И в то же самое время КГБ, в связке с польской СБ и ЗОМО, открыл настоящую охоту на подпольщиков, на терроргруппы. Никаких арестов, никаких автозаков — «наймитов Запада» беспощадно и безжалостно «умножают на ноль».
Вот и Чешиньского помножили… И как бы ты выглядел, Збигнев Казимеж Бжезиньский, когда «тихая война» закончилась бы показательным трибуналом над «террористами из ЦРУ», продажными профсоюзными боссами и прочими «агентами империализма»?
Экс-советник президента глубоко вдохнул, и медленно выдохнул.
«Может, и так…»
За его спиной сухо зашелестели страницы, и Збигнев спросил, не поворачивая головы:
— Ознакомились?
— Перечитываю, мистер Бзежинский! — мигом откликнулась Мадлена.
— М-м… В общем и в целом, Збиг… — промямлил Хантингтон, ерзая на скрипучем диванчике. — Я вижу, ты учел мои замечания по реализации этого плана… э-э… с корейским «Боингом». Но… летом этого года? Не рано ли? Насколько мне известно, никаких военных маневров флота не планируется. Хм… Специально заслать эскадрилью «Корсаров», лишь бы имитировать бомбометание по Курилам?
— А почему бы и нет, Сэм? — мягко проговорил Бжезинский, разворачиваясь и складывая руки на груди.
Ушастый Хантингтон развалился в одном углу дивана, страшненькая Корбелова присела на краешек в другом.
— Я ухожу, но вы остаетесь, — усмехнулся Збигнев, раздувая клювастый нос. — Картер не задержится в Белом доме, он слабак, и наши группы в ЦРУ, в Госдепе, в Пентагоне, ориентированные на приход сильной власти — и соответствующие изменения политики на советском направлении — могут и должны начать скрытную подготовку. Ибо времени нет, мы близки к цейтноту.
В этом моем маленьком меморандуме я собрал… даже не планы противодействия Советам, а их наброски. Например, тесные контакты с аятоллой Хомейни… Раз шах бежал, нам ничто не мешает помочь аятолле возглавить Иран! В любом случае, исламизм не столь опасен, как коммунизм… Нам следует также «разогреть» Афганистан — Хекматиар пускай ударит из Ирана, а «пешаварская семерка» — со своих пакистанских баз. Что же до «Боинга»… Тут я имел в виду, что, фактически, полноценная подготовка такой операции… то есть, развертывание экспедиционной тактической авиагруппы… с высокой вероятностью обратит на себя внимание советской радиотехнической разведки, даже если перебрасывать все подразделения с Окинавы на север Хонсю в последний момент, когда провокатор-нарушитель уже ложится на курс, ведущий в воздушное пространство Советского Союза…
Хантингтон смешно выпятил губы, и покивал, вчитываясь в «меморандум».
«Таким образом, поддержку операции со стороны ВВС США могла бы, например, естественно осуществлять какая-либо из эскадрилий 432-го тактического истребительного крыла — 13-я или 14-я, используя 'Фантомы» F-4E при основной «группе открытия ворот» — группе «взломщик» в составе двух эскадрилий — 361-й эскадрильи РЭБ (тоже на «Фантомах», только RF-4C) и приданной эскадрильи морской пехоты, оснащенной наиболее новыми и мощными системами РЭБ — VMAQ-2 на EA-6B, а также спасательной вертолетной эскадрильи на HH-53.
Если ВВС США потребуют полноценного обеспечения (а они потребуют — опыт Вьетнама никуда не делся и «болит» всерьез), то переброска сама по себе будет смотреться провокацией, хотя пройдет по разряду традиционных военных демонстраций Холодной войны.
Тем не менее, если пассажирский рейс подоспеет уже после переброски названных подразделений с Кадены (Окинава) и из США на Мисаву (Хонсю), то «гражданского» нарушителя будут ждать, заранее предполагая при этом провокацию, направленную на «срыв разрядки» и конкретно на срыв соглашения по ОСВ-2, а потому, при достаточном времени реакции, с высокой вероятностью удержатся и не отреагируют как надо нам. Максимально — будут действовать «бескровно», с самого начала аккуратно выпроваживая за линию границы…'
— Блистательно, мистер Бжезинский! — осклабилась Мадлена, шурша своей копией распечатки.
Збигнев кисло усмехнулся, а Сэмюель неприкрыто фыркнул, щелкая толстой четырехцветной ручкой. Отдельные места он подчеркивал синей пастой или обводил красной.
«…Значит, ситуацию в небе надо 'греть» дольше и сильнее обычного. Причем, не предупреждая СССР о сути происходящего. До такой степени, чтобы:
1) нарушение стало максимально оскорбительной и, по видимости, опасной репетицией прорыва рубежа ПВО (Поэтому для успеха провокации становится категорически необходима также имитация атаки на острова Хабомаи, чтобы заработала и набрала необходимый ход бюрократическая советская машина);
2) необходимо — отсутствие надлежащего прикрытия как для самолета-нарушителя, так и для разведчика-провокатора. И сам маршрут нужно прокладывать максимально близко к особо охраняемым объектам, а поведение самого нарушителя должно быть максимально наглым;
3) кроме того, высока вероятность, что позиция влиятельных советников Политбюро, экспертных групп и аппарата ЦК КПСС будет сводиться к закрытию информации от большинства граждан СССР, что с определенной поддержкой вещания соответствующих радиоцентров, позволяет рассчитывать на дезориентацию и деморализацию части населения Советского Союза, а это будет способствовать в дальнейшем решению той стратегической задачи, которую я вижу перед собой.
Итог ряда мероприятий, изложенных здесь, для СССР должен быть однозначен — нарушитель, ведущий себя подобным образом, не может быть «отпущен с миром», даже если имеется предположение, что на борту нет никакой разведывательной аппаратуры, и что всё это — провокация.
Цугцванг для СССР! СССР объявлен единственным виновником. И на Западе обвинение будет выглядеть вполне убедительно…'
Хантингтон демонстративно щелкнул ручкой, пряча ее в карман.
— Готов согласиться с Мадленой, Збиг! — зубасто улыбнулся он. — Твой план стратегически безупречен! Что сказать? — он задумался, и его улыбка сделалась блуждающей. — Джимми Картеру, конечно, далеко до Громыко… Помните, слова «Мистера Нет», когда турки грозились перекрыть русскому флоту Босфор? Он тогда пожал плечами и холодно ответил: «А нам и не нужен Босфор». Помолчал, и добавил: «Всего лишь два залпа, и кроме Босфора появятся еще проливы. Правда, не уверен, останется ли Стамбул…» Как сказано! Но! Осенью выборы, и наш нерешительный и сильно обиженный президент сам начнет искать повод отыграться, а заодно набрать очки. Держу пари, что он руками и ногами ухватится за идею с «Боингом»! Чем не «маленькая победоносная война»? Бинго!
Тот же день, позже
Ленинград, Измайловский проспект
С утра развиднелось, и небеса полыхнули весенней голубизной. Морозец, правда, не спадал, но яркие лучи искупали неудобства студеной поры — город заиграл красками, просиял золотом шпилей и куполов. Даже старенький троллейбус сверкал, как игрушечка.
И люди в толпе всё чаще не жались, кутая озябшие стати, а храбро расправляли плечи, выпрямлялись, как будто бросая вызов зиме, и сбавляли деловитую, озабоченную прыть; жмурились, подставляя лица солнцу. А вот и первые улыбки протаяли…
…Один я брёл, хмур и озабочен, как скучный зануда на веселом детском утреннике.
Если честно, напугал меня «январский кризис». Я просто не ожидал, что мое вмешательство, мое «микроскопическое воздействие» так резко переломит реальность.
Совесть, правда, угрызала не слишком. Кляча истории взбрыкнула вдруг, и понесла неведомым путём? А вы, товарищи, соблюдайте правила дорожного движения, чтоб под копытами не сгинуть!
У меня пока не получалось спокойно рассудить, понять, что творится сегодня, и актуально ли мое послезнание на завтра и послезавтра. Слишком всё смутно. Тревожно. Чего ждать от Штатов? Или им — от нас?
Мир притих, чаши весов качаются, как метроном… А «вызывать джинна брейнсёрфинга» — затея, абсолютно бессмысленная. Не найдется в будущем человека, помнящего то, что в базовом временном потоке не происходило!
Историческую действительность гнуло, с нее осыпались допотопные наслоения, копотя пылью веков, а мне-то как быть?
Я рвусь наверх, встраиваюсь, как могу, в Систему, вот только всё яснее, всё отчаянней понимаю, что коллизия с самостоятельным военно-патриотическим движением — исходно скверная вещь. Допуск такого элемента, пусть и на молодежном уровне, но без прямого партийно-комсомольского контроля, да в практическую политическую жизнь страны — ересь полнейшая и непростительная.
Вопрос вопросов: откуда взять авторитет, чтобы не оказаться в клетке и, в то же время, обладать возможностью влиять на принятие решений?
«Одна надежда — на Великую теорему Ферма, — губы изогнулись в кривой усмешке. — Гельфанд обнадежил намедни — светила-де, работу одобряют, но пока не в открытую, не официально. Будут проверять и перепроверять… Ладно, допустим, окунусь с головой в мировую славу! А наши-то воспользуются моментом? „Ждите ответа“…»
Я свернул с Невского, рассеянно пропуская мимо сцены из городской жизни.
Моей исходной принципиальной позицией являлась невозможность «собрать глобальный кубик», сплачивая лишь одну его грань — я был и остаюсь в убеждении, что спасти мир, не спасая СССР, не получится. Никак. И, напротив, нельзя спасти СССР, не спасая весь мир… Обращая внимание, в первую очередь, именно на США, как на вторую из основ стабильного мироздания для планеты Земля.
«Да уж… — я зябко повел плечами. — Однажды победа в глобальном „холодном противостоянии“ уже оставалась за ними, и ничего хорошего из этого не вышло. Их надо спасать, прежде всего, от самих себя…»
Меня притянула к себе сухая и довольно чистая лавочка в зыбкой тени голых ветвей, и я присел на облупленные планки, нагретые вышним теплом.
Надо было как-то обозначить, чем для брежневского СССР являлись отношения с США. Ну, хотя бы, настолько, насколько вообще возможно объяснить «андроповскую линию» в политике — ту самую, из-за которой Юрия Владимировича станут подозревать в сознательной подготовке к уничтожению СССР!