У меня от удивления отвисла челюсть. Не зная, что сказать, только резко взмахнул рукой, и безмятежно ворковавшие подо мной голуби с перепугу взметнулись вверх, а с ними, повинуясь инстинкту самосохранения, вспорхнули и остальные птицы. Движение воздуха от добрых десятков хлопающих крыльев оказалось столь сильным, что взъерошило длинноволосую шевелюру Шульца, на что он не обратил никакого внимания.
– Ты только что про них сказал, про эти трупы, – продолжил Шульц, – ладно, с первым мне все ясно, а кто второй-то?
Выходит, я уже стал излагать мысли вслух – может, от пережитого я понемногу схожу с ума? Видимо, так, и первая стадия помешательства мной пройдена успешно. А Шульц – молодец, вроде как оклемался и совсем раздумал блевать. Что ж, это даже к лучшему, скажу ему обо всем прямо сейчас, чего тянуть кота за хвост?
И я честно поведал, как стал очевидцем его смерти в двадцать первом столетии.
Шульц выслушал с непроницаемым лицом, потом деловито осведомился:
– И когда же это случится?
– В день, когда я приеду в Ригу.
– Точную дату назови.
Я сказал. Он что-то подсчитал в уме, закатив глаза, а потом выдал:
– Мне ж тогда уже пятьдесят стукнет, – он сделал гримасу, точно от острой зубной боли. – Хочу тебя успокоить, чувак, до этого прискорбного события, надеюсь, не дожить.
– Что ты имеешь в виду, Шульц? – не понял я.
– Поясняю для идиотов: мужчина старше тридцати лет для меня – ветхий старик, очень надеюсь, до этого дряхлого возраста я не доживу – предпочитаю умереть молодым, как настоящий герой рок-н-ролла.
И тут я решил малость подшутить, сыграв на его известных чувствах к группе ELP:
– Шульц, а как же посылка от Эмерсона, которую ты получишь осенью 2006 года? Наверняка там для тебя будет что-то необычное и приятное… Что, скажешь, я зря попросил маэстро об этой услуге?
Шульц остолбенел – так и застыл с чашкой дымящегося кофе в руке – мой провокационный вопрос ломал на корню всю его бредовую философию, на лице его отразилась борьба противоречий между прежней установкой и моими соблазнительными доводами. Наконец, он поставил чашку на стол, поморщился и уверенным тоном сказал:
– Чувак, ради такого стоит дожить и до пятидесяти!
Я вздохнул с облегчением, значит, есть еще шанс наставить моего товарища на путь истинный, просто нужно найти подходящий момент, чтобы разобраться во всех нюансах – и тогда Шульц будет спасен! Обсуждение же этого животрепещущего вопроса я решил отложить на ближайшее будущее, поэтому и расставаться с ним не имело смысла, да уж и привык к нему.
Голубиная стая тем временем, сделав над «Птичником» пару-тройку кругов, вновь приземлилась на приваженном месте.
– Кстати, чувак, – спросил Шульц, безрезультатно шаря по карманам в поисках «долгоиграющей шкатулки» – а где мой… черт его дери… э-э-э… ну как там его?
– Плеер, что ли?
– Во-во, плеер!
– Там же, где и мой…
– Не понял – где это?
– Где надо, Шульц. Закопал в дюнах… ночью, когда ты пребывал в полной отключке, вылакав всю водяру, короче, избавился, так сказать, от греха подальше… надеюсь, мотивы моих действий тебе понятны?
– Понятны-понятны, – недовольно буркнул мой товарищ, думаю, навеки попрощавшись с техническим новшеством XXI века, ну, не на век, конечно, на три десятка лет – как пить дать.
Шульц разом поник весь, в глазах застыла печаль, и он надолго замолчал…
– Я домой, чувак, хочу, – наконец упавшим голосом проныл он. – Хочу в спокойной обстановке послушать Эмерсона, лежа на любимом диване. Хочу врубить его на полную катушку, чтобы всем соседям тошно стало. Надоело мне болтаться во времени, как дерьмо в проруби. Голова кругом идет… Где мы? Что мы? – Он боязливо покрутил головой и нахохлился, ну, точно пугливый воробей. – А если мы еще здесь того самого… ну, моего двойника плешивого… из будущего… встретим, у меня точно крыша съедет! Не выдержу… Домой хочу…
– А меня с собой возьмешь? – мгновенно отреагировал я, прервав его стенания.
– Какой может быть разговор? Сочту за честь, – приободрился Шульц.
– Что ж, тогда ноги в руки и бегом в «Шкаф»!
Скажу без лишней скромности, что «Шкаф» встретил нас с распростертыми объятиями. Хоть перед входом и стоял приличный «хвост» страждующих развлечься этим вечером, нам удалось просочиться внутрь без всяких проволочек. Стоило Шульцу помахать перед носом швейцара мятой трешкой (стандартная плата прохода для того времени – рваный с рыла, а нас только двое, как тут не пройти?) – и нас мигом впустили. Все как обычно, все как всегда, ну, и славно.
В баре мы особо не задержались – незачем там штаны протирать, мы торопились в другое время. Выпили по-быстрому, что положено по Уставу, рассчитались с барменом, оставив приличные чаевые и поспешили к выходу, чтобы через пару минут вернуться, отмотав в сортирных чертогах почти два десятка лет назад. Это была идея Шульца: у него неожиданно прорезалось желание по прибытии в ЕГО время непременно раскатать со мною бутылочку «Киндзмараули» на радостях, по случаю счастливого возвращения домой, – вот смешной, как будто нельзя в теперешнем времени. Но Шульц на мое замечание высказался безапелляционно: «Уверяю тебя, чувак, в то время все было вкусней и слаще, включая вино и водку!» Что ж, проверим его убеждение на практике, хотя, по правде говоря, я не такой ценитель грузинских вин, как Шульц.
В сортире у нас, однако, вышла небольшая заминка – нас обслужили не сразу. Туалетный работник, особо не церемонясь, разбирался с клиентом – коротко стриженным пухлым коротышкой примерно нашего возраста, выряженного по тогдашней моде в джинсовые штаны-бананы, неприлично туго обтягивающие его пухлый зад. И, судя по всему, разговор был не из приятных, ну, само собой, не для старикана, а его сопливого собеседника. Мы с Шульцем переглянулись, этого пижона мы точно видели впервые, – неужто, парень из наших? – ну, в смысле, таких же, как мы, путешественников во времени? На деле все оказалось прозаичнее: он оказался начинающим прожигателем жизни, которому банально не хватило «капусты» рассчитаться по счету то ли в баре, то ли в ресторане, вот и приперся занять у старика.
– Товарищ Янсонс, – плаксивым голосом канючили «штаны-бананы», – я больше вас не подведу, в последний раз, клянусь маминым здоровьем, товарищ Янсонс!
– Тамбовский волк тебе товарищ! – рявкнул старикан на безупречно чистом русском, да так неожиданно и громко, что коротышка вздрогнул, – для начала верни червонец с процентами, который ты брал на прошлой неделе, а потом уж поговорим о новой ссуде.
– Но официанты меня ж отколотят!
– Не мои проблемы!
– Умоляю, – продолжал стенать коротышка, – нет – заклинаю вас, дайте, пожалуйста, еще раз в долг, я все обязательно верну, верну с процентами – не сомневайтесь!.. вот в залог могу оставить мамины… – он осекся и вытащил из кармана за узкий белый ремешок изящные дамские часики с циферблатом, украшенным стразами, и протянул их работнику, – фирменные часы, японские, совсем новые, возьмите, товарищ Янсонс…
Старик был непреклонен.
– Здесь тебе не ломбард и не касса взаимопомощи, а вполне пристойное место, – и окончательно разозлившись, проорал ему прямо в ухо, – проваливай, щенок, и без денег ко мне не заявляйся!
Коротышка, понуро опустив голову, удалился ни с чем, а хранитель времени моментально переключил внимание на нас.
– Чем могу служить? – с лакейскими нотками в голосе спросил он, одарив нас широкой улыбкой. Ничего не скажешь, первоклассный актер – ему бы на театральных подмостках служить, а не в туалете. Не было никаких сомнений, что товарищ Янсонс – теперь мы узнали его настоящее имя – признал нас, как старых клиентов и без всяких там квитанций, мы же с ним, теперешним, помнится, уже встречались. Когда?.. дайте вспомнить, э-э-э, последний раз – четырнадцатого августа, вот когда… Он выглядел бодро (не то что в первый вечер нашего знакомства), свежевыбритый, в белоснежной рубашке и ладно скроенном пиджачке, на лацкане которого, как я уже говорил, созвучно времени и происшедшим переменам красовался миниатюрный флажок свободолюбивой Латвии.
– К вашим услугам, молодые люди, – повторил он.
В ответ мы протянули ему свои квитанции.
Ознакомившись с указанной датой (Шульц успел намалевать ее на обеих бумажках), покивал в раздумьях головой, хмыкнул и молча указал рукой на открытую кабинку – вторую слева. Я уже прошмыгнул туда и вдруг слышу, как старик произнес:
– Постой, паря, не спеши, – это он Шульцу, само собой, сказал, а Шульц следом за мной плелся, – у тебя клапан на рюкзаке расстегнут… Да не снимай, я помогу, мало ли по дороге что-нибудь нужное обронишь.
Потом я услышал, как звучно щелкнула застежка на рюкзаке у Шульца, и вот он сам через секунду-другую стоял уже рядом со мной, чертыхаясь на чем свет стоит, потому что в кабинке вдвоем не развернуться.
Гулко хлопнула дверца. Следом клацнула задвижка. Потом застрекотал характерный звук двух расстегивающихся молний и… здесь, пожалуй, не удержусь от удовольствия описать пикантные подробности натуралистической сцены – две мощные струи желтоватого оттенка с шумом ударили о стенки унитаза, подняв фонтан брызг, потом ненадолго пересеклись и снова разойдясь в разные стороны стали живописно закручивать журчащие воронки на дне ватерклозета. Дальше, как водится, нажали рычажок на бачке… вернее, нажал Шульц, он же ведущим теперь был, а я так, для компании… И тут же – одновременно со смывом воды – мелко-мелко задрожали стены кабины, прямо на глазах изменилась конфигурация унитаза, современный бачок растаял, словно облачко пара, а на его месте вырос отросток трубы, который прямо на глазах стал расти в высоту, ну, точно волшебный бамбук из японской народной сказки, и очень скоро присобачился к громоздкому промывочному бачку, появившемуся из ниоткуда, выросшему под потолком, прямо над нашими головами, и как бы плывущему в воздухе, на самом деле жестко прикрепленному железными скобами к стене, в этом мы убедились всего через пару мгновений. С бачка свисала длинная никелированная цепь с затейливым фаянсовым держаком на конце, напомнившая мне знаменитый хвост ослика Иа, что использовала Сова для дверного звонка… Короче, если кто не понял – добро пожаловать в СЕМИДЕСЯТЫЕ! Потрясающе: по времени прошло всего ничего – каких-то две-три минуты, а двух десятилетий как не бывало…