– Ник, а дальше тоже так пусто будет? – прошептала Муся.
– Да нет, ты что? Вот еще Сухаревскую пройдем, а Проспект Мира – нормальная станция, торговая, людная.
– Я думала, тут на всех станциях живут, – тихо сказала девочка.
– На многих живут. Только есть такие места нехорошие – там не селятся, конечно. Ты боишься, что ли?
– Боюсь, – призналась девчонка.
– Да не переживай, нас же много. Когда группа идет, это не так опасно, – авторитетно заявила Ника, хотя у нее самой неприятно сосало под ложечкой. – А где ж ты раньше сама-то жила, что ничего не знаешь?
Но Муся на такие вопросы никогда не отвечала – может, сама не знала, как называлась ее родная станция.
По пути к Сухаревской один из караванщиков упал и подвернул ногу, и теперь он плелся в хвосте, постанывая.
На станции жгли костры какие-то бродяги, и челноки постарались не задерживаться, ощущая внимательные и недобрые взгляды. По туннелю к Проспекту Мира сначала шли довольно быстро, потом ведущий вдруг замедлил шаг. Слышался какой-то невнятный гул, совсем вроде бы не страшный – словно бы где-то вдали проходил поезд. Да вот только поезда уже двадцать лет как не ходили, дрезины были не в счет.
Ника на всякий случай зажала уши руками. И вдруг заметила, что Муся остановилась, запрокинула голову, будто подставляя лицо дуновению сквозняка, закрыла глаза. Челноки брели мимо нее, но у многих движения стали какими-то замедленными. А некоторые терли лоб, виски, уши, словно что-то их беспокоило, неотвязный какой-то звук. Ника поспешно ущипнула Мусю за руку, отчего девочка взвизгнула.
– Эй, не спи, а то хуже будет.
Муся заторможенно таращилась на напарницу, словно не узнавая. Тогда Ника схватила девчонку за руку и поволокла за собой. А та вдруг принялась упираться.
– А ну пошли! – тряхнув девчонку, прошипела Ника. – Уговаривать долго не стану, брошу тут, крысам на корм. У самой голова болит – некогда с тобой возиться.
Это как будто подействовало, однако Муся еще долго оборачивалась – до тех пор, пока слабый гул вдруг не оборвался. И наступила тишина, время от времени прерываемая такими знакомыми звуками – шорохом маленьких лапок и крысиным писком.
– Уф, прошли, кажется, – выдохнула Ника.
– А что это было? – шепотом спросила Муся.
– Ну, эти… пустоты. Или пласты. Проседают, – стараясь говорить уверенно и авторитетно, произнесла Ника. Мужик, идущий рядом, покосился на нее.
– Никакие это не пласты, – устало проговорил он. – Эх, сколько раз уже завязать хотел с этим. Проклятый перегон. Не кончится все это добром.
Ближе к станции устроили перекличку.
– А где Бутко? – вдруг спросил главный.
Люди, точно очнувшись, принялись оглядываться.
– Он сзади шел, – неуверенно сказал кто-то. – Все стонал… А потом вроде перестал.
– Может, отдохнуть присел? – неуверенно предположил другой.
Главный задумался. Потом решительно тряхнул головой:
– Пошли.
И первым двинулся в сторону станции.
– А как же хромой? – пробормотал кто-то. – Так и бросим?
– Может, поискать? – предложил другой. Главный тут же обернулся:
– Ты пойдешь искать? Вперед. Флаг тебе в руки.
Ответом ему было молчание. Он обвел взглядом остальных:
– Значит, так. Те, кто хочет искать Бутко, – ступайте, я не держу. Но ко мне потом – никаких претензий, я за вас не отвечаю. Остальные – за мной, на станцию. Если Бутко сумеет, сам дойдет. А если нет… что ж теперь, из-за него другим пропадать? И чтоб я больше об этом не слышал. Приказ окончательный, обсуждению не подлежит.
Люди молча переминались с ноги на ногу, но никто больше не решился возразить. И главный решительно двинулся вперед.
Уже на подходах к станции Ника шепотом спросила девочку:
– Там, в туннеле, тебе плохо стало?
Муся странно посмотрела на нее.
– Ты же сама знаешь, – голос ее дрогнул, – там люди.
– Нет там никого, – неуверенно возразила Ника.
– Есть. Они меня к себе звали. Как тогда.
– Запомни – тебе все почудилось. В другой раз будут звать – не слушай. Морок это все. Пласты. И пустоты.
– А ты разве ничего не слышала?
– Гул какой-то слышала, – созналась Ника. – И голова очень болела.
Она посмотрела на девочку даже с некоторым уважением. «Чем черт не шутит, может, Муся и вправду чувствует то, что другим недоступно? И то, что для меня – просто невнятный шум, для нее – голоса из потустороннего мира?» Ника, атеистка с Красной линии, давно уже убедилась, что существовало множество вещей вокруг, которые с позиций материализма объяснить было невозможно.
– А хромой куда пропал? – тоже шепотом спросила Муся, и Ника не сразу нашлась что ответить.
– Может, и правда скоро придет, – неуверенно сказала девушка. И, понизив голос и нагнувшись к напарнице, прошептала:
– А если не придет – значит, забрали. Значит, это – плата за проход. Еще радоваться надо, что только одного.
– Кто забрал? – пролепетала Муся. Вид у нее был такой, словно она и не удивилась почти.
– Откуда я знаю – кто? Нижние хозяева. Об этом лучше не говорить. В параллельном туннеле, говорят, вообще – бездонный провал. Где кончается, никто не знает. Рассказывают люди, что туда трупы сбрасывают.
– И тебя могли забрать? И меня?
– Конечно, – буркнула Ника. – А ты как думала? В туннелях на каждом шагу – опасность. Да ведь и на месте сидеть нельзя.
И, злясь на себя отчего-то, девушка пригрозила Мусе:
– Смотри, если опять уши развесишь, на меня не рассчитывай. Хочется тебе сгинуть – пожалуйста, только без меня.
Муся только молча вцепилась в ее руку.
Они уже слышали доносившиеся со станции голоса, видели слабый свет впереди. Поднявшись по небольшой лесенке на платформу, они увидели человека в серой форме, сидящего за небольшим столиком. Челноки по очереди протягивали таможеннику паспорта. Когда очередь дошла до Муси, девочка неуверенно протянула свою новую ксиву. Казалось, она боялась, что он сейчас арестует ее. Но тот лишь мельком глянул и тут же нетерпеливо сунул корочки обратно ошалевшей девчонке.
На Проспекте Мира бойко шла торговля. Сама станция напоминала Нике Тургеневскую своими простыми скругленными линиями, но та была пустой, темной и оттого жутковатой, а здесь лампочки на шнурах обеспечивали вполне сносное освещение, вовсю гомонили торговцы, нахваливая свои товары, суетились покупатели. Ника тоже пристроилась в торговые ряды. Быстро подмазала чем-то лицо. Достала из рюкзачка сухую траву, разложила пучки перед собой на клочке пожелтевшей газеты.
– Слушайте, люди добрые, – монотонно завела она. – Вот сестра моя стоит – еще неделю назад ходить не могла, в язвах вся была, думали, помрет. И принесли мне травку одну, в полночь собранную в тайном месте, велели сестру отваром поить. Недели не прошло – встала сестренка, зажили язвы, следы только остались. И попросили мы сталкеров принести той травы побольше, чтоб на всех увечных хватило. Кому надо – подходите.
Тут же нарисовалась первая покупательница. Плохо одетая тетка сурово спросила:
– Что просишь за зелье свое?
– По двадцать патронов пучок – считай, так отдаю.
– Ничего себе – так, – возмутилась тетка.
– А сталкеру-то надо было что-то дать? Он собой рисковал, ночью наверху траву собирая. А ты задаром хочешь? За все платить надо. Ну ладно, как первому покупателю – уступлю. Пятнадцать.
– А точно поможет? – прищурилась тетка, у которой вся кожа была в каких-то чирьях.
– И не сомневайся. Верное средство.
Тетка была первой, за ней последовали другие. Кожными болезнями здесь страдали многие. Торговля шла бойко, и трава уже заканчивалась, когда Ника увидела целенаправленно пробиравшегося в их сторону вдоль торговых рядов человека. Девушка быстро схватила Мусю за руку и затерялась с ней в толпе.
– Ты чего? – спросила девочка.
– Осторожность не повредит, – буркнула Ника. – Видела того типа? Вдруг это за мной?
Человек прошел дальше, туда, где расположились торговцы обувью, и вроде бы стал прицениваться к стоптанным сапогам. Но Ника не успокаивалась.
– Больше не будем торговать. Вдруг это шпион с Красной линии?
– Шпион? – с изумлением переспросила Муся.
– Ну, это такие типы, которые все высматривают и вынюхивают, а потом начальству сообщают. Если меня поймают и на Красную линию вернут, мне не поздоровится.
И, поглядев на изумленное лицо девчонки, пожала плечами:
– Ты что, не знала, что в пределах кольца на любой людной станции шпионов полным-полно – наших, ганзейских, даже из Рейха? Да откуда тебе, ты-то им без надобности. Ладно, давай пожрать что-нибудь купим, одежду тебе какую-никакую. Заслужили.
Остановившись возле торговца едой, Ника некоторое время приглядывалась к свиному шашлыку. Но потом все же купила себе и Мусе жареные крысиные тушки – они были дешевле. Обгладывая хрупкие косточки, напарницы прислушивались к разговорам вокруг.
– Я свинину не ем, – мрачно говорил бородатый мужик своему собеседнику. – Я тут слышал, что свинари на Соколе своим свиньям покойников скармливают. С тех пор меня от свинины с души воротит.
– Если ВДНХ не устоит, то и мы долго не продержимся, – пронзительно убеждал худой мужик тетку в ватнике и трениках. – Попрут черные в метро, всех сметут. Если только туннели взорвать – тогда, может, кто и уцелеет.
– Сначала никто понять не мог – откуда они берутся? Прикинь, огромные ящеры с жабрами на шее. Но когда такая тварь Антоху схарчила, стали уже искать их логово.
– И как, нашли?
– Нашли. Они, паразиты, оказывается, икру мечут. Как лягухи раньше. А тут ведь поблизости Екатерининский парк, и там пруд есть. Вот весной как-то проходил мимо Кривой, смотрит – у берегов вроде студень какой-то колышется. Пригляделся – мать честная. Это не студень. Это икра. Каждая икринка – с яблоко величиной. И в некоторых уже шевелятся зародыши – противные такие, с крохотными лапками и огромными пастями. Он и думает – ни хрена себе головастики.