и при рождении!
Шульц с торжеством посмотрел на мое изумленное лицо и продолжил.
– Значит, его родители тоже были крещены. А как?.. Дело в том, что в конце XII века племена ливов находились в вассальной зависимости от православного Полоцка, и вполне возможно, что отец Каупо – ливский князь – вполне мог закрепить договор о вассалитете династичным браком с русской княжной, православной христианкой, при этом приняв христианскую веру, впрочем, довольно условно, оставшись по сути язычником. А вот сына, родившегося в этом династичном браке, крестили уже по всем законам православия, так что он вырос уже не язычником, а христианином.
Я молчал, обдумывая услышанное.
– И вот еще что, – чуть погодя добавил Шульц, – Каупо никакой не выродок. Хоть и спаливший свой родовой замок вместе с сородичами, но он, на мой взгляд, был просто прагматичным правителем малого народа, понявший раньше других всю бессмысленность борьбы против немцев, а также выгоду, которая сулила ему новая власть. Он, к слову сказать, пытался спасти своих соплеменников в 1212 году во время восстания ливов, восстали они тогда против непомерных податей и разных притеснений со стороны немцев, он пытался заступиться за них во время переговоров ливских старейшин с крестоносцами. Это зафиксированный летописью факт.
Я отлично понимал бо́льшую осведомленность Шульца в обсуждаемой теме, но, тем не менее, остался при своем мнении, и доводы Шульца меня не очень-то убедили. Тем временем мы подъехали к Сигулде, и желание отстаивать свою точку зрения у меня вовсе исчезло, настолько я был поражен увиденным вокруг… Оценить красоту этого живописного края, которую латыши не без гордости называют «латвийской Швейцарией», а древние ливы окрестили «садом Богов», я смог, когда мы вышли к станции канатной дороги, расположенной на верхушке одного из высоких холмов, соединяющей Сигулду с Кримулдой, еще одним курортным местечком, соседствующим с Турайдой. С платформы «канатки» открывался поистине завораживающий вид на древнюю долину Гауи и простиравшихся перед нами, на сколько хватало глаз, бесконечную гряду зеленых холмов, сплошь поросших лиственным лесом. Я осмотрелся… Вдали, справа от дороги, идущей от Сигулды в Турайду на одном из холмов среди зеленых крон деревьев кровавой точкой алела черепичная крыша. Это была макушка круглой башни Турайдского замка: я как взглянул в ту сторону, так сразу и ахнул, да, не близкий предстоял нам путь, через гряду холмов по горным тропам, можно и заплутать по дороге… Когда мы уже собрались отправиться на другой берег, наши планы сорвались, – внезапно послышался беспокойный перезвон колокольчика на трамвае, отправляющемся в сторону Кримулды, мы опрометью бросились к месту посадки, но не успели. Глядя, как плавно отдаляется от нас аккуратный желтый вагончик, мягко шурша шестеренками, Шульц с досадой чертыхнулся, ведь следующий должен был отойти на другой берег Гауи только через сорок минут. Мы, не раздумывая сразу двинулись пешком через Гаую – разве могли позволить себе потерять впустую столько времени? И минут через двадцать, быстро спустившись по дороге, огибающей гору, уже стояли на трехарочном мосту – мокрые от катившего с нас ручьями пота. Было зверски жарко и душно, пекло́, словно мы находились в африканской Сахаре, – как я уже упоминал, июль в том году выдался на редкость аномальный. Мы уныло переглянулись: дорога теперь поднималась в гору, и не осталось никаких сил переться дальше; самым разумным было освежиться в Гауе, неторопливо несущей синие воды в сторону Рижского залива. Перегнувшись через перила Шульц ехидно спросил:
– А не слабо сигануть вниз, чувак?
Я тоже глянул на воду. Ого, как высоко, наверное, метров десять будет, а то и все пятнадцать!
– Я что, похож на психа? – ответил я с достоинством, хоть на самом деле и являлся психом по жизни, но жизнью своей безусловно дорожил, – прыгай сам, если хочешь.
– Нашел дурака! – хохотнул в ответ Шульц. Его вопрос об адреналиновом «джампинге» возник не на пустом месте, как выяснилось, особо бесшабашные смельчаки испытывали храбрость и отвагу прыжками с этого моста. Тут над нашими головами проплыл желтый вагончик, отваливший от Кримулды обратно в Сигулду… Я вопросительно взглянул на Шульца, жестом указав на трамвайчик, тот понимающе отреагировал: прыгал ли кто-нибудь оттуда с сорокаметровой высоты в реку, культивируя сей экстремальный вид спорта, у него сведений не оказалось.
Пройдя с полкилометра по берегу мы обнаружили подходящее укромное местечко с уютной песчаной отмелью, где и решили искупаться. Нагишом. А как иначе? – плавок с собой не взяли, мои так вообще остались в другом измерении. Да и кого стесняться? – вокруг полное безлюдье.
Едва я разделся, Шульц сразу же вперился взглядом в медальон с мантикорой, подаренный мне Эмерсоном. Помните, наверное, тот эпизод? Он подошел поближе, чтобы рассмотреть, что такое оригинальное и загадочное болтается на моей шее… Я не без гордости поведал историю о том, как брал интервью у маэстро, Шульц, само собой, чуть не лопнул от зависти, забыв и о нестерпимой жаре, и о купании, упрашивая подарить ему кулон, но тут уж я отказался наотрез – хватит с меня этих дарений-подношений, нахально бродящих во времени, да и с него, пожалуй, тоже. Амулет должен остаться при мне – я с ним сюда явился, с ним и уйду. Точка. Шульц быстро врубился в бессмысленность уговоров и больше уж не доставал, хотя время от времени с вожделением поглядывал на презент знаменитого музыканта.
Мы вволю набесились в речке, гоняясь в воде друг за дружкой, словно дети, наплавались и нанырялись. Шульц-придурок еще глупую суматоху затеял, надумав со мной помериться силами, стараясь побороть меня, навалился на меня со спины и давай меня мутузить так, что я пару раз глотнул «огурца», все-таки он посильней оказался, я так и не смог его сбросить, но, к счастью, воды нахлебался не сильно и быстро пришел в себя, А когда мы, наконец-то, вышли из воды, мокрые и обессиленные и тут же повалились как подкошенные на горячий песок Шульц осторожно, как бы даже невзначай, спросил:
– Послушай, чувак, ты, вообще-то, когда домой собираешься отчалить?
Я ответил не сразу. Конечно, мне давно следовало возвратиться в Питер, хотелось оказаться дома, увидеть дядюшку… Но и покидать Шульца, честно признаюсь, не был готов: когда еще увижу этого раздолбая, да и увижу ли вообще?.. Стало даже не по себе, как подумал, что мне Шульца здорово будет не хватать, во всяком случае первое время – настолько я к нему уже привык, да и связывало теперь нас многое после пережитого, что ж с того, что у него вроде как «амнезия», главное – я все отлично помню.
– Сегодня, Шульц, – собравшись с духом проговорил я глухим голосом, – вечером заявлюсь в «Шкаф», закажу себе стопку «кристапса», ну и далее отправлюсь по знакомому маршруту.
– Вместе пойдем, – тут же отозвался Щульц.
– В смысле? – не понял я.
– Это дело стоит отметить, одним словом, выпивка за мной! – да уж, воистину, по этой части мой друг был неисправим.
Мы немного помолчали, потом Шульц сказал с тяжелым вздохом:
– Мне тебя очень будет не хватать, чувак…
– Я знаю… мне тоже, – только и ответил я, и это были не просто слова, сказанные по случаю или из вежливости, потом все же решил его приободрить, заодно и себя, – может, еще увидимся… как-нибудь в будущем…
– Малоутешительная перспектива, – скривил физиономию Шульц, – к тому времени я уж стану противным старикашкой… бр-рры… даже подумать про такое страшно! – и его натурально всего передернуло.
Обсохнув и немного передохнув, мы вновь отправились в путь. Теперь дорога шла вверх, извиваясь меж двух высоких холмов, но после роздыха это нас не пугало. Шульц даже предложил вместо того, чтобы петлять по серпантину, срезать добрую часть пути, поднявшись прямо к Турайдскому замку по крутому склону – знали, знали древние ливы, а вслед за ними и крестоносцы, где надо было строить неприступные крепости, ведь Турайдский замок как раз и воздвигнут немцами на месте родового деревянного замка Каупо, дважды спаленного немчинами. Склон был настолько отвесным, что пока я карабкался на самую верхотуру, чуть не свернул себе шею, не раз пожалев о нашей мальчишечьей безрассудности. Кстати, замок пока что еще был скрыт, но он по утверждению Шульца уже высился прямо над нами, просто не был виден из-за разросшихся деревьев на склоне… Шульц предложил выйти к замку по нехоженым тропам еще и потому, что хотел сэкономить – к чему попусту тратить деньги на покупку билетов? Хоть и стоили они сущие гроши по сегодняшним меркам, сделать это оказалось проще простого – там не было никаких заборов – что ни говори – Европа! Мы поднялись по склону на самый верх, обогнули справа крепостную стену с полукруглой башней, построенной первоначально около пятнадцатого столетия и воссозданной только сейчас, когда начались серьезные реставрационные работы, – об этом вскользь сообщил Шульц. Потом мы вышли во внутренний двор прямо к главной башне замка, вздымающейся ввысь этажей этак на десять.
– Точная высота – 38 метров, – заметив мой восхищенный взгляд, произнес Шульц нарочитым тоном экскурсовода.
Мы уж собрались туда забраться, чтобы насладиться красотами близлежащих окрестностей, но нас ожидал крутой облом: на входе у массивной двери, обитой кусками железа, подбоченясь стояла толстая и наглая на вид латышка с омерзительными атавистическими усищами, торчащими под носом, ей-богу, не вру – ничего подобного раньше не встречал; так вот, как только мы нарисовались перед ней, она тут же потребовала предъявить билеты, которых у нас, само собой, не было. Ну, мы прикинулись полными идиотами, сказав, что по дороге сюда их выкинули за ненадобностью, мол, откуда нам было знать, что они нам еще пригодятся, но толстуха, не моргнув глазом, произнесла противным скрипучим голосом:
– Такта фам ната купить нофые!
Ничего не поделаешь – поплелись в сторону кассы, правда, туда мы дошли не сразу. На одном из соседних холмов я вдруг увидел широкую поляну, живописно раскинувшуюся по правую руку от нас. Может я бы и не обратил на нее никакого внимания, но сейчас ярко светило солнце и подсвечивало ее так удачно, словно на съемочной площадке со всех сторон выставили уймищу осветительных приборов, представляя ее в самом выигрышном свете для какого-то сказочного фильма. Я стоял неподвижно, любуясь этой девственной красотой… По краям, точнее, с трех сторон, поляну опоясывали стройные вековые деревья, среди которых выделялись высокие березы, в кронах которых весело играли солнечные зайчики; и вся эта волшебная поляна – от края до края – озарялась поистине божественным солнечным светом, даже глазам стало больно смотреть, точно перед нами находился всамделешный «сад Богов», только, конечно, размером поменьше.