осту живут кузнецы, а на Новокузнецкой – бандиты». Кожа у нее была смугловатая, такую называют оливковой, волосы темные, чуть вьющиеся. Она стриглась коротко, чтоб вши не заели вконец.
Он был поражен тем, как похоже они смотрят на жизнь. Маша тоже восприняла то, что случилось, как наказание людям за глупость. Но не падала духом и ухитрялась ободрять и поддерживать остальных. Она даже несколько раз поднималась с ним наверх. Он уже почти было помирился с жизнью.
Потом ее стало тошнить по утрам. Он уговаривал ее не ходить на работу в госпиталь. Но она не хотела оставлять больных. И от кого-то подцепила инфекцию. Все случилось очень быстро. Она сгорела в считаные дни. Маша не очень боялась умирать, ей только жаль было оставлять его опять одного. И еще она не хотела лежать под землей. «Обещай мне», – шептала она из последних сил, и он поклялся ей, что так не будет. Когда все закончилось и он осознал, что никогда уже она не откроет глаза, не улыбнется ему, он сам отнес ее хрупкое, почти невесомое тело наверх. Ему побоялись возражать. Там, неподалеку от метро, в сквере, найдя подходящее место, он устроил погребальный костер, едва не спалив заодно весь сквер. Наверное, местные мутанты надолго запомнили тот день, когда им пришлось в страхе бежать с обжитой территории. Человек вновь показал им, кто здесь на самом деле хозяин. Но ночь прошла, и пришлось ему возвращаться обратно. Теперь он оставил всякую надежду на то, что жизнь наладится, хотя ходившие о нем романтические легенды способствовали усиленному интересу к нему со стороны прекрасного пола. Он ни на кого не обращал внимания, разве что наведывался к Кармен в тех редких случаях, когда ему хотелось немножко тепла. Кармен была – «свой парень», она ни о чем не расспрашивала. И нередко он платил за ночь – он мог себе это позволить, – а потом просто засыпал возле нее. И она с удовольствием отсыпалась рядом с ним.
– Эй, приятель, – сказал бармен. – Ты поаккуратнее с дурью. У меня приличное заведение.
«Надо пойти к Кармен. Она все поймет. Ей не нужно ничего объяснять».
Глава восьмаяДатчанин. Болезнь
Кармен глядела на спящего. «Что с ним делать? Мне надо работать, а он валяется тут. – Она обшарила его карманы, нашла несколько пулек, сморщилась, соображая. – Ладно, он может оставаться здесь до вечера, а потом пусть проваливает. При всем хорошем отношении к нему я не могу терять клиентов, а то не успеешь оглянуться, как найдут мне замену, на мое место очередь стоит. И я не позволю никому сломать себе жизнь. Тем более Датчанин, похоже, уже спекся. Он ничего не соображает, вряд ли сможет теперь ходить наверх. Конченый человек. А мне еще жить. Надо его убрать отсюда – но как? Сам уйти он не может. Просить охрану, братков, чтоб выкинули? Не годится. Надо что-то придумать».
Она выглянула из палатки – и точно, тощая девчонка в драной майке маячила, как обычно, поблизости.
– Эй, малая, – окликнула ее Кармен, – поди сюда.
Та с готовностью подошла – уже не дичилась.
– Все следишь? – со вздохом поинтересовалась женщина. Муся фыркнула, но та невозмутимо продолжала: – Зря твоя хозяйка бесится. Не меня ей надо бояться. У него другая есть, он ее прячет.
– Откуда знаешь? – навострила уши девчонка.
– Оттуда. Доложили. Сама-то я здесь недавно работаю. До этого с матерью скитались, подыхали с голоду. Гнали нас отовсюду. Повезло – здесь меня в бордель взяли. Тоже работа нелегкая, но надо же с чего-то начинать. – Кармен снова вздохнула. – Ты позови ее, скажи – пусть забирает сокровище свое, коли оно ей надо. Сил у меня больше нет – с ним возиться.
Муся, запыхавшись, ворвалась в палатку.
– Тебя Кармен просила зайти.
– Зачем? – удивилась Ника, приподнимаясь.
– Сказала, чтоб ты чего-то забрала у нее.
Изумленная девушка застегнула как следует огромную рубаху, влезла в мешковатые штаны, нацепила на ноги тапки и выбралась из палатки. Далеко идти не пришлось – Кармен словно караулила ее.
– Слышь, – без предисловий перешла она к делу, – может, заберешь его от меня? Он вообще никакой, а оставить его я не могу, мне работать надо. Если работать не буду, меня Лёха прибьет.
И, поскольку ошеломленная Ника молчала, деловито продолжила, расценив ее оторопь как согласие:
– Я сейчас кого-нибудь на помощь позову – чтоб перетащили.
Двое братков, пересмеиваясь, дотащили Датчанина до палатки Ники – голова его безвольно моталась, лицо было бледным. Девушка растерянно смотрела на сталкера. «И что теперь делать? Вот оно, мое сокровище – наконец, принадлежит мне безраздельно. Да только еле дышит. Надежда и опора. – Она попробовала напоить его – вода выливалась изо рта. – Спит он или без памяти? Как его лечить?»
Ника сидела над ним, плакала, трясла за плечо. Наконец, открылись его мутные глаза:
– Сходи к травнице, Оксе. Ее все знают, – прохрипел Сергей не своим голосом. – Покажи это, – он что-то сунул ей в руку, – скажи, от Датчанина. Скажи, отравился он. Пусть даст чего-нибудь.
Ника разжала ладонь, посмотрела на металлическую фигурку какого-то животного с рогами, позеленевшую от времени.
Травница Окса жила на Третьяковке. Ника решила Мусю оставить с больным, но девчонка так боялась, что сталкер начнет просить каких-то таблеток, ругаться, что пришлось думать – кого дать ей на подмогу. Потом пришлось дожидаться попутчика до Третьяковки – Ника старалась без нужды не ходить по туннелям в одиночку. На Третьяковке ей сказали, что травница обосновалась на отшибе, в подсобке туннеля недалеко от блокпоста, но иногда приходит на станцию за едой. Пока Ника, изнывая от беспокойства за оставленного больного, соображала, ждать ли ей или сразу идти искать жилище старухи, какой-то мальчишка дернул ее за рубаху:
– Вон травница.
Стройный силуэт, закутанный в бесчисленные платки. Ника догнала женщину, тронула за плечо. Та рывком обернулась, блеснули глаза из-под платка:
– Что надо?
– Меня Датчанин послал. Плохо ему.
– Идем. – И женщина углубилась в туннель. Звук шагов эхом отдавался от стен. Нике стало не по себе.
Дошли до узкой щели в стене. Травница протиснулась первой, окликнула Нику:
– Ну, долго тебя ждать?
Девушка с трудом, обдирая руки, пачкая одежду, протиснулась за Оксой. Попала в небольшую комнату. Травница уже успела зажечь свечу, на полу лежали тряпки, одежда какая-то, старый ковер. Было почти уютно. По стенам и впрямь свисали пучки трав. Женщина уселась на пол, жестом предложила Нике садиться. Девушка протянула фигурку, которую дал ей Датчанин.
– Ну, и что понадобилось от меня тому, кто ни в ком не нуждается? Или уже нуждается? – Травница пытливо уставилась на Нику. Та, как могла, описала состояние сталкера. Женщина поразмыслила, принялась крошить траву на неведомо откуда взявшийся клочок старой газеты. Ника краем глаза прочла: «…состоялся концерт, посвященный…», сама не замечая, что произносит это вслух. Травница хмыкнула:
– Грамотная. Надо же. Я тоже была грамотной, и молодой была когда-то. А что толку? Ты откуда такая будешь? Хотя можешь не говорить, и так вижу. Ты из детей Вечно Живого, которые выбрали себе знамя цвета крови – и все еще не насытились ею. Значит, ты теперь с ним?
– Нет, я просто… Он заболел. И я…
– А ты его не жалей. Ты себя пожалей, – перебила ее травница, продолжая что-то крошить на лист газеты. – Он своими сомнениями тебя изведет. Всю жизнь тебе отравит.
– Откуда вы… знаете?
Та, не отвечая, протянула ей несколько бумажных кульков.
– Вот это будешь давать ему каждый день, заварив две щепотки на стакан кипятка, вместо чая – столько, сколько сумеет выпить. Вот это – раз в день, не перепутай. Так, погоди-ка. – Лицо ее стало отрешенным. Она сжимала в кулаке фигурку, которую Нике дал Датчанин. Потом глубоко вздохнула.
– Так я и думала. Бес к нему привязался. Это из-за грибов. Он сам открыл бесу дорогу, дурак. Если съесть слишком много грибов определенного вида, они начинают управлять тобой. Ты теряешь волю, рассудок… а вскоре – и жизнь.
– Какой бес? – робко сказала Ника.
– Не все ли равно, как он себя назовет. Их много, и каждый только и ждет удобного случая.
– И что теперь будет? – неуверенно спросила девушка, воспитанная атеисткой, но давно уже убежденная в существовании потусторонних сил.
– Кто ж его знает? Справиться с бесом он должен только сам. Но он слаб. Бес может его одолеть – и тогда Датчанину конец. Ты можешь побороться за него – если будешь все время рядом. Травки ему нужно давать три раза по семь дней. А потом нужно, чтобы месяц он в рот не брал грибов. Ты понимаешь меня? Я говорю не о тех грибах, из которых делают чай и варят похлебку. Если продержится месяц – организм очистится. Если не сможет, тогда… – она выразительно развела руками.
– Как же его удержать? – в отчаянии спросила Ника.
– Не знаю. Думай сама. А вот это – мой тебе подарок, – женщина протянула что-то, плотно завернутое в бумагу.
– Что это? – удивилась Ника.
– Это для того, чтобы быть красивой. Когда захочешь наверняка к себе привязать кого-нибудь – завари и выпей. Смотри только, не перепутай, – строго прикрикнула травница. – Больному не дай. А, впрочем… невелика будет потеря, – пробормотала она уже так тихо, что девушка не разобрала. Ника благодарно кивнула. А травница все продолжала бормотать, перебирая сухие стебли:
– Вот это – для памяти, это – для красивых снов, это – для быстрого исцеления ран… Хочешь, купи еще что-нибудь себе.
– А можете мне погадать? – неуверенно спросила Ника, сжимая в руке сверточек. Пулек у нее уже почти не осталось, и она раздумывала, на что лучше истратить последние. Ни воспоминаний, ни красивых снов она не хотела, а вот если травница и вправду могла видеть будущее, девушке очень бы хотелось его узнать.
– О чем же ты хочешь знать? О судьбе метро? Мальчик, который должен все спасти – или погубить, – уже скоро отправится в путь, но если встретишь, ты не узнаешь его. И чем все кончится, никто пока не знает. А что до тебя – у тебя все на лице написано. Да только не думай, что ты самая умная и что тебе удастся то, что не получилось у меня. Если б моя жизнь сложилась иначе, разве пряталась бы я теперь от людей? Я тоже была молода и красива, а теперь – смотри.