– Ну, хватит. Не жадничай. Не марганцовкой единой сыт человек. Живы будем – еще сюда заглянем.
– И как до сих пор не растащили-то? – удивился Датчанин.
– А кому было растаскивать? Тут, правда, не так далеко Смоленка, но до нее минут пятнадцать все же топать. Местечко такое – на отшибе. Смоленские-то сначала ближайшие магазины опустошали. А потом, когда на МИДе вичухи начали гнезда вить, им и вовсе несподручно стало так далеко забираться. Теперь сюда только подземельями можно пройти. Я-то про это место давно знаю, но мне одному много ли надо?
Вновь выйдя на улицу, Каскадер указал Датчанину на арку, которую они миновали.
– Давай еще по квартирам походим. Подъезды-то во дворе – придется туда. Но мы далеко не пойдем, ближайший осмотрим.
Прижимаясь к стене, они прошли в арку, потом свернули налево. Прямо перед ними возвышались толстые стволы деревьев, ветер шумел в листве. Кто-то завозился высоко в ветвях, уронил на сталкеров несколько веток.
Дверь ближайшего подъезда была зазывно полуоткрыта, и Каскадер осторожно посветил внутрь фонариком, в то время как Датчанин держал под прицелом дверной проем. Но никто не выскочил оттуда им навстречу, не было никаких признаков жизни, и напарники вошли внутрь и поднялись по ступенькам.
В первой квартире поживиться было практически нечем. Нет, мебель там стояла богатая, со стен свисали ковры. Но все это давно пришло в негодность, покрылось плесенью. А запасов на кухне хозяева почему-то не держали – может, когда-то заказывали еду на дом. Где у них хранились лекарства, тоже было непонятно. Датчанин на всякий случай сгреб в карман какие-то бусы, валявшиеся на подзеркальнике. Каскадер только презрительно хмыкнул.
– Цацки! Зачем они теперь?
Истомин испытал вдруг странное ощущение: на минуту ему показалось, что квартира вовсе не пуста, что сейчас вернутся хозяева и очень удивятся, увидев непрошеных гостей. «Какое мы имеем право так бесцеремонно, по-хозяйски, расхаживать тут, критически озирая уют, который создавали себе когда-то эти люди. Интересно, чье это было гнездо?» Датчанин вспомнил любимую песенку Сонечки – когда-то из всех динамиков звучала – про белые обои и черную посуду – или наоборот? И про всезнающих вахтеров, которые должны что-то объяснить влюбленным. Теперь песня эта была неактуальна: от большинства влюбленных почти ничего не осталось, только вот эти опустевшие квартиры, да и вахтеры уже никому ничего рассказать не могли.
В следующей квартире повезло больше – тут обнаружились запасы алкоголя. Причем, судя по всему, качественного. Кроме того, нашлось несколько приличных ножей. Еще банки непонятно с чем – вроде с витаминными добавками. Датчанин подумал и взял парочку. А в соседней квартире наткнулись, наконец, и на запасы консервов. Правда, на полу обнаружили какую-то слизь и решили, что хватит с них пока что.
Оказавшись на улице, Датчанин вдруг вспомнил о просьбе Ники – принести яйцо. И хотя он не думал, что в ближайшее время вернется к ней, но захотелось почему-то на всякий случай поискать для нее подарок.
– А тут магазин какой-нибудь есть? – крикнул он напарнику. Тот показал чуть дальше.
– Вон там. Зайдем?
И они двинулись дальше по улице, в ту сторону, откуда доносился рев неведомого хищника. Но до магазина дойти не успели. Путь им внезапно преградил здоровый пес. Зверь скалил зубы, не давая сталкерам пройти.
– Слышь, валить надо, – крикнул Каскадер. – Их тут целая стая.
Датчанин и сам уже видел серые тени, окружавшие их, берущие в кольцо. Он выдал очередь, и пес кувыркнулся на землю. Но остальные, против ожидания, не разбежались, а с лаем кинулись к ним. Сталкеры бросились бежать по улице, отстреливаясь. До спасительного люка оставалось уже чуть-чуть, но Каскадер начал отставать. И очередная тварь, прыгнув, вцепилась ему в ногу.
Датчанин не мог стрелять – боялся ранить напарника. Вместо этого Сергей выхватил нож и всадил его зверю в шею. Тот разжал челюсти и рухнул, забился в агонии. Остальные твари в нерешительности замерли.
– Лезь вниз, я прикрою, – крикнул Датчанин. Но Каскадер сидел на асфальте, словно не соображая ничего. И Истомин буквально закинул его в люк. Дал очередь и тут же забрался в трубу вслед за напарником, задвинув тяжелую крышку. Он еще услышал разочарованный вой в несколько глоток, потом – злобную грызню и ворчание. Судя по всему, стая быстро утешилась и теперь делила труп убитого вожака. А снизу раздавались стоны и ругательства Каскадера.
– Вот гады. Достали все-таки.
Датчанин спустился и осмотрел раны напарника: острые собачьи клыки прорвали химзу и вырвали клок мяса из ноги. Саша храбрился:
– Ничего, до свадьбы заживет.
Но Датчанина кольнуло нехорошее предчувствие. Он вспомнил, как кто-то говорил ему, что раны от укусов бродячих псов не заживают. Но пока не стал озвучивать этого.
– Слышь, давай сюда аптеку свою, – сказал Каскадер. – Вот и пригодилась.
Истомин, покопавшись в рюкзаке, нашел зеленку и перекись водорода. Протянул и то, и другое. Саша, чертыхаясь, щедро вылил на рану перекись, потом залил сверху зеленкой.
– Ну, что-то должно же подействовать, хоть и просроченное, – рассудил он.
Затем сам выбрал из кучи упаковок антибиотик, который счел наиболее подходящим, проглотил таблетку.
– Ну вот. Недельку попить – и буду как новенький.
Он попытался подняться, но тут же скривился.
– Болит, зараза. Чем дальше, тем больше.
– Хочешь, понесу тебя? – предложил Датчанин.
– А смысл? Можно тут остаться. Жратва есть, Линда нас сама разыщет. У нее чутье отменное.
Они открыли банку тушенки, долго принюхивались, потом решили разложить костер и прогреть ее. Вокруг валялись полусгнившие доски, сопревшая вата, которую, хоть и с трудом, удалось разжечь. Конечно, запах от костра шел такой, что с ног валило. Но они быстренько согрели тушенку и съели порцию на двоих, еле дождавшись, пока чуть-чуть остынет.
– Давай выпьем, что ли? Угощаю. От радиации помогает только так! – Каскадер выудил из своего рюкзака одну из найденных в квартире бутылок. Странно было пить хороший коньяк из алюминиевых кружек. В голову ударило быстро.
– Слышь. А я чего хотел спросить, – у Датчанина язык заплетался, – ты как же, все двадцать лет – вот так, один? Ну, про парня этого, которого вичуха унесла, ты рассказывал, да. Но он ведь недолго с тобой ходил.
– Ну, не совсем один, – отвечал его тоже опьяневший напарник. – Я ведь, когда все накрылось, в метро оказался, на Полежаевской. Мы с приятелем Гришкой и его девушкой Светкой ехали к друзьям. Ну и не доехали. Когда увидели, что все хреново, договорились держаться вместе. В первые дни творился сущий кошмар – полная станция народу, а жрать нечего. Ну, ясен пень, нашлись-таки лидеры, которые все взяли на себя, а мы с Гришкой и Светкой со стороны решили поглядеть до поры. Когда уже все понятно стало насчет радиации, руководители наши добыли несколько комплектов химзы и противогазов – откуда, не знаю, вроде с соседней станции, выменяли на что-то. И кликнули добровольцев. Несколько мужиков покрепче взялись обшарить магазины продуктовые у метро. И продукты, которые они принесли, вроде даже не особо фонили. А вот кое-кто из добытчиков, видно, приличную дозу схватил. Не прошло и месяца, как двоих не стало. А спустя несколько месяцев уже мало кто хотел наверх ходить – тут и до нас с Гришкой докопались. Мол, молодые, здоровые, пора родной станции посодействовать. Ну, мы согласились. Выдали нам химзу, вышли мы наверх – и обалдели. Как в том анекдоте про бомбу нейтронную – все есть, только людей нет. Красота. Но мы-то помнили, что лучше не поддаваться порыву, не хватать все подряд – счетчиком Гейгера сперва все проверяли. Жить-то хотелось. Но тогда, конечно, мутантов не было еще, одни собаки бродячие. Эти могли напасть, тут надо было стеречься. А мы с Гришкой, когда бродили по окрестностям, нашли хороший такой подвал – и вода там была сносная. И стали мне мысли всякие в голову приходить. Ведь то, что мы на станцию приносили, надо было делить на всех, тогда еще товарные отношения не наладились в метро. Сплошной коммунизм процветал. Ну, правда, руководство уже приспособилось куски получше себе зажиливать. И вроде даже подумывало уже о какой-то системе расчетов, но не нравилось мне, как они решили. Мы-то, по сути, здоровьем и жизнью рисковали, выходя наверх. И поделился я этими мыслями с Гришкой, а он сказал, что тоже об этом думал – чтобы уйти и где-нибудь поселиться самим, только надо, мол, Светку с собой взять. Не очень-то мне это понравилось, но что делать. Ради друга согласился. Мы все по-умному сделали: сначала уговорили Светку с нами наверх сходить – вроде как смену готовили себе. Показали ей подвал. Ее долго уговаривать не пришлось – за Гришкой она куда угодно была готова пойти. И вот однажды ушли мы со станции – и не вернулись. Обосновались в том подвале и принялись разведывать окрестности. Стали хоть нормально питаться. Гришка из тачек, что на дорогах бесхозные стояли, выбрал одну поприличнее. Хозяина ее вытащил, схоронил честь по чести. Там ведь полно мертвяков в тачках оставалось. Всех-то не упокоить, конечно, не в наших это было силах, ну, а уж его-то – вроде как в благодарность за транспортное средство. И стали мы иной раз подальше отъезжать. Рискованно было, конечно, – вдруг заглохли бы. А с другой стороны, всегда можно было другую тачку взять или, опять же, бензин слить у кого-нибудь. Нашли потом себе другой подвал, к центру поближе. Так и жили – обходили магазины, брали еду, фильтры для воды. Но потом беда с моим дружком случилась – становилось ему все хуже и хуже. Видно, лучевая началась. Тошнить его стало, слабый сделался совсем. Последние дни уже не мог со мной ходить. А потом и вообще слег. У Светки на руках сгорел. Та рыдала, обзывала меня всякими словами нехорошими – пока я ей не намекнул, что могу обратно на Полежаевскую ее в любой момент доставить. Тут она и заткнулась. Поняла, небось, что за побег и пропавшую химзу по головке-то не погладят. Ладно, прошло еще немного времени – и стал я замечать у Светки те же симптомы. Слабая стала, тошнило ее, а реветь она как начала после смерти Гришки, так и остановиться не могла. Ну, думаю, скоро и она уберется. Но дело-то было не в болезни. В общем, понял я со временем,