— Да ты что⁈ — выдохнула Яся, бледнея. — Когда?
— Год назад. Попал под машину и… И всё.
— Ничего себе… — пробормотала девушка, беспомощно водя головой. — А я и не знала…
— Мементо мори, — мои губы скривились невесело и жалко. — Моментом в море… Всё! Настроение и так скачет… — Продолжая тему Гайдая, я перешел то ли к Серову, то ли к Данелия: — Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста!
Картошка разогрелась и пыхала сырным духом. Я был щедр: наложил полную тарелку и себе, и гостье.
— Ой, да куда ж ты мне столько! — встрепыхнулась Яся.
— Кушай, девонька, кушай, — умильная улыбка заботливой бабушки далась мне без труда. — А то еще и чаем напою!
Зря Яся переживала — наши юные организмы умололи и мамино изысканное яство, и по изрядному куску пышного пирога. Мы будто заедали неприятности, былые и грядущие. Даже боль от «заочного» расставания с Томой притупилась. Мои губы и руки помнили «зеленоглазку», хранили ее чувственный образ, но и он помаленьку тускнел, отходил во вчера…
Тот же день, позже
США, штат Вирджиния, Маклин
— Опять «Источник» фонтанирует… — пробормотал Колби, близоруко щурясь на оторванный факс, упрямо сворачивавшийся в трубочку. — И Карлуччи в гости к нам? — подивился он.
— И Фрэнки, — рассеянно кивнул Дик Леман, — и Уолтерс с Абрамовицем, и даже Грэм Фуллер![1]
— Даже! — хмыкнул Уильям Иган, и задумался.
Картер еще в прошлом году привлек Фрэнка из РЭНДа — и вся операция с «Источником» шла от Карлуччи. Бжезинский — так, вышестоящий супервайзер всей возни, а Карлуччи — планировщик и исполнитель.
— Я чего-то не знаю? — неуверенно спросил Колби.
— Сам не в курсе! — буркнул Ричард. — Фрэнк звонил перед обедом, и голос у него был нервный…
Гулкий коридор озвучил множественное движение, и в кабинет вошли четверо представительных «тихих американцев». В одинаковых черных костюмах они походили на советских дипломатов, всегда очень сдержанных и готовых к провокациям.
— Хэлло! — Карлуччи первым вышел из образа, нацепив ритуальную улыбку.
— На ланч не рассчитываю, — ухмыльнулся Вернон Уолтерс, — но от кофе не откажусь!
— Присоединяюсь! — томно вымолвил Мортон Абрамовиц, валясь в кресло.
— Грэм? — Колби гостеприимно управлялся с кофемашиной.
Губы Фуллера, скромно присевшего в уголку дивана, дрогнули в скупой нечаянной улыбке.
— Без сливок. Без сахара, — коротко обронил он.
— Азиатские вкусы! — затянул Абрамовиц. — Узнаю́. В Йемене нас поили таким же, да еще и с кардамоном!
Никелированное чудо техники зашипело, напуская кофейного духу, запарил эспрессо. Первую чашечку Уильям поднес Карлуччи.
— Благодарю, — чопорно кивнул тот, и заворчал, шурша распечатками. — Во всех оперативных документах отсебятина какая-то… То «Источник», то вообще «Ухо»… А как-нибудь… м-м… позвучнее нельзя?
— Фрэнк… — тонко улыбнулся Колби, пригубив кофе. — Помнишь, как ты однажды напомнил притчу о слепых мудрецах? И еще ты сказал тогда: «Пока нам известно только ухо этого слона»…
— Точно! — ухмыльнулся замдиректора ЦРУ. — Пусть будет «Слон»!
По кабинету загулял дружный смех. Отпив и засветившись от удовольствия, Карлуччи повел чашкой в сторону Фуллера:
— Грэм, ты начинай, а я продолжу.
Резидент наклонил голову, соглашаясь.
— Джентльмены, вы все в теме, поэтому мудрить не буду. Речь о пресловутой «Южной дуге нестабильности». По-моему, Бжезинский первым осознал тот факт, что разгром «Халька» уничтожил возможность «естественно подписать» СССР на «свой Вьетнам». При этом, без такого отвлечения и связывания ресурсов СССР, решить в свою пользу ситуацию в Польше нам стало существенно сложнее…
— А сейчас невозможно вовсе, — пробурчал Леман.
— Совершенно верно, — вежливо кивнул Фуллер. — В настоящих условиях, единственным способом все-таки «поджечь» дугу нестабильности, мне видится возможное вовлечение определенных — в том числе, весьма значимых — групп в Иране, а через них и в Афганистане. Честно говоря, я не во всём соглашался с Бжезинским, но то, что Збиг в изменившихся условиях пытался установить контакт с противниками иранского шаха, понимаю — и принимаю. Ведь Пехлеви в ряде случаев был готов работать и с СССР, даже в столь чувствительной для нас области, как военная. И поэтому шах должен был уйти. Более того, Бжезинский, опираясь на группы «бешеных» в нашем славном истэблишменте, искал подходы к Хомейни, даже не взирая на определенный ущерб, который может понести Израиль. И вот тут-то в нашем вашингтонском болоте затеялась свара с сенатором Мойнихэном, замом у Голдуотера во влиятельном сенатском комитете по разведке… — Он откинулся на мякоть спинки и сложил руки на груди. — Там как было… От своих друзей в Израиле Мойнихэн получает информацию, что данные о морском десанте палестинских террористов пришли из СССР. Кроме того, из тех же источников он узнает о формировании каналов косвенной… медийной, скажем, поддержки аятоллы Хомейни, позиция которого никак не может быть обращена в пользу стратегических интересов Израиля. И комитет сразу потребовал разъяснений в СНБ!
— Дэниэла Мойнихэна можно понять, — ворчливо заговорил Уолтерс. — Простое толкование типа «всё это направлено против СССР и не мешайте нам, потом всем будет лучше!» в случае Израиля не годится. Особенно если учесть рост уровня противостояния в Никарагуа, в Сальвадоре, то есть, в подбрюшье США. Ведь на локализацию этого пожара тоже приходится отвлекать ресурсы! Проще говоря, кроме «исламского мотора», иных способов привлечь энергию региона на нашу сторону Бжезинский не видел, а основным «подключением», как он считал, может служить лишь движение исламской революции. А все возможные возражения из среды конгрессменов предлагал парировать верной подачей надежд на «умаление главного врага»! Это несерьезно.
Абрамовиц допил свой кофе, почмокал губами и отставил чашку.
— Согласен, — мелко закивал он. — Обращение к активному революционному исламу, как к союзной силе… в принципе не смотрится приемлемым ходом! Лично я разделяю мнение Мойнихэна, и даже рад, что сенатор сбил неуместный задор Збигнева. Этот поляк видел только слабые места СССР и всё норовил реализовать это свое понимание советских слабостей как можно скорее, пока предвыборная компания не блокирует настоящую активность администрации Картера! Мне ближе позиция Хантингтона. Сэм поддерживает и развивает предложение Олбрайт о провокации против СССР на Дальнем Востоке. Он предлагает двигаться дальше именно в этом направлении, перенося активность с Ближнего Востока на Дальний. Да, там возможно обострение конфликтов в случае провала, но наши жизненно важные интересы серьезного ущерба не потерпят. Зато смена курса прервет рост влияния Советского Союза в АТР, где, при всех глупостях и издержках «идеологичной» московской внешней политики, даже Южная Корея начинает осторожно искать определенные выгоды во взаимодействии с русскими…
Молча улыбаясь, Карлуччи дослушал Абрамовица, и с чувством сказал:
— Я тоже согласен, Мортон! И… принимаю эстафету. — Пружинисто встав, тщедушный и малорослый, он зашагал к окну, где тулился Леман, прислонясь к подоконнику. Но именно от Фрэнка, от его жесткой натуры исходила опасность. — Так вот, джентльмены… В обоих комитетах Конгресса по разведке ходили неопределенные слухи… которые сразу стали конкретикой после недавнего обращения Голдуотера к Картеру, инициированного, кстати, всё тем же Мойнихэном. И вот тогда Тёрнер, впервые на президентском уровне, упомянул о «нестандартности» источника, ранее оказавшего США существенную услугу в вопросе борьбы с наркомафией. Кроме того, очень вероятно, что именно «Источник» — простите, «Слон»! — исключил расширение советского влияния на Афганистан, раскрыв военный заговор в этой стране. А после, с большо-ой вероятностью, нарушил планы террористов в отношении Израиля. Но! Мы, то есть ЦРУ, не можем оценивать источник как однозначно дружественный именно потому, что не представляем себе его целей. И, при таком разбросе, не видим даже круг интересов «Слона», что могло бы дать хотя бы общее представление о его собственной базе данных, а значит и о направлении, в котором он работает. Соответственно, мы предпочли бы, деятельно занимаясь поисками «Слона», ожидать новых вспышек его активности. И дождались! Как минимум, несколько информационных пакетов от «Слона» перепало руководству СССР. Правда, о их содержании приходится лишь догадываться — по внешним признакам. К числу таких, весьма заметных проявлений, выпадающих из ранее наблюдавшихся трендов, относится рост динамики на направлении «Польша-СЭВ» или темп работ по демонополизации и разукрупнению некоторых советских министерств.
Исходя из этого, можно предполагать, что «Слон» мыслит системно и пытается воздействовать глобально…
Леман помотал головой.
— Извини, Фрэнк, но, как мне думается, пока этого из посланий, известных нам, еще не следует, — мягко парировал он. — Да, информация — весьма ценная, но в стратегическом смысле обрывочная. Целеполагание… э-э… «Слона» непонятно, мотивация — неясна. Перспективы взаимодействия — неизвестны. В конечном же счете президенту надо предлагать не рассуждения, а решения или, по крайне мере, точные формулировки вопросов его уровня.
Карлуччи расплылся в улыбке.
— Вот и давайте создадим в вашем Совете группу по оценке перспектив объекта «Слон»! — рубанул он махом, по-ковбойски. — А для начала поищем ответы на три принципиальных вопроса: насколько всё же системно мыслит и ведет свою партию «Слон», насколько сам осознает себя в контексте глобальной игры… то есть, как оценивает возможное поле своего влияния! Ну, и насколько глубоко его восприняла система советского руководства, насколько он в эту систему интегрирован. — Фрэнк усмехнулся уголком рта. — Вы спросите, почему я так упорствую? Отвечу… Потому что, фактически, — с силой сказал он, — проблема «Слона» на сегодня не имеет альтернативы в числе первоочередных проблем для наших служб! Потому что от ответа на озвученные мной вопросы зависят общие перспективы политики и стратегическое планирование на важнейшем направлении за пределами западного мира!