«Вроде, всё утрясли вчера… И не нагибали никого, просто поманили выгодой… А хватка у всей восточноевропейской братии не хуже купеческой!» — щеки Генерального дрогнули, приподнятые улыбкой.
Тут самым важным было поставить вопрос о консолидированной позиции соцсодружества, как минимум в рамках СЭВ и ОВД, во избежание, в дальнейшем, политически опасных иллюзий в стиле «герековского трюка» — с «отдельной разрядкой» для одних социалистических стран и холодной войной в отношении других. Ответ положительный…
Да и когда еще вести обсуждение? Когда принимать значимые конкретные решения? Время кончается! Дотикают часики, вон, как те, электронные, высветят «00:00:00», и замигают зловещие красные буквы: «НИКОГДА»…
Не-ет… Именно здесь, именно на этом этапе, развязавшись с опасениями «задеть польских товарищей», и нужно бросать на весы программные перспективы! Как Ленин говорил? «Промедление смерти подобно!» Это было верным в семнадцатом, это верно шестьдесят с лишним лет спустя…
…Шумство в зале стихало, зато громко заговорили в президиуме.
— Слово предоставляется Мирославу Милевскому, Первому секретарю ЦК ПОРП!
Брежнев покрутил в руках наушники, и отложил их — польский язык для него был, как родной.
Милевский торопливо вышел к трибуне.
— Товарищи! — волнуясь, заговорил он, поправляя микрофоны. — То, что я сейчас изложу, еще на днях являлось совершенно секретными сведениями. Я расскажу о том, как затевался заговор против народной Польши, и как непростительная слабость, а порой и откровенное вредительство едва не покончили с социализмом в моей стране! — Докладчик зашуршал бумагами, унимая нервы. — Подготовка подпольных структур в Польше началась не позднее семьдесят шестого года. В качестве первого шага были организованы легальные и нелегальные средства массовой информации. Отсутствие реакции тогдашних властей на эту откровенно подрывную деятельность позволило западным структурам сделать вывод о том, что Польская Народная Республика — действительно слабое место в соцлагере, и будет целесообразным серьезно вложиться в развертывание оппозиционных процессов и управление ими.
В начале семьдесят седьмого года печально известная «РЭНД Корпорейшн» приступила к разработке секретного плана «Полония». В ходе визита Картера в Польшу в том же году прошли широкие «встречи с общественностью», активным участником которых был лично Бжезинский и его люди из аппарата Совета нацбезопасности США, что позволило, так сказать, «прощупать почву на местности». В декабре «РЭНД Корпорейшн» в основном завершила свою работу, а уже в марте прошлого года Бжезинский представил Джимми Картеру на утверждение подготовленный план дестабилизации Польши, ранее одобренный директором ЦРУ, министром обороны и госсекретарем. В плане говорилось: «Изучив положение в отдельных странах, мы пришли к выводу, что Польша — самое слабое звено среди государств Восточной Европы».
Тогда же проект был представлен в комиссию Сената по иностранным делам, которая, помимо одобрения, создала «координационный комитет по вопросам Польши», руководить которым стал Зигмунд Бжезинский — и операцию «Полония» вели уже официально. Вашингтонскими стратегами предполагалось два сценария: основной, в виде медленной эрозии коммунистического влияния в Польше, с переходом к острому кризису аж в начале девяностых годов, — что, кстати, говорит о глубине планирования спецслужб США, и запасной — «антикоммунистическое восстание».
В рамках сценария «эрозии» использовались уже существующие легальные и полулегальные структуры — «Движение в защиту прав человека», различные «комитеты», «профсоюзные комиссии», «Движение молодой Польши» и, особенно, «КОС-КОР», ставшая «базовой организацией» основного сценария. Структуры эти накачивались средствами, инструкциями и пропагандистскими заготовками, осуществлялось внешнее планирование и координация их деятельности.
Особое внимание было обращено на рабочую и молодежную среду с целью подготовки будущих активистов «КОС-КОР». Вовсю работали так называемые «летучие университеты» и «дискуссионные клубы», в которых читали лекции о «белых пятнах» в истории Польши и польско-советских отношений, разъясняли причины плохого материального положения рабочих, знакомили с ратифицированными Польшей международными конвенциями, касающимися прав трудящихся.
Была налажена широчайшая «самиздатовская» деятельность, для ведения пропаганды широко использовались западная польскоязычная печать и радиостанции, началось создание так называемых «свободных профсоюзов», в переводе — «курируемых западными спецслужбами». И одновременно шла работа над ресурсами, необходимыми для плана «Б» — «антикоммунистического восстания». В качестве базовой структуры была создана нелегальная «Конфедерация независимой Польши», объединившая крайних националистов, а непосредственное руководство этой организацией осуществлял американский резидент в Варшаве через осевшего там четыре года назад агента ЦРУ Зыгмунта Волынски. Члены организации готовились к вооруженной борьбе с существующим строем…
Брежнев слушал и согласно кивал.
«Едва поспели… — нахмурился он. — А если бы не „Объект-14“, что тогда? Развал? Да, развал…»
— Каким мы видим пути выхода из создавшегося положения? — окреп голос Милевского. — Прежде всего, необходимо резко снизить информационно-психологическое давление на общество! Создать информационный вакуум, который мы как можно скорее заполним информацией — правдивой, проверенной, но не исключительно позитивной! Наоборот, мы должны использовать накопившийся критический потенциал, объяснять людям причины наших неудач, честно рассказывать о реформаторской работе — и, кстати, получать при этом уникальный опыт, необходимый на этапе «общеСЭВовских», наших внутренних реформ и преобразований в Советском Союзе.
Понятно, что нужный эффект потребует длительной настойчивой работы — но как раз противник будет неплохим индикатором! Поставленный в ситуацию, когда мы вынудим его защищаться, он поневоле станет использовать не только любой наш промах, но и просто любой спад активности с нашей стороны, обнаруживая, таким образом, точку ослабления нашей работы. Стратегически — это разворот «вектора сброса» напряженности в обществе в пользу выгодного нам процесса, и в ущерб навязанному социальному суициду!
Брежнев, в который раз согласно кивнув, захлопал Милевскому. Аплодисменты, подхваченные президиумом, шумной волной разошлись по всему залу.
«Ешче Польска не згинела!» — мелькнуло у Леонида Ильича.
Воскресенье, 14 января. День
Варшава, улица Посаг 7 Панен
Брежнев со слабой улыбкой покосился на посла — Аристов держался скованно. Примостившись на сиденье в салоне лимузина, он даже не откинулся на спинку — так и сидел, напрягаясь. Видимо, не ожидал, что окажется в одной машине с Генеральным.
— Борис Иванович, расслабьтесь, — добродушно проворчал генсек, расстегивая пальто. — Побудете моим гидом, только и всего…
— Да, Леонид Ильич, — деревянным языком ответил посол СССР в Польше, — конечно. М-м… Урсус — это не только тракторный завод, это район Варшавы, вроде московских Черемушек. Рабочая окраина…
— Ага… — протянул Брежнев. — А почему улица так странно называется — «Посаг шедми панен»? «Приданое семи пани»?
Аристов покраснел.
— Точно не скажу, Леонид Ильич, — промямлил он. — М-м… Что-то из фольклора, наверное…
— Да ладно, — генсек махнул рукой. — Какая нам разница, верно?
Он глянул в окно «ЗиЛа», на проплывавшие мимо старые и новые дома. Хотя какая тут может быть старина? Фашисты разбомбили Варшаву до основания…
— Устали, Леонид Ильич? — осторожно спросил посол, тут же смутясь, но Брежнева тронуло неожиданное участие.
— Есть немного, Борис Иваныч, — улыбнулся он. — В Берлине не выспался толком. Думал, вернусь домой — отдохну, как следует, а тут Милевский к себе зовет! Ну, разве откажешь? А внеплановая поездка… Это же такой переполох для всей моей… свиты! Ничего… Вечером вылетаем в Москву, хоть в самолете вздремну, хе-хе…
Генсек грузно повернулся к окну. Между трепещущих занавесок мало что углядишь, да и что ему видами любоваться? Хоть мысли причесать, а то полный сумбур в голове…
На партконференции в Варшаве он практически не выступал, так только — пообщался с «бетоном». Грабский… Стахура… Кто там еще был… Да все были, только имён не упомнишь, много народу съехалось.
Идея съездить на завод в Урсусе, встретиться с рабочими прямо в цеху — для продвижения в массы решений о предстоящих реформах — была спонтанной. Брежнев насупил мохнатые брови.
Его никогда особо не тянуло выступать, да и он не трибун, вроде Кирова или Фиделя, чтобы по три часа речи толкать. Но в этот раз ему именно что «приспичило» выступить!
Страстно захотелось объяснить одураченным людям «политику партии», втолковать, что да как, перетянуть общественное мнение Польши на свою сторону — и погасить пожар!
— Приехали, товарищ Брежнев, — обернулся прикрепленный с переднего сиденья. — «Урсус».
Заводские корпуса не потрясали размахом, как на «КамАЗе» или ЧТЗ — были они приземистыми, как бы одноэтажными, да и эхо гуляло недолго. Брежнев вышел к народу в сборочном цеху.
Рабочие подтянулись со всего завода, стояли плотно, заняв всё место между рядом новеньких тракторов — и недобрый ропот гулял под балками потолка.
Леонид Ильич поднялся по крутому трапу на невысокую площадку, сваренную из громыхающих листов профнастила и обнесенную хлипкими на вид, облупленными перильцами.
«Ленин на броневике…» — мелькнуло у него.
Опустив ладони на поручень, Брежнев подался вперед, вглядываясь в лица — в простецкие, почти русские, или тронутые европейской кровью. В их общем выражении угадывалось ожидание, нетерпеливое ожидание перемен, когда вынь, да положь им красивую, устроенную жизнь! Иные смотрели безучастно или вовсе враждебно, но и этих надо было уговорить, образумить, чтобы вместе, в едином строю…