юрера».
Хоть Шульц и обожал фильмы про Виннету, но в силу вышеописанных причин и понятия не имел, кто на самом деле выдумал благородного вождя апачей, а о существования немецкого писателя Карла Мая он даже не догадывался, впрочем, как и любой другой подросток советского времени. Пришлось мне ему «раскрыть глаза». Опять раньше положенного времени.
В пространных разговорах про кино, видео и шницель-вестерны мы добрались до «Сплендид Паласа» и вскоре уже держали билеты на ближайший киносеанс. Фильм был тот самый, что упоминал Катков-ский, «Трое на снегу». Я, как глянул на рекламную афишу – с тремя веселыми мужиками в зимних шубах, мчащихся на всех парах в санях с заснеженного склона, так сразу вспомнил картинку на одном из DVD-дисков из дядюшкиной коллекции. До определенного возраста мне не разрешалось пользоваться по назначению его заветными сокровищами, зато он позволял разглядывать обложки дисков, вот я и читал аннотации на оборотной стороне, если завлекали картинки или заманивало название фильма. Впрочем, изображения, хоть и были схожими, но все же отличались – в дядюшкином варианте один из трех мужчин был пышущий здоровьем и недюжинной физической силой негр или, выражаясь политкорректно, чернокожий, а здесь – какой-то сухопарый узкоглазый субъект, судя по всему, японец. Одним словом, «союзник» по Нацистскому пакту. Очередной выверт альтернативного времени, этакие ёрнические гримасы.
До начала сеанса еще оставалось время, и Шульц – мало ему предыдущих стрессов – начал подбивать меня зайти к нему домой! Самому, естественно, было жутковато, а вдруг маму встретит или себя самого?! Дом находился в двух шагах от кинотеатра на злосчастной улице Элизабетес, вот и приспичило ему со страшной силой… Уж так хотелось посмотреть, кто там сейчас живет!.. Меня долго уговаривать не пришлось, мне-то что? – зашел и вышел, меня уж точно никто там не знает. Шульц из предосторожности остался ждать на лестничной площадке этажом ниже.
На дверях его квартиры сияла медная табличка на немецком, сообщавшая, что здесь проживает профессор… герр Шульц. Я содрогнулся – такое невероятное совпадение! Минуту, никак не меньше, раздумывал – позвонить или нет, но, услышав нервный кашель Шульца, доносившийся снизу, все-таки решился. Прямо скажу – с волнением и страхом. Но когда открыла дверь молодая и красивая немка, брюнетка с короткой стрижкой, облаченная в коротенький белоснежный халатик по моде семидесятых, облегающий стройную фигурку и высоко обнажавший стройные загорелые ноги, я просто остолбенел. Настоящая секс-бомба, ей бы только в порнофильмах сниматься… От порочных мыслей я весь залился густой краской до корней волос. В нос ударило сладкими духами – такое дурманящее амбре, что у меня аж дыхание перехватило, я не мог выговорить ни слова, стоял перед ней прямо как истукан. Сам не ожидал, что окажусь столь впечатлительным.
С понимающими смешинками в карих глазах она вежливо осведомилась, что мне угодно.
– Простите, – робко промямлил я, – тут, кажется, жили… Шпилькины, – и чуть ли не шепотом добавил, – когда-то… очень давно.
– Шпилькины? – переспросила она, завлекательно переступая с ноги на ногу и покачала головой, – Впервые о таких слышу, – и потом с легкой усмешкой добавила, – я служу у герра Шульца очень давно, но никогда не слышала ни о каких Шпилькиных. Кстати, а что это за фамилия? – русская? – или, может, еврейская? – она подозрительно нахмурила тонко выщипанные бровки.
– Русская, русская, – я поспешил ее успокоить.
– Во всем доме живут одни немцы. Есть еще латыши. Они занимают первый этаж во втором подъезде.
– А скажите, пожалуйста, с каких пор здесь живет… э-э-э… герр профессор?
– Давно живет. Насколько я знаю, переехал сразу после войны.
– А до этого, кто здесь жил, случайно не знаете?
– Не знаю, – сухо ответила она, теряя терпение. – Вам следует обратиться с этим вопросом… в адресный стол или… лучше всего… в полицию.
«Премного благодарен за дельный совет!» – язвительно подумал я, но вслух этого, конечно, не сказал, и еще раз извинился за беспокойство. Она безразлично кивнула и гулко захлопнула дверь.
Я спустился на нижний этаж, где на площадке стоял белый, как полотно, Шульц. Он, конечно, слышал наш разговор.
– Теперь доволен? – спросил я.
Он ничего не ответил, а потом неожиданно спросил потерянным тоном:
– Знаешь, что такое Юденфрай?
– Страна, свободная от евреев, – ответил я.
– У меня такое чувство, чувак, что я – здесь единственный, оставшийся в живых еврей… И это – неподъемный груз, – тяжко выдохнул Шульц. Некоторое время он молчал, потом я заметил, что его глаза увлажнились, по щеке скатилась слеза, и он спросил осипшим голосом:
– Где моя мама, чувак?..
Что я мог ему ответить? В этом мире для нее явно не было места… Но как сказать ему? Я не мог, не хватило духу…
Шульц рассказал мне невероятную историю о спасении его матери из рижского гетто поздней осенью 1941 года. Сбежать удалось чудом – через лаз в канализации, настолько узкий, что пролезть мог только ребенок. Перед тем, как отправить дочь в зловонный туннель, родителям удалось осветлить ей волосы, сделав из девятилетней еврейской девочки-брюнетки «натуральную» блондинку. Потом ей посчастливилось попасть в семью праведных латышей, прятавших ее до последнего дня немецкой оккупации. Подобных ей, спасенных и дождавшихся освобождения евреев, оказалось совсем немного – не более тысячи человек на всю Латвию. Так произошло с матерью Шульца в реальном времени, а что случилось здесь – неизвестно…
Мы молча вышли из подъезда и направились к кинотеатру.
«Сплендид Палас» мне сразу понравился, поразив эклектичной роскошью, стилизацией фасада и внутреннего убранства под стиль рококо и, как ни странно, напомнил родной кинотеатр «Аврора», что на Невском – та же пышность, тот же шик, только в «Авроре» – два зала, а тут – один… Народу собралось «под завязку» – оно и понятно, выходной день, люди пришли отдохнуть, развеяться, насладиться комедией. Просмотр фильма предварял выпуск «Немецкого еженедельного обозрения» с титрами на латышском, снятого берлинской киностудией «Ufa». Документальный журнал (в цвете) продолжительностью около пятнадцати минут состоял из нескольких коротких сюжетов, большинство которых не изгладились из памяти по сей день, уж очень мощную эмоциональную встряску я тогда получил. Опишу их подробно, возможно, для того, чтобы освободить свою память. Уж потерпите…
Первый примерно трехминутный сюжет рассказывал об открытии в Берлине художественной выставки современных немецких живописцев, посвященной 750-летию с начала германской экспансии в Пруссии и образованию Государства Тевтонского ордена. Именно в 1224 году, как провещал диктор, на прусские земли, простиравшиеся вдоль Балтийского побережья между польскими и литовскими территориями, вступил небольшой отряд – горстка тевтонских рыцарей в сопровождении оруженосцев, орденских сержантов и слуг – всего около сотни человек, построивших на восточном берегу Вислы на высоком холме маленький замок Фогельзанг, что в переводе на русский означает «птичья песенка». С этого короткого эпизода как раз и начинается многовековая кровопролитная история покорения и германизации Пруссии… Поскольку нацисты, как известно, с незапамятных времен громогласно провозгласили себя наследниками Тевтонского ордена, ничего удивительного не было в том, что сам Гитлер открывал эту выставку, да и круглая дата обязывала… Удивительно было другое – реакция публики в зале при появлении фюрера на экране, тщедушного отощалого старика, с редким седым ежиком на голове, темными впалыми щеками и едва уловимой щеточкой привычных, явно крашеных, усов под длинным носом. Я даже не сразу его и признал, в отличие от присутствующих, которые тут же дружно начали смеяться! Да-да, и смех был прямо-таки издевательский. Зал сразу же ожил, все стали перебрасываться шуточками, ухо уловило слово «мумия». Гитлер и вправду смахивал на высохшую мумию, костюм болтался точно на вешалке, в облике не было ничего зловещего или отталкивающего, скорее он был нелеп и смешон, вот зрители и покатывались, словно от ужимок известного комика.
Второй сюжет представлял зрителю новый скоростной автобан Берлин – Симферополь, носивший высокомерное название «Тысячелетний рейх». Протяженностью аж в две тысячи с лишним километров и открытый в преддверии празднования тридцатилетней победы в войне, оснащенный разветвленной сетью автозаправок и комфортабельных мотелей и позволяющий добраться до Крыма менее чем за трое суток. По сообщению министерства туризма Германского рейха в этом году в Крыму побывало рекордное число отдыхающих – более десяти миллионов человек, а открытие трехполосного автомобильного движения в обе стороны сулило уже в следующем году значительно увеличить турпоток.
Два следующих сюжета касались политических и военных событий, происходящих в мире. Первый – из Америки: там неделю назад, 9 августа точно в полдень перед угрозой неминуемого импичмента подал в отставку президент США Ричард Никсон. Политический скандал Уотергейт продолжался два года и закончился весьма трагично для политической карьеры действующего президента страны – единственный случай за всю историю США, когда президент при жизни досрочно прекратил исполнение обязанностей.
Во втором сюжете военные кинодокументалисты Ufa знакомили зрителя с боевыми действиями в джунглях Индокитая: так называемое, коммунистическое подполье Вьетминя, возглавляемое старым подпольщиком Хо Ши Мином, уже 34 года продолжало оказывать ожесточенное сопротивление японским оккупационным войскам. Диктор в самых черных красках клеймил позором СССР и США, уверяя зрителей, что, не будь активной советско-американской военной помощи Вьетминю, сопротивление вьетнамских партизан давно было бы сломлено.
Выпуск завершали два сюжета, связанные тематически и снятые в манере «два мира – две цивилизации». Они противопоставляли культурную жизнь в разных уголках Германского рейха, наглядно демонстрируя зрителю, где настоящее искусство, а где вырождающееся. Особенно любопытен был предпоследний ролик – по мне так просто бомба! – снятый где-то в Поволжье, заселенной сплошь и рядом переселенцами из Англии. В бывшем обшарпанном советском доме культуры по выходным проходили танцевальные вечера для английской молодежи. Сюжет, смонтированный чуть ли не в темпе ускоренной перемотки, все же позволял глазам выхватить из череды быстро сменяющихся кадров самое интересное: как на сцене бесновалась четверка агрессивных молодых музыкантов с всклокоченными шевелюрами, зло и беспощадно терзая гитары, вне всяких сомнений – самопальные, на фабричные денег у ребят явно не было, исполняли что-то совсем невообразимое – этакую протопанковскую «Анархию в… Третьем рейхе». А публика… – да какая! – под стать тем, что на сцене – ершистые короткие прически, малиновые волосы, густой макияж на лицах, булавки в ушах и чернильные пятна на щеках… Неистово подпрыгивая вверх, толкаясь и падая, молодая неотесанная публика танцевала… ПОГО! Так вот, значит, где всплыли в конце концов неистовые британские панки – на волжских берегах! И кто бы мог подумать – на целых два года раньше срока!