Обстоятельно подъев сырники, нагрел чаю, и с надеждой потянулся к хлебнице. Поднял эмалированное забрало…
– О, да!
Никто не покусился на вчерашнюю слойку, скромный треугольничек из хрустящего, маслянистого теста, запечатавший вишневое повидло. Жизнь удалась!
– Давно уже… – млел я, прихлебывая чаек. – Еще год назад…
Дождавшись, пока абонент сжует изрядный кусок простенького лакомства, корректно зазвонил телефон.
– Ну, разумеется! – сердито выговорил я, и двинулся в прихожку. – Алё!
– Спишь, да? – агрессивно поинтересовалась трубка.
Стоило мне узнать милый Томин голосок, как досада тут же разрядилась.
– Скажешь тоже! – изобразил я возмущение. – Завтракаю!
– Приятного аппетита! – хихикнули на том конце провода, и тут же преисполнились серьезности. – Дюх, дядя Вадим просил тебя зайти к нему.
– Ага… – вытолкнул я, соображая. – А когда?
– Ну, где-то часика в три… Или в четыре. Сможешь?
– В четыре точно смогу.
– Ну, всё, – бодро откликнулась Тома. – Пока, пока. Ой! А ты когда уезжаешь?
– Пятого.
– Еще есть время! – стыдливо хихикнула трубка, срываясь в короткие гудки.
Смутно улыбаясь, я вернулся на кухню. Задумчиво выхлебал терпкий чай. Дотянувшись до радио, невнятно бормочущего с полки, крутанул ручку, набавляя громкости.
– …Исполкомами Ждановского, Куйбышевского и Октябрьского райсоветов выполнен план по улучшению жилищных условий для инвалидов Великой Отечественной войны, женщин-фронтовичек и семей погибших воинов, – мажорно вещала дикторша. – Более трех тысяч молодых семей переселено из общежитий и домов коридорного типа в благоустроенные коммунальные квартиры…
– Бум меняться? – бодро спародировал я Райкина. – Бум, бум, бум!
Тот же день, позже
Ленинград, Набережная канала Грибоедова
Встречу маклер назначил «У Львов». Только не за Казанским собором, где хищники топорщат золотые крылья, а возле другого мостика через «кэнэл» – напротив Малой Подъяческой.
Именно здесь тусовались желающие съехаться или разъехаться. Пестрели листочками с жирно выведенным «Меняю» фонарные столбы и водосточные трубы, ими обметало стены домов и двери подъездов.
В восьмидесятые сам квартирный толчок «переедет» на Сенную площадь, а пока ленинградцы толклись на набережной у серых чугунных зверюг.
«Своего» я узнал сразу – по «Жигулям» ярчайшей расцветки, не красной даже, а кричаще-алой.
– Андрей? – негромко окликнул круглолицый водитель. – Садитесь.
Я юркнул на переднее сиденье.
– А как вас зовут? – мой взгляд задержался на маленьких, почти женских, но в то же время крепких руках, что уверенно держали руль, потом поднялся на смуглое лицо. Широкие скулы, приплюснутый нос, ицентр притяжения – смеющиеся, чуть с хитринкой глаза.
– Зовите Валерой, – хмыкнул маклер, выруливая на Дзержинского.
– Серьезно? – я с показным скепсисом еще раз прошелся взглядом по его лицу.
– Ну не буду же я вас пытать Буладбаатаром Цыряновичем? Все Валеройзовут, и вы зовите.
– Да ну… Вы на поколение старше. Буладбаатар… – я откинулся наспинку и покатал имя на языке. – Хм. Богатырь… Железный богатырь?
– Ха! – развеселившись, «Валера» задорно хлопнул ладонями по баранке, – вуниверситет не хотите поступать? На факультет востоковедения?
– А что, так можно было?
Маклер непонимающе посмотрел на меня. Я рассказал анекдот, и машину резкодернуло к обочине.
– Да что ж вы так-то… – смог Буладбаатар выдавить из себя через минутусудорожных всхлипов, и с силой провел основанием ладоней по глазам, буквально выдавливая выступившую влагу к вискам. – Да я ж чудомприпарковаться сумел… – он дернулся, оглядываясь в заднее стекло и скаким-то удивлением покачал головой, – чудом… Ками но кисеки…
– Ками… – зацепился я за знакомое слово, – если камикадзе отсюда, то «нокисеки» – это «чудо»?
– «Но» – предлог, – «Валера» резко посерьезнел, – «чудо» будет «кисеки». Асерьезно? Не думали в эту сторону?
Маклер потянул рукоятку ручника на себя, потом мягко, одним пальцемперебросил рычаг переключения – тот совершенно непривычно торчалантенной из рулевой колонки, и мы влились обратно в достаточно плотныйпоток машин.
– А что, – закинул я удочку, – можете помочь? Сколько стоить будет?
«Мне еще девчонок, может быть, устраивать, лишней информация не будет, – мелькнуло у меня. – Не конкретно сюда, конечно, а по рынку таких услуг…»
– М-м-м… – протянул Буладбаатар и задумчиво побарабанил пальцами порулю, – давайте не будем бежать впереди паровоза. Поработаем сейчас повашему запросу, познакомимся… Но так-то да, я могу подвести, особенно там.
– Работаете? – с ленцой уточнил я.
Он покосился на меня в водительском зеркальце.
– Доцент. Средневековая японская поэзия.
– Э-э-э… Только «Записки у изголовья» помню, извините.
Буладбаатар опять начал киснуть от смеха за рулем.
– Только… Хех! Только… С вас, если вдруг соберетесь, за подвод ничего не возьму. Я ведь почему тут… Женился на девчонке с Кубы!
Студентка была, на пятнадцать лет меня моложе, да…
«Валера» опять испытующе посмотрел на меня в зеркальце, но я лишь понимающемотнул головой.
– С Кубы… – повторил он, – зимой без цитрусовых, без зелени – чахнетсразу. А стоит все это удовольствие, сами понимаете… Вот, кручуськак могу.
– Нормально, – подвел я черту под откровениями, – если честно крутитесь, то все правильно делаете.
– Честно – сказал маклер, – честно. Увидите.
– Ну и хорошо. У вас своя история. У меня – своя. У каждого – своя история…
– Да я уж догадываюсь, – усмехнулся «Валера», – таких клиентов у меня еще небыло. И вряд ли будут. Ну, вот и приехали. Есть хорошие варианты! – сразу оживился он, вынимая потрепанную тетрадку из бардачка и граненую ручку «БИК». – Обменную «цепочку» сначала рисуют… Вот тут – «матка», большая квартира, лучше – коммунальная… – он вывел кружок. – А уже от нее пойдут «отростки»… – он начеркал три кривоватых луча. – Бабушку, которая пропишет у себя вашу женщину, я нашел на Канонере… э-э… Канонерском острове. Живет в «эконом-сталинке», двушка с подселением. Рядом «промка» – судоремонтный завод, порт… Единственная торговая точка – магазин номер один Торгмортранса. Добраться сложно – Морской канал, но есть и плюс – красивые закаты над Финским заливом. Хозяйка сама из морячек, порой такой глагол загнет, что… – доцент неодобрительно покачал головой. – Старая, сморщенная, но шустрая. Подыщем ей комнату в районе метро «Балтийская», там самые дешевые коммуналки…
– Немного скорректирую, – чопорно улыбнулся я. – Женщина, которой вы ищете двушку, не моя. Хотя и дорога мне…
– Учту, – покладисто кивнул Буладбаатар. – Вопросы есть?
– Всего один. Когда наша «цепочка»… м-м…
– …«Закроется»? – понятливо договорил маклер. – Не раньше осени, Андрей.
– Терпимо, – прикинул я.
– О-о! – воскликнул «Валера», восторженно закатывая глаза. – Самую мою большую «цепочку» составили тридцать семь клиентов! И все, как один, кротко ждали полгода, – он щелкнул дверцей. – Пойдемте, Андрей, глянете на жилплощадь…
Тот же день, позже
Ленинград, проспект Огородникова
Двушка мне не слишком понравилась. Сама по себе квартира заслуживала твердую «тройку» – и потолки высокие, и сантехника новая. Правда, паркет из квадратных плит, какие клали в тридцатые, весь в щербинах – ходишь, и спотыкаешься. Но разве в ремонте дело? Угнетала «среда обитания».
Стоило мне только представить, как мои девчонки станут каждый божий день оглядывать облупленные стены двора-колодца, сырого и полутемного, а затем подниматься по стертым ступеням запакощенного подъезда… Сразу возникало желание исправить оценку на жирную «двойку». С минусом.
– Понимаю, – смирился маклер. – Есть еще вариант в Московском районе… Кирпичная девятиэтажка, но чуточку дороже, и не раньше августа – хозяева активно отдыхают.
– Глянем, Буладбаатар Цырянович, – мягко сказал я. – А на Огородникова не подкинете?
– Ками но таме ни, Андорэи-кун! – смешливо сощурился водитель.
С «Валерой» мы расстались если не друзьями, то добрыми приятелями – связали ядерные силы два людских атома…
Иной раз встречаешься с человеком – и красив, и остроумец, и душа компании, – а тебе он не интересен. Зато самый незаметный человек вдруг открывается потаенными глубинами – не исчерпаешь и за годы знакомства.
Сощурившись, я осмотрелся. Особняк, где ютился Ленинский райком партии, не слишком пострадал после ожесточенных «политбоев».
Внутри, в прохладных, гулких коридорах устоялась тишина, благостный застой присутственного места. Лишь машинистки насквозь пробивали створки, треща длинными очередями; бил одиночными дырокол, да изредка пушечно бухала дверь. И тогда, чудилось, всё здание вздрагивало, будто вспоминая ребячий беспредел.
Кабинет третьего секретаря отыскался на втором этаже. Солидная табличка, золотым по черному, извещала: «ДАНИЛИН Вадим Николаевич».
«Будем знакомы!» – мелькнуло в голове. Я и понятия не имел, какая фамилия у дяди Вадима.
Из дверей вышмыгнула «Варька з Шепiтовки». Прищурилась на меня, будто срисовывая, и засеменила по красной «кремлевке», глушившей шаги. Проводив задумчивым взглядом функционерку, я вошел в приемную, обшитую темным деревом.
Ничего особенного: рогатая вешалка с забытым плащиком, кубки за стеклом, чахлая пальма в кадке. Шаткая стопка картонных папок, распухших от бумаг, угрожающе клонилась на письменном столе, а столик поменьше, да пониже удерживал на себе зачехленную пишмашинку.
Блестящий самоварчик на подоконнике, стыдливо прикрытый казенной занавеской, меня и вовсе умилил – в бухгалтерии, небось, чайник на самом видном месте держат. Хранят славные трудовые традиции.
– Нет, Алексей Петрович, так дело не пойдет, – услышал я дядю Вадима за полуоткрытой дверью. – Мы как с вами договаривались? – в сдержанном голосе лязгнул металл. – Да понима-аю! Да. Да… Хорошо. Неделя сроку. Сказано – неделя!