преувеличенно радостно потёр ладонями, – так ты обо мне думала?!
– Да, – величественно кивнула Наташа, – когда насекомых на биологии проходили. Слушай, Соколов, – схватила она меня за локоть, – будь человеком: я ненавижу быть потной! А мне потом полчаса на автобусе домой трястись!
– Примешь душ у меня, делов-то, – пожал я плечами, – Мелкая всегда так делает.
Кузя замерла, словно оценивая моё предложение с некой новой перспективы. Потом вдруг вновь изобразила паиньку и напевно согласилась:
– Хорошо, Дюш. Тогда я согласна.
Я взглянул на неё с подозрением: продумывая этот разговор, я ожидал больше и сопротивления, и обид. К тому же вот сейчас, под конец, мне и вовсе на миг показалось, что Наташа давится улыбкой.
«Почудилось», – решил я.
– Форму можешь у меня оставлять, – предложил, решив подсластить пилюлю, – буду на физру тебе приносить. Я Мелкой так же ношу.
– Ага! – воскликнула она возбуждённо и ткнула мне пальцем в грудь. – Вот! А я-то гадала, что ты там за мешок иногда в школу таскаешь!
Я помолчал, огорошенный, потом признался:
– Чувствую себя поднадзорным.
– Да, – покивала Кузя, – надзор за тобой нужен, – она неторопливо стянула с моего ворота два длинных темно-рыжих волоса и с преувеличенно брезгливой миной потрясла ими перед моим носом. – Надзор обязательно нужен! К тому же, – она сделала паузу и неожиданно глаза её стали необычайно серьёзны, – я люблю всякие интересные странности. Я буду тебя разгадывать, Соколов.
Моё лицо невольно дрогнуло: до меня внезапно дошло, что в своих кошмарных снах я, возможно, боялся не тех.
– Вот, – удовлетворённо улыбнулась Кузя, и взгляд её просветлел, – есть реакция. Так постепенно и до обещанного «взрыднёшь» дойдём.
– А потом что, думала? – проскрипел я скучным голосом.
– Потом? – она посмотрела сквозь меня в одну ей видимую даль и строго заключила: – А потом придётся тебя воспитывать – не бросать же такого, взрыднутого? И вообще, Соколов! Ты что меня тут заговариваешь?! На физику опоздать хочешь? Билл нас съест!
Наташа схватила меня за руку и энергично поволокла с лестничной клетки. Мне оставалось только переставлять ноги да утешаться тем, что редкий план переживает столкновение с реальностью.
На физику мы действительно опоздали. Правда, Билл нас не съел, а лишь придавил нешуточной укоризной во взгляде – это он умел. А вот в глазах у Томки я впервые увидел тревогу.
Тот же день, чуть позже,
Ленинград, Измайловский проспект
Из школы мы вышли втроём, и в этом не было ничего необычного. На углу, где наши пути обычно расходятся, Томка привычно кивнула Кузе:
– Ну, до завтра.
– А ты с нами дальше не пойдёшь? – с огорчением протянула Кузя, беря меня под руку.
Я мученически закатил глаза к небу и сокрушённо потряс головой.
– А… – сказала Томка, беспомощно переводя взгляд с Наташи на меня и обратно.
– Покусаю, – предупредил я Кузю и освободил руку. Она её, впрочем, особо и не удерживала. – Пошли, – предложил локоть Томке.
Та крепко в него вцепилась и, заглядывая через меня, заинтригованно спросила у Наташи:
– А ты куда идёшь-то?
Кузя в ответ широко распахнула глаза:
– Андрей приказал идти к нему домой! Сказал, что будет сейчас меня наказывать. Так волнуюсь!
Я взглядом пообещал ей все десять казней египетских, причём одновременно.
Она на удивление прониклась:
– Да бегать он меня ведёт, бегать… С Мелкой. Айда с нами!
Томка аж отшатнулась.
– Не-е-е… – ошеломлённо затрясла головой, – нет. Я уже сегодня была на физре – хватит.
– Завтра? – мягко предложила Кузя.
Я молчал – этот разговор с Томкой я уже несколько раз проходил. Мой максимум – это «пять тибетских жемчужин»[10], которые она вроде бы согласилась делать дома самостоятельно.
– Да ну… – весело отмахнулась Томка и прижалась ко мне покрепче, – мне ни за кем бегать не надо.
Кузя чуть слышно хмыкнула и многозначительно посмотрела на меня. Я сделал вид, что глубоко о чём-то задумался.
Как ни странно, но несмотря на эту идущую через мою голову пикировку, мне было неожиданно хорошо. Тёплая весна, симпатичные девушки по бокам… И неожиданный майский прорыв в понимании модулярных форм – мне, наконец, удалось представить их как сечения пучков на пространствах модулей эллиптических кривых. Сразу всё пошло быстрее, локальные и глобальные поля я проскочил буквально одним рывком. На горизонте уже обозначились и Фрей, и Рибет, и я чуть успокоился: укладываюсь с Ферма в намеченный срок.
Я не тешил себя иллюзиями: найти меня сложно, но можно. Вот выйдут за рамки обыденных гипотез и, пожалуй, за пару лет найдут. За это время мне надо успеть обрасти броней всемирной известности… Издержки от моей возможной изоляции станут для Политбюро очень болезненны. Да и ЦРУ поостережётся острых вариантов – по крайней мере, пока не будут стопудово уверены по моей персоне.
«Да, это гонка наперегонки, – щурился я, – хорошо бы как-то их ещё специально запутать».
В общем, ощущение некоторого запаса хода в год-два дарило мне спокойствие – или хотя бы его иллюзию.
К тому же и тяжесть новгородских лесов воспринималась с ленинградских улиц иначе. Не легче, пока ещё нет, но… как-то оправданней. Жизнь вокруг во всех своих проявлениях оправдывала всё, и те смерти – тоже. Даже в бренчании трамвайной сцепки мне слышалось «не зря».
Оставалось извлечь такое же «не зря» из своей жизни.
Черт побери, могу я это или тварь дрожащая?!
– Чурбан бесчувственный… – отозвалось пространство знакомым голосом.
Оказывается, мы уже дошли до Томкиного подъезда, а девушки успели объединиться и теперь совместными усилиями чехвостят меня.
– Задумался, – я с умилением посмотрел на них: руки в боки, глазки блестят наигранным возмущением.
Да, не зря…
– Чудо как хороши! – чистосердечно признался я, сделал шаг вперёд и прервал Томку простейшим приёмом – поцелуем.
Она затрепыхалась, как рыба в подсачнике: на улице, среди бела дня, у её подъезда мы ещё этим не занимались.
– Дурак! – воскликнула, отбившись, и заозиралась с тревогой. Потом неловко забрала у меня свой портфель и мешок, поколебалась секунду, вдруг чмокнула меня в щеку и убежала в подъезд.