Сагаре вдруг пришло в голову, что с самого дня трагедии был всего один дождь — ночью, сразу же после гибели города. То ли огромнейший пожар создал какой-то атмосферный эффект, то ли ещё что-то — но прошёл дождь, и жаждущие люди смогли напиться и перевязать раны. Те, кто умер в течение первой недели после сожжения города, имели какое-то, хотя бы и жалкое, облегчение.
Но никак не удалось собрать достаточно влаги: резервуар и водосборники были забиты останками тех, кто напрасно искал спасения в воде. Вода вскипела, потом испарилась. Середина резервуара напоминал котел, в котором тушили мясо и забыли его на огне, пока всё не превратилось сперва в однородную массу, из которой торчат кости, а потом — в уголья. Сагара был среди тех, кто вычищал это всё вручную. Как офицер и священник он, наверное, мог отказаться от этой работы — но не стал. Расчистка водосбора была заданием номер один — поскольку на «Льве» с первого дня поняли, что это такое: попробовать напоить шестьсот человек с помощью водоочистителя, рассчитанного на полторы сотни максимум.
Они расчистили водосборник за полтора дня — но дождь пошёл только сейчас. И даже теперь к кораблю выстроилась очередь, потому что воды было ещё мало.
Людей стояло не больше полусотни — и они, казалось, совсем не замечали дождя. Стабилизаторы «Льва» защищали от струй с неба, но по дороге сюда ни один не попробовал чем-нибудь прикрыться, люди просто молча шли — кто с чем, большей частью с бочонками из-под искусственного мяса.
— Отче? — К Сагаре подошёл господин Ито с большой флягой в руках. Сагара пригласил его внутрь корабля, однако тот протестующее замотал головой и остался под аппарелью.
— Добрый вечер, — сказал Сагара, хотя они уже виделись и здоровались на службе.
— Вечер добрый. Вы сегодня спрашивали про мальчика, так? Маленького мальчика, за которым как будто гнался людоед?
— Или гнался, или они куда-то бежали вместе.
— Я тут немного поговорил с Энги, перекинулся словечком ещё кое с кем… Лет ему с шесть на вид, очень худой, но шустрый, да?
Сагара кивнул. Он уже расспросил Кинсби, пытаясь вытянуть из него малейшие детали.
— Этот мальчик — призрак, отче. Его видят — но никогда не могут к нему приблизиться. Подумайте сами: разве ребенок такого возраста мог выжить сам в руинах?
— Мы нашли у людоеда немного сифудо. Может быть, он подкармливал ребенка.
— Нет, — господин Ито протестующее покачал головой. — Нет! Знаете, что? Вода! Вы бы знали, как мы уродовались, пытаясь добыть хоть немножечко пресной воды! Оставляли разные вещи с вечера, чтоб облизать росу с утра, делали испаритель на солнечном тепле, выдавливали сок из водорослей… Малыш не мог бы этого сделать сам. Он — призрак, господин Сагара. Зачем людоеду подкармливать ребёнка? Он не брезговал костлявыми?
— Но где он сам брал воду?
— Ну… Он тоже мог выпаривать её на солнце или выдавливать из водорослей. Он же взрослый человек.
— Он мог точно также делиться водой с мальчиком.
— Нет. Нет!
Сагара не мог понять причин такого решительного возражения.
Староста немного ещё попереминался с ноги на ногу, а потом почти шёпотом сказал:
— Отпойте его.
— Что?
— Отслужите молебен или что-то такое. По всем погибшим детям этого несчастного города. Пусть эта маленькая душа успокоится и перестанет нас тревожить.
Не дожидаясь ответа, старик поковылял под дождём до палаточного городка, где жили остатки людей Сунагиси.
Сагара поднялся на аппарель — и увидел брата Томмигана, точнее — Томаса Монагана, старшего механика на «Льве»
— Куда-то собрались, брат?
— Да, отче, — сказал Томмиган. — Хочу немного побродить под дождём. Триста лет этого не делал. А ещё посмотрю в конце концов на город.
— У вас только полчаса, — прикинул Сагара. — Успеете лишь подняться на холм, и всё.
— Да знаю. Ничего, — Брат Томмиган махнул рукой.
Он спустился плавно — сторонний человек и не догадался бы, что брат Томмиган ходит на протезах. Уже внизу развернулся и сказал:
— Тот мальчик, отче… Простите, я случайно слышал ваш разговор… Так вот, мальчик — не привидение.
— Ты его видел?
— Так, несколько раз. Выходил купаться вечером, затемно. Не люблю, когда на меня таращатся, знаете… Потом немного сидел на берегу, играл на губной гармошке. Один раз видел ребенка — мальчика, на вид лет пять, может, меньше… Сидел на плитах, вот там, — брат Томмиган показал рукою на бывший причал. Слушал, как я играю.
— Ты не ошибся? Это правда был ребёнок?
— Да, я его видел, как вот вас. Он подошёл очень близко. Первый раз удрал, когда я перестал играть. Потом оставался — может, ждал, когда я снова начну.
— Разговаривал с вами?
— Ни разу. Я пытался его как-то разговорить, но я же не знаю нихонго — а он, наверное, не знает латыни. Он какой-то… диковатый. В следующий раз я принёс ему немного бустера и шоколада. Шоколад он выкинул. Наверно, не понял, что нужно развернуть обёртку. Но он никогда не брал ничего, пока я не отползал метра на четыре…
— Почему вы не рассказали про него раньше?
— Да думал, что это кто-то из городских. Точнее — из бывшего городка.
— Можем мы поговорить позднее, после Повечерия?
— Хорошо, — кивнул Томмиган. — Ну, я пойду?
Брат Томмиган, наверное, не понял, носителем какой доброй вести стал. Сагара уже начал подозревать Кинсби — а такие подозрения, если их нельзя развеять, разрушают отношения в группе.
Было удивительно — и одновременно очень естественно — что именно нелюдимый брат Томмиган вступил с ребенком в контакт, никому ничего не сказав и приняв мальчика за одного из общины. Ни один другой синдэновец не допустил бы такой ошибки, потому что всех детей общины, тридцать восемь человек, пропустили через лазарет «Льва», а тридцать девятый, собственно, там и родился. Но сам брат Томмиган ни разу не дежурил в лазарете, потому что всё время возился с водоочистителем и кидо, повреждёнными при разборе завалов. Другие братья ходили купаться на океан (вся очищенная пресная вода предназначалась только для питья) группами и днём; брат Томмиган, стесняясь своего увечья — в одиночку и только ночью. Мальчик, как и людоед, вел ночной образ жизни — за несколько недель подземного существования его глаза привыкли к темноте. И он не побоялся показаться брату Томмигану, потому что…
«Потому что брат Томмиган без протезов — одного с ним роста!»
Молния упала в море, воздух содрогнулся от грома. На мгновение бледный свет обрисовал на вершине холма фигуру механика. Мимо Сагары прошли мужчина и женщина — последние двое из тех, кто сегодня принимал свои процедуры.
— Такая гроза, — повернулся к ним Сагара. — Подождите тут, пока не закончится. Оставайтесь на ужин.
— Нет-нет, мы пойдем, — замотала головой женщина.
Мужчина взял её под руку и помог спуститься по аппарели. Они поплелись под дождём не оглядываясь. Сагара сдержал вздох.
Жители Минато избегали общения с синдэновцами. Они вообще старались до минимального уровня снизить общение с представителями миссий — но почему-то самих синдэновцев избегали особенно упорно. Лишь господин Ито готов был говорить с Сагарой на темы, которые выходили за границы будничных потребностей общины — но и он замыкался в себе, встречаясь с кем-нибудь другим.
Сагара когда-то говорил об этом с Минья — в тот день, когда вылетала Первая центурия.
— Почему они ненавидят нас? — спросил Минья. — Это же Рива их убивали. Эти выродки со станции Ходэри их продали. Наконец, это Маэда подбил их восстать. А ненавидят нас.
Сагара знал настоящую причину — в конце концов, их было несколько, но важнейшую он не мог объяснить Минья. Он назвал самую простую:
— Потому что мы не успели помешать Рива.
— Но мы и не могли, увы! Мы не боги. Фронт продвигался так, как он продвигался.
— Если бы мы действительно этого хотели — могли бы. Четыре таких корабля, как «Танкред», могли бы сделать глубокий прорыв и по крайней мере защитить город.
— А потом? Если бы Рива захотели вернуть сектор под свой контроль, четыре корабля не защитили бы его.
— Верно. Но Рива стягивали все силы к Андраде. Это важный для них рубеж. Лишь одна дискретная зона до Тайроса — и все корабли наперечёт. Да, они могли бы сохранить транспортный коридор, который им больше не нужен — но зачем?
— Чёрт! — У Минья это выходило очень выразительно, с придыханием: «чхорт!». — Простите, отче. Кто же знал, что эти ублюдки действительно исполнят свою угрозу. Мы же верили, что они всё-таки люди!
— Они всё-таки люди, — сказал Сагара.
— Вы говорите так, потому что вы священник, — усмехнулся Минья. — На самом деле вы так не думаете.
— Хотите сказать, что я лицемер?
— Да нет! Простите, отче, совсем не хотел вас обидеть. Разумеется, как священник вы должны думать, что это люди, но в душе — признайтесь, разве вы, глядя в глаза этим несчастным, действительно думаете, что Рива — просто заблудшие овечки, которые творят такое лишь потому, что не слышали слова Христова?
— Коммандер, на Старой Земле каждый ребенок знает, что то же самое, и намного худшее, творили люди, прекрасно знакомые со словом Христовым.
— Бред. Вавилонская пропаганда.
— К сожалению, нет. Мой родной город был точно также сожжён в одну ночь.
— Что? — Минья удивился.
— Нагасаки. Я родился в Нагасаки, на Старой Земле.
— Вы? На Старой Земле? Но это же…
— Вавилонский протекторат? — Сагара усмехнулся. — Да, я знаю. Я это почувствовал на собственной шкуре, слишком болезненно — когда понял, что мне, христианину, под этим небом нет места. Что ж… Я вспомнил, что есть иные небеса — и отправился к имперскому консульству.
— Простите, я… ничего не знал, — Коммандер Минья немного смутился.
— Да, я не слишком болтаю об этом. И вас умоляю не делать из меня сенсации.
— Но землянин в Синдэне!
— Синдэн был основан землянкой — разве нет?
— Отче, — Минья усмехнулся на него. Сагара был младше по должности, но старше по возрасту и равен по званию — поэтому Минья не старался спорить серьёзно. — Я одно знаю точно: ничего такого, как здесь, наши после Эбера не творили.