– Надо подумать. Если случится катастрофа – твоя голова все равно уже не будет иметь значения. Как и моя. Так что гарантии твои меня не впечатляют, уж извини.
Пронин развел руками:
– Дело не в гарантии. Мы зашли в тупик. Перед нами запертая дверь. Что остается? Идти напролом. Вот я и пойду напролом. Усядусь на одном диване с товарищем Сталиным и Бронсоном – и все. Погибать, так с музыкой.
– Меня беспокоит человек по ту сторону Кремля, которого упустил Железнов.
– Почему упустил? Просто нам не удалось его захватить. Операция прошла успешно: мы захватили группу Ревишвили. Я на большее не рассчитывал. Неужели ты думал всех врагов переловить как котят? Нельзя быть таким оптимистом. Ты ж не комсомолец.
– Если пролузгаем это дело – я не только комсомольцем, я и коммунистом не буду. Шуганут меня из партии за милую душу. – Ковров повернулся в сторону открытой двери и закричал истошно: – Принесет нам кто-нибудь чаю или нет?!
– Чаю хочешь? – ядовито спросил Пронин.
– Хочу, представь себе, выпить с тобой чаю в этом закутке, пропахшем кожей и резиной.
– И физкультурным потом молодых чекистов.
Легкий на помине молодой чекист принес чай в изящных фарфоровых чашках.
– Ух, горячий! Хор-рошо! – Ковров не любил держать чашку за ручку. Он брал ее в свою широкую ладонь. А чтобы не обжечься, подложил носовой платок. – Не очень-то я доверяю служебным кабинетам. Самые главные мысли легче высказывать вот здесь, в спортивном закутке, на простой крашеной лавке.
«Как будто он не знает, что физкультурный зал прослушивать еще легче, чем кабинет комиссара Госбезопасности... С тех пор как у нас появились магнитофоны – в недрах НКВД записи велись регулярно. Многие говоруны на этом погорели. Что ж Ковров? Играет в откровенность? В задушевность? Зачем-то ему это необходимо». Пронин отхлебнул чаю – это был настоящий крепчайший, пахучий чай, не опошленный сахаром.
– У тебя сложилось впечатление о Бронсоне? В общих чертах, так сказать.
– А как же? Литров пять водки с ним выпили. Он не камикадзе, не фанатик. Он не вопьется в горло товарищу Сталину. Но он разведчик, мастер многоходовых диверсий. Ставка на Ревишвили не сыграла. Уехать восвояси без концерта он не может. Значит, он готовит новый концерт. Московское белогвардейское подполье нами основательно потрепано.
– Уничтожено. Всех взяли. – Ковров потирал руки.
– Не горячись. А то придется записать тебя в прожектеры и аллилуйщики. Мы их потрепали, обескровили, но кое-кто в подполье остался. На то оно и подполье. Но вряд ли эти глубоко засевшие кроты могут выйти на связь с Бронсоном. Бронсон действовал через группу Ревишвили. Если у него и есть запасные ходы – он не успеет подготовить новых агентов к теракту. К тому же после поимки Ревишвили они надолго присмиреют. Остается загадочный человек из Кремля.
– На него-то и рассчитывает Бронсон!
– Выходит, искать мерзавца нужно среди охраны товарища Сталина? Или среди поваров. Кто еще может вертеться поблизости во время интервью?
– Пожалуй. Хотя есть еще охрана других вождей, есть электрики, ремонтные рабочие, уборщики... Кремль – огромное хозяйство. Я тебе вот что хотел сказать. Тебя ранили. Ты вон без костылей теперь не ходишь. И вот что мне сегодня сорока на хвосте принесла. Не все довольны твоим участием в деле Бронсона.
– Участием... – повторил Пронин. – Я не участвую, я веду дело.
– Вот именно. Есть мнение, что ты больше не годишься для оперативной работы. Увечия, инвалидность, не слишком удачная операция... Все против тебя. Вот и распустили языки сволочи... Я б им головы поотрывал, но ты действительно ранен.
– Мне повезло. Через полгода буду как новенький.
– Дело не в этом. Дело в том, что если завтра не будет полной победы – жди беды. Тебя уберут из моего отдела.
– Куда?
– Может быть, инструктором в нашу школу. Может быть, начальником какой-нибудь тихой провинциальной конторы от нашей фирмы. У нас немало опальных вакансий.
Пронин ковылял к автомобилю и думал совсем не о тех угрозах, на которые так прозрачно намекал Ковров. Температура взлетела, раны по-прежнему ныли и думать о чем-либо, кроме работы, Пронин не мог. Просто не хватало сил. К костылям-то он приноровился, но от жара рябило в глазах. Думал он о Бронсоне. Почему господин американец хотел его убедить, что прибыл в ресторан прямиком из Загорска, без захода в гостиничный номер? Если это было правдой – откуда столь выбритые щеки? За пять-шесть часов непременно на лице возникнет хотя бы легкая щетина. Что же, он брился в машине? Или осчастливил парикмахерскую в Загорске? Маловероятно. Поездку в Загорск можно проверить. Скорее всего, он там действительно был. А потом все-таки вернулся в номер, но не хочет, чтобы я об этом знал. При этом он опрометчиво побрился после утомительной дороги – скорее всего, самостоятельно. Потому что вызов парикмахера в номер тоже легко проверить. Что же было в номере, кроме бритья? Скорее всего, встреча с каким-нибудь секретным человеком, которую он так старательно конспирирует. Самое простое предположение: это тот самый кремлевский предатель. Ну, на это – пять шансов из ста, не более. Кто еще – агент из числа запасных? После провала Ревишвили такой отчаянный шаг вполне возможен. Но возможны и другие варианты. Пронин спросил Адама:
– А кто возил Бронсона в Загорск?
– Не знаю. Шоферская бражка об этом молчит.
На Кузнецком его ждал Железнов.
– Кто следил за Бронсоном сегодня с утра?
– Вася Калинин.
– Отчет был?
– Ничего подозрительного, обыкновенная поездка в монастырь. Осматривал культовые заведения, памятники старины.
– И во сколько вернулся?
– Да он же сразу на обед пошел, к вам.
– Где Калинин его отпустил?
– У дверей «Метрополя».
– А точное время Калинин указал?
– Все по инструкции. 13.25.
Теперь бы еще вспомнить, когда Бронсон появился в ресторане... В отличие от усердного Васи Калинина, Пронин не зафиксировал время встречи с американцем. Снова оплошность. Может быть, действительно пора мне уходить с оперативной работы. Займусь воспитанием молодых чекистов, буду, как у нас говорят, передавать свой бесценный опыт. Стал же футболист Якушин тренером «Динамо»! Всему свое время. Вот Калинин не подвел, а я опростоволосился. В этом деле я попадаю впросак каждый день. До костылей уже докатился. Что дальше?..
– Ну передай Васе Калинину мой горячий привет. А после привета выясни, пожалуйста, кто из парикмахеров брил Бронсона в «Метрополе» за последние три дня. Все они должны быть у меня на Кузнецком в течение часа.
Железнов удивился, но вопросов задавать не стал.
Через сорок минут Виктор уже разговаривал с Прониным под сенью текинского ковра, в знакомой комнате на Кузнецком.
– Представляете, Иван Николаевич, нам повезло. Бронсон – человек консервативный и все время приглашал одного и того же парикмахера. Стал, так сказать, постоянным клиентом.
– Действительно повезло. И когда он брился в последний раз?
– Вчера утром. Да ты сам можешь расспросить парикмахера, он ждет в коридоре. Волнуется, наверное, сердечный.
– Зови.
Железнов ввел в комнату плотного мужчину с аккуратно подстриженными усами, в добротном, но помятом сером костюме.
– Меня зовут Пронин. Майор Пронин.
– Лебедев, Виталий Сидорович, – голос парикмахера дрожал.
– Чувствуйте себя как дома. Пускай мое звание вас не смущает. Правда, наша беседа должна остаться в тайне...
– Я понимаю, товарищ майор Пронин. Мы часто работаем с иностранцами... Нас проверяют! Все как положено. Раз в полгода. О подозрительных мы докладываем. Все документы у меня в порядке. Если вкралась ошибка – я даже не знаю, что думать...
– Приятно иметь дело с осведомленным человеком. Садитесь в кресло, Виталий Сидорыч. Хотите квасу? У меня домашний квас. Виктор, сбегай на кухню, к Агаше.
Пронин видел, что в присутствии двоих чекистов парикмахер впадает в ступор.
– Вы ходите в тридцатый номер к американскому туристу Уильяму Бронсону.
– Так точно. Брею его чуть не каждый день, а однажды постриг его прямо в номере.
– Каждый день?
– Не совсем. Иногда он бреется сам. Не успевает вызвать меня, куда-то уезжает. Я у него бываю примерно четыре раза в неделю.
– А в парикмахерскую он ходит?
– А зачем? Удобнее в номере. У нас давно такая услуга. Нас проверяют – мастеров, которые обслуживают иностранных гостей. Все официально, никакой кустарщины.
– Сегодня были у него?
– Нет. Вчера был. Вчера с утра. Побрил, как полагается. Прическу поправлять он не стал. Говорит, через пару дней постригаться будем.
– А как вы с ним общаетесь? Через переводчика?
– Зачем? Я знаю английский. Даже экзамен сдавал. Ваши же товарищи меня экзаменовали.
– Завидую. Я по-английски только газетные статьи могу читать, да и то со словарем. Объясняться не получается.
Появился Железнов с кувшином кваса.
– Вот, пожалуйста, отведайте квасу.
Виталий Сидорыч с наслаждением выпил целую кружку не отрываясь.
– Хорош квасок? Квасок у меня отменный. Вот вы сказали: «Иногда он бреется сам». Это предположение или вы точно знаете, что он не прибегает ни к чьей помощи, кроме вашей?
– Да он сам мне как-то сказал: вот, вчера не успел вас дождаться, побрился сам и уехал... Никто из наших, кроме меня, его не бреет. Это точно.
– И сегодня он вас не вызывал?
– Нет. Сегодня не вызывал. Иногда он вызывает по вечерам, так что...
– Так что – еще не вечер! – улыбнулся Пронин. – Вам остается надеяться и ждать. Но я сегодня обедал с Бронсоном и скажу вам по секрету, он был выбрит весьма чисто.
Пронин церемонно провожал парикмахера до лифта и обещал как-нибудь у него постричься. Что ж, надо думать, он брился сегодня самостоятельно. После поездки в Загорск. Или брил его человек, связь с которым Бронсон тщательно скрывает. Завтра – в Кремль. Завтра – встреча со Сталиным. Придется ловить «предателя» прямо в Кремле, на официальной встрече. Неприятная ситуация. Мы загнаны в угол. Но и у противника земля под ногами горит. Бронсон держится самоуверенно, выдержка у него поразительная. Даже в разговоре про бритье он не показал волнения. И все-таки Бронсон испуган. Дергается. С кем-то тайно встречался в собственном номере. Не где-нибудь в темном закоулке, а в люксе «Метрополя», у всех на глазах!