Трубка клацнула, ставя точку в разговоре, и я вошел в кабинет.
– Здрасьте! Вызывали?
Мой шутливый тон согнал морщины с нахмуренного лба.
– О, здорово! – дядя Вадим живо приподнялся и крепко пожал мою руку. – Садись, Андрей. Ну, как настрой? Не охладел к военно-исторической теме?
– Ну, вот еще! – фыркнул я совершенно по-мальчишески.
– А скажи по секрету… – прищурился Томин дядя, словно русая челка глаза щекотала. – Опасно было?
– Вадим Николаевич, опасно на скалу без страховки карабкаться, – последовал осторожный ответ. – А ежели умеючи… Главное, ВОПов не касаться.
– Чего-чего не касаться?
– ВОП – это взрывоопасный предмет, – объяснил я, как учили. – Просто у мин и снарядов времен Великой Отечественной есть гадское свойство – их начинка годами мокнет в болотной воде и потихоньку превращается в пикраты, очень нестойкую химию. Может рвануть от малейшего шевеления… Вячеслав Иваныч преподал нам урок – мы подальше залегли, в старом, оплывшем окопе, а он ржавый фугас не-ежно шпагатом обвязал, дошагал до нас, стравливая, и…
– Дернул? – напрягся третий секретарь.
– Даже не дернул – потянул! А тот как даст… От души бабахнуло! Нам на спины комья мха попадали, шишки старые… В ушах звон… Зато пройденный материал заучили на «пять с плюсом»! Чуть что, сразу сапера кличем. Дядя Вадим, – добавил я чувства в голос, – вы за Тому не волнуйтесь. Девчонки, если и плакали, то не от страха – им наших жалко было. Но это же правильные слезы.
– Да-а… – согласно покивал Вадим Николаевич, и резанул взглядом. – У меня тут новая подчиненная нарисовалась… Будет отвечать за военно-патриотическое воспитание молодежи. Старший инструктор Лапкина.
– Светлана Витальевна? – хладнокровно уточнил я.
– Она самая, – проворчал Данилин.
«Так вот что тебя беспокоило, дядя! – дошло до меня. – За племяшечку переживал… Боялся, как бы Томика не задели!»
Холодочек вильнул по спине, но мурашки не сыпанули – утренний заряд спокойствия не иссяк во мне до сих пор. Да и никакой угрозы новое назначение Чернобурки не несло.
«А не вместо ли Хорька ее поставили? – явилось новое озарение. – Заместо „товарища Горячева Сергея Иваныча“? Вот это здорово… Нет, ну, к лучшему же! – оспорил я боязливую натуру. – Использую знакомство на благо общества!»
Дядя Вадим завозился на месте и нервно потер огромные твердые ладони.
– А ты в курсе, что Лапкина – из Комитета? – сухо спросил он.
– В курсе, – я твердо посмотрел в глаза напротив. – Но меня это не касается. А Томы – тем более.
– Ну-ну… – заворчал хозяин кабинета, отводя взгляд.
Хлопнула дверь, впуская два голоса, женский и мужской, и в кабинет шагнула старший инструктор Лапкина. В темной юбке чуть выше колен, и в черном приталенном пиджачке, оттенявшем белую блузку, «завуча» было не узнать. А новая прическа «каре» добавила шарма лисьему лицу.
– Еще раз здравствуйте, Вадим Николаевич! – прозвенела комитетчица. – О, Андрей! – она озадаченно моргнула. – И ты здесь? Очень кстати! Я с утра заезжала на «Красный треугольник» и договорилась с директором завода – они согласны оказать шефскую помощь твоему военно-историческому клубу!
– Нашему, Светлана Витальевна, – мягко поправил я ее, добившись признательной улыбки.
– Надо бы еще помещение выделить, Вадим Николаевич… – в голосе Лапкиной явственно зазвучало вкрадчивое воркование.
– Под клуб? – уточнил третий секретарь. Подумал и стал загибать пальцы: – Зал для музея… Склад для инвентаря, для находок… Андрей, что еще?
– Рабочую комнату побольше, где будем перебирать, что найдем, – быстро сориентировался я, – чистить, мыть, разбираться с документами… И, желательно, еще одну комнату – общую, чтобы собираться, заниматься писаниной… Да и просто так – чайку попить.
– Понял, – кивнул дядя Вадим, и улыбнулся по-гагарински, встряхивая челкой. – Задача ясна!
Пятница, 2 июня. Утро
Москва, улица Красноказарменная
– Владимир Алексеевич! Владимир Алексеевич! – отчаянный голос метался по темноватому коридору МЭИ, пуская затухавшие эхо.
Академик Кириллин оглянулся на пороге аудитории, с легким удивлением замечая своего «шерпу», как на Западе стали называть помощников высоких должностных лиц.
Михаил Званцев, молодой кандидат экономических наук, был дьявольски талантлив, генерировал массу идей, но при этом не терял воистину комсомольский задор.
– Спокойнее, Миша, спокойнее, – с улыбкой проговорил академик. – Всё равно мне от вас не убежать – догоните… Что случилось?
Вихрастый Званцев притормозил, и сказал, отпыхиваясь:
– Товарищ Косыгин… передал, что хочет вас видеть… на одном из совещаний по реформе СЭВ… до или после обеда!
«Шерпа» наскоро пригладил волосы, одернул серый пиджачок студенческих времен, и длинно выдохнул.
– До или после, говорите? – Кириллин бросил взгляд на часы «Ракета», подумав мельком, что ремешок совсем истерся. – Ага… Я хоть и зампред, но студентов своих не брошу. М-м… Давайте сделаем так, Миша. У меня сейчас пара по теплофизике, а потом обед. Первым и вторым я, так и быть, пожертвую, а вы меня подбросите к Совмину. Договорились?
– Хорошо, Владимир Алексеевич!
Шторы в пустой и гулкой аудитории заполоскали, словно аплодируя.
Тот же день, позже
Москва, Кремль
Гулкая бронза на Спасской башне ударила дважды, разнося тающий набат.
«Два часа, – подумал Кириллин, – как раз успеваю…»
Он оглянулся, цепляя взглядом державные объемы Кремля и их отражения во Дворце съездов. Из черной «Волги» вылез Бацанов, заведующий секретариатом Косыгина. Зашагал неторопливо, лишь разок метнув взгляд на часы, будто сверяя с курантами.
– Здравствуйте, Борис Терентьевич, – академик церемонно пожал протянутую руку. Шершавая ладонь руководителя аппарата удивляла мозолями.
– Совещание? – любезно поинтересовался Бацанов, перехватывая пухлый портфель.
– Вроде того, – сухо ответил Кириллин.
Ему хотелось унять сумбур мыслей перед важной встречей, навести в них порядок, сосредоточиться… Но не за счет же вежливости.
– А уж нам, аппаратчикам, работы привалило! – оптимистично улыбнулся Борис Терентьевич. – Трудимся без перерывов и выходных. На рыбалке с осени не был!
«Тебе полезно!», – сердито подумал академик, косясь на изрядное брюшко у нечаянного спутника.
Вспомнилось, почему-то, как они с Бацановым и Смиртюковым, управделами Совета Министров, рыбачили у Рублевской плотины.
Выбраться решили на природу, хотя бы утром выходного не шуршать бумагами. Головы освежить, судачка потягать…
Не клевало. И тут, со стороны Архангельского, подплывает моторка Косыгина.
Председатель Совета Министров замкнут, как всегда, будто на все пуговицы застегнут. «Здравствуйте, товарищи» – «Здравствуйте, Алексей Николаевич!»
Достает «шеф» новенький спиннинг, забрасывает… Пяти минут не прошло, а один из охранников, стоявший внизу у плотины, уже снимает с крючка увесистого жереха! Приносит, плюхает на дно пластмассового ведерка… и Предсовмина уходит.
«Алексей Николаевич, – растерялся Смиртюков, – а рыбалка?»
«Так всё, – слегка удивленно ответил Косыгин, – моей семье этой рыбины вполне достаточно»…
…По аллее, обсаженной молодыми елями, Кириллин с Бацановым вышли к бывшему Сенатскому дворцу, и со света окунулись в тень. Повсюду начищенная медь, матовая глубина мрамора и хрустальный перезвон люстр… Полюс власти.
Добры молодцы из «девятки», с цепкими взглядами и экономными движениями, вежливо пропустили заместителя с заведующим, и те поднялись на знакомый этаж, будто воспаряя – красная ковровая дорожка вбирала звук поступи.
Рассеянно слушая аппаратчика, академик думал о тех, кто поколение назад шагал этим же кремлевским коридором, страшась, надеясь, веря…
– …На Политбюро объявили о подготовке экономического пленума ЦК КПСС, – неспешно излагал Бацанов, – хотят определить контуры преобразований и самого СССР, и всего СЭВ…
– Боюсь, как бы всю эту затею не выхолостили до привычного «расширить и углубить», – со скепсисом откликнулся Кириллин.
– Да нет, нет, там всё очень серьезно! – покачал головой завсекретариатом. – В начале следующего года планируется экономическое совещание глав государств и правительств СЭВ, и на него нужно выходить с более или менее оформленными предложениями…
– Оформим, Борис Терентьевич, строго обязательно, – Кириллин наскоро распрощался с Бацановым в дверях приемной.
Там зампреда уже ждали, и сразу ввели в бывший кабинет Сталина, доставшийся Косыгину «по наследству».
«Удивительно…», – подумал Владимир Алексеевич, переступая порог. Он тут нередкий гость, но всякий раз как будто окунается в будни суровой и героической эпохи.
Дубовые панели вдоль стен, монументальный старомодный письменный стол в глубине и малый у входа, с непременным «Боржоми», ковровые дорожки, тяжелые кресла – всё, как в кино «про войну»…
Только вместо чеканного облика вождя – знакомое лицо под коротким седым ежиком – вечно хмурое, узловатое, давно усталое. Многое отличало нынешнего хозяина кабинета от бывшего, хотя в глаза бросались лишь внешние приметы.
Косыгин носил отлично сшитый костюм, причем одевался так всегда, даже в ту пору, когда совслужащие примеряли полувоенные френчи. И он не курил.
Заядлый спортсмен, Косыгин увлекался греблей, лыжами, обожал горные походы, но сильно сдал, перенеся клиническую смерть в позапрошлом году. Кириллина пробрало жалостью – для его начальника, истинного работяги, было мучительным и обидным «предательство» тела.
– Здравствуйте, Алексей Николаевич! – чистосердечно поздоровался академик.
– А-а… Проходите, проходите. Садитесь… – председатель Совмина с облегчением разогнулся, отрываясь от бумаг. – Сейчас еще Дымшиц со Смиртюковым подойдут, и начнем… – он потянулся, и выдохнул, доверительно сообщая: – С утра решали, как помочь полякам… Постановили, что будем вливать через механизмы СЭВ дополнительную помощь от нас – для стабилизации уровня жизни. Не без конца, конечно, а на время… хм… «очищения от навязанной извне оппозиции».