Мог послать всё на несколько пряных букв, наплевать на олимпиаду, на Канторовича с его семинаром, на карьеру математика! Ради кого? Ради одной сероглазой девчонки?
«Ты же сам никогда не простишь себя за подобный выбор! – жестко отчитывал я скулящую натуру. – А потом всё свое раздражение перенесешь на Олю – кого же еще винить в собственной дурости! Да и будет ли у вас это „потом“, у школьничка с гимнасточкой?»
Закостенев в одной позе, я с облегчением откинулся на мягкую спинку – фырчавшая «волжанка» проезжала московскую окраину.
Сарказм судьбы… Мне уже доводилось загодя переживать, представляя всякие поганые ситуации, когда вставала бы проклятая проблема выбора – между долгом и любовью.
И что ты выберешь, Дюш? Смутное чувство Томы или стабильность сверхдержавы, благополучие советского народа? А? Или, может, пожертвовать безупречной преданностью Мелкой?
Так я думал когда-то. Мучался, рефлексировал… А жизнь, эта великолепная негодяйка, сотворила иную гадость. Мою потерю звали Олей…
– Приехали, – впервые заговорил шофер, притормаживая.
– Спасибо, – разлепил я губы.
Меня высадили у Главного вычислительного центра Госплана. Для него выстроили особое двенадцатиэтажное здание, удобное и людям, и ЭВМ.
Завидев «Волгу», к ней поспешили двое представительных мужчин. Канторовича я узнал сразу, а затем и услышал его громкий раскатистый голос:
– Андрей! Наконец-то!
– Простите, Леонид Витальевич, – залопотал я.
– А, пустое! Знакомьтесь, Андрей, – Канторович развернулся к вальяжному, но скромному человеку, с искренним любопытством присматривавшемуся ко мне. – Лебединский, Николай Павлович, начальник ГВЦ и зампредседателя Госплана!
– Андрей, – пожал я протянутую руку, сухую и костистую.
– Очень приятно, – тонкие губы Лебединского даже не думали изгибаться, но некая внутренняя улыбка осветила его лицо. – Прошу! – он сделал приглашающий жест, и первым зашагал ко входу.
– Так семинар будет здесь? – вежливо поинтересовался я.
– Семинар? – чуть вздернул брови Канторович. – Ну… да, можно и так назвать. На мой взгляд, именно здесь ваш алгоритм, Андрей, способен принести максимум пользы!
Войдя в гулкий вестибюль, Леонид Витальевич взмахнул рукой:
– Именно здесь внедряли первые в мире АСПР – автоматизированные системы плановых расчетов, и тут сложился воистину мощный коллектив из сильных математиков, умелых экономистов и опытных технологов!
Посмеиваясь, Лебединский развернулся к нам.
– Ну, как раз экономистов у нас набиралось тогда едва ли человек двадцать, – туманясь, вспоминал он, – да и то их делили на «асушников» и «модельеров» – тех, кто описывал практику плановой работы в экономико-математических моделях. А вот в отделе математиков уже в семьдесят первом работали, скажу я вам, весьма зрелые программисты, вроде Димы Лозинского – помнишь, Лёня? Лозинский сработал тогда первый советский антивирус – Aidstest!
Мы поднимались с этажа на этаж, иногда пользуясь лифтом, чтобы не запыхаться в кружении лестничных пролетов. Главный вычислительный центр жил своей непонятной, но напряженной жизнью – механический стрекот, жужжание, тихий гул наплывали со всех сторон.
Машинистки в три смены набивали или, как они выражались, тайпировали данные на перфокарты и перфоленты. Техники-«ленточники» обслуживали запоминающие устройства на магнитных лентах, «дисковики» занимались дисковыми ПЗУ, «кроссовики» тянули кабели связи, а «центровики» отвечали за сами ЭВМ.
Десятый этаж был особо охраняемым – здесь обсчитывали планы для оборонки.
– В дни работы над секретными расчетами, скажу я вам, выставляется усиленная охрана, – вполголоса говорил Лебединский, – а вокруг ГВЦ стоят машины со спецоборудованием – глушат исходящую информацию…
Меня провели в операторскую, отгороженную от машзала стеклянной стеной. Было прохладно, и уютно, как-то по-домашнему – здесь стояла плита, холодильник и даже раскладушка.
Перехватив мой взгляд, Николай Павлович развел руками:
– Ну, а что вы хотите? Машинное время всегда в дефиците, и многие, скажу я вам, ночуют на работе!
– Коль… – Канторович оглядел ряды ЭВМ за стеклом. – Может, здесь и соберемся?
– Хм… Ну, а почему бы и нет? Минуточку…
Лебединский взял трубку телефона, и набрал короткий номер:
– Мариночка? Скажи нашим, чтобы спускались на одиннадцатый, мы тут в операторской. Ага…
Леонид Витальевич пошлепал ладонью по стеклу, и медленно заговорил:
– Многие просто не понимают, какой это прорыв – АСПР! Единая автоматизированная технология народно-хозяйственного планирования! Сколько же в нее вбито труда и мысли… – он покачал головой, смутно улыбаясь прошедшему. – Нам требовались единые классификаторы экономической информации для всех АСУ, иначе было бы невозможно автоматически агрегировать статистику и получать из разных АСУ, отраслевых или республиканских, нужные данные. А чтобы решить эту задачу, нужно было создать АСН – автоматизированную систему нормативов, и автоматизированный банк данных – АБД…
Лебединский, сунув руки в карманы брюк, обрел несколько хулиганистый образ. Согласно кивая, он перебил Канторовича:
– Первую очередь АСПР мы ввели в эксплуатацию в прошлом году… Главное, скажу я вам, АСПР уже выполняет расчеты долгосрочного, среднесрочного (пятилетнего) и годового планирования, увязывая их в единую систему! Разумеется, не всё гладко…
– Больше всего мешает прямой саботаж министерств! – резко сказал Канторович.
– Лёня… – поморщился Николай Павлович.
– А что, не правда? – ощетинился математик. – Министерства – лишние звенья в системе между Госпланом и предприятиями! Бюрократы давно это поняли, они чуют, что АСПР их как бы выводит за скобки, вот и отказываются делиться с нами информацией, либо передают недостоверные данные. А нам из-за этого откровенного вредительства удается вести лишь пятую часть оптимизационных расчетов!
– Тем не менее, расчеты плановые ведутся успешно и в полном объеме, а все расходы на АСПР окупились еще в позапрошлом году! – перехватил инициативу Лебединский.
– А что дальше? – проснулся во мне слабый интерес.
– О, там такой размах, скажу я вам! Для второй очереди АСПР мы создаем Центральный комплекс задач. ЦКЗ объединяет в себе сразу двести пятьдесят четыре важнейших задачи, связывая вместе балансовые расчеты ресурсов, фондов, производственных мощностей, капвложений, товарооборота и так далее. Если внедрим ЦКЗ, то сможем просматривать горизонт планирования на пятнадцать лет вперед! Рассчитывать, как изменения в той или иной области повлияют на остальную экономику – и переходить к многовариантным расчетам… А планирование, скажу я вам, – директор ГВЦ принял академическую позу, – рычаг ускорения!
– Да, Андрей, – забывшись, Канторович положил мне руку на плечо, и продолжал взволнованным, даже чуть позванивавшим голосом: – Даже и не знаю, с чем сравнить подобный рывок… С довоенной индустриализацией, быть может? Вы только представьте себе: мы уже к первой половине девяностых годов сдадим внутреннюю сеть Госплана с персональными терминалами, подключенными к серверам ВЦ, а обмен информацией между АСПР и ведомственными АСУ пойдет по широкополосным каналам связи! Пройдет каких-нибудь двадцать лет, и в полную силу заработает единая госплановская сеть АСПР, взаимодействующая в режиме реального времени с «локалками» директивных органов, министерств и ведомств. По сути, АСПР превратится в ОГАС[31] – сбудется мечта академика Глушкова!
– Проходите, проходите, товарищи! – засуетился директор ГВЦ, впуская сотрудников в белых халатах, молодых и постарше. Их лица выражали любопытство, порой недоумение, но вот скуки или терпеливого безразличия не ощущалось.
– Леонид Витальевич… – промямлил молодой инженер в огромных очках. – А точно…
– Да, Юрик! – хохотнул Канторович. – Математик, о котором я вам говорил, не седовласый мэтр! Знакомьтесь – Андрей Соколов! Андрей разработал первый эффективный полиномиальный алгоритм, основанный на непрерывной трактовке задачи линейного программирования… Впрочем… Автора, автора!
Сотрудники неуверенно захлопали, переглядываясь, и я криво усмехнулся, подходя к небольшой квадратной доске. Покрутил в пальцах мелок, и начал деревянным языком:
– Данный полиномиальный алгоритм принадлежит классу методов внутренней точки – текущее допустимое решение не передвигается по границе допустимого, как в симплекс-методе, а движется по внутренним точкам области допустимых значений, улучшая с каждой итерацией аппроксимацию оптимального решения определённой дробью и приводя к оптимальному решению с рациональными данными… – почти справившись с зажатостью, я заговорил легче, с подъемом, улавливая интерес и понимание маленькой аудитории. – Принципиальная идея заключается в том, что вычисления начинаются с внутренней точки, соответствующей центру симплекса, далее в направлении проекции градиента определяется новая точка решения, которая должна быть строго внутренней, то есть все координаты должны быть положительными. Это является достаточным условием сходимости алгоритма…
Вечер того же дня
Москва, Ленинградский вокзал
Остывая от математического жара, я медленно вышагивал по перрону. Часы, проведенные в ГВЦ, как будто оживили меня, вернули вкус к настоящему и будущему.
Мы перебегали на двенадцатый этаж, поделенный на кабинеты, решали задачи, не поддававшиеся симплексу, крошили мелки, яростно строча, спорили, доказывали, восхищались и негодовали…
Лебединский, между делом, даже легкий ужин организовал – математики, не садясь, хватали бутерброды, давились всухомятку, и снова атаковали мой алгоритм – то в лоб, то с флангов.
Уже давно стемнело, когда разгоряченный Канторович поднял бокал за экономическую науку.
«Давайте лучше выпьем за математическую!» – предложил Лебединский.
«Ан нет, – мотнул головой Леонид Витальевич, – нужно пить за ту науку, которая нуждается в том, чтобы за нее пили!»