Затем ее как холодной водой окатило от мысли: «Это же что-то вроде одержимости?»
Она отбросила неприятные мысли и вытянула руку, глядя на то, как кончики пальцев прикасаются к стеклу. Вдох – и она уже в видении, смотрит сверху вниз на две забрызганные кровью руки в белых перчатках, явно не ее, судя по их размеру и очевидной силе. Но все же каким-то образом они были ее.
Обратным ходом сцена сменилась с кровавой на бескровную, пока убийца работал над лицом жертвы. Точные, энергичные движения. В этот раз Натали не просто наблюдала. Она чувствовала, как лезвие делает надрезы.
Все продолжало проматываться в обратную сторону. Исчез нож. Голова девушки, как мячик, прыгнула в руки убийцы, затем он наклонил ее вбок, чтобы осмотреть глубокую рану на ее виске. Толкнул ее к уголку резного деревянного столика и поднял ее голову быстрым, яростным движением. Глаза жертвы, наполненные слезами, поймали его взгляд за мгновение до ее смерти.
И Натали снова оказалась в демонстрационной комнате морга.
Симона взяла ее за руку.
– Что случилось?
– Я… Он толкнул ее на уголок стола, – сказала Натали хрипло. – Это ее убило, а порезы были нанесены уже после ее смерти. И он был в белых перчатках.
– После смерти, – сказала Симона, качая головой. – Какая дикость.
Натали высвободила руку из хватки Симоны.
– Поверить не могу, что я раньше этого не понимала. Я смотрю не просто как сторонний наблюдатель. Я не смотрю через плечо убийцы. Я смотрю его глазами. И… и я теперь чувствую тоже.
Натали вздрогнула. Она предпочла бы оказаться в яме с тысячей пауков, чем снова ощутить это.
Симона выдохнула так, как обычно делают люди, собираясь с силами рассказать плохие новости.
– Теперь понятно. То, как ты говорила, было будто ты была им. Внутри него практически.
Желудок Натали сжался. Каким-то образом она стала ближе к видению, сонастроилась с убийцей точнее, чем раньше.
– Ты говорила нечто, что могло исходить только от убийцы: «Моя прелестная, прелестная Мирабель».
Натали обхватила себя руками и перевела взгляд на тело на плите. «Мирабель». Сказать это имя вслух… Вот почему имя Одетт показалось ей знакомым, когда она его узнала. Оно и было знакомым.
Рядом с ними внезапно возник мужчина, будто соткался из воздуха, запах его пряного одеколона наполнил влажный воздух вокруг.
– Pardonnez-moi![8] Могу я поинтересоваться, что тут сейчас произошло? – его голос напоминал мед, капающий с ложки в горячий чай. Полноватый и элегантно одетый, он соединил кончики пальцев в белых перчатках, ухмыляясь.
Обернувшись на него, Натали едва подавила вскрик.
Белые перчатки.
Ее сердце превратилось в камень, неживой. Она хватала ртом воздух, и камень наконец превратился в сердце снова, забившись быстрее, чем когда-либо.
Она его видела раньше. В очереди в морг. Он был деталью, лицом из массовки. В день ее первого видения. В день, когда убийца был в той же комнате.
И теперь, без явной на то причины, ее видение было ярче всех предыдущих. Ближе всех к Темному художнику.
Дрожь пробежала вниз по позвоночнику.
«Нет».
Не может этого быть.
Глава 14
Натали выпрямилась.
– Кто… кто вы?
Мужчина, чьи усы были такими же белыми, как и его перчатки, склонил голову. Симона схватила ее за локоть и потянула к выходу.
– Вы – это он? – Натали было все равно, кто может это услышать. – Вы это сделали?
Смотритель встал между мужчиной в перчатках и девушками.
– Мадемуазель…
– Пойдем, – сказала Симона, продолжая тянуть ее. – Тебе нужно на свежий воздух.
– Нет, не нужно. Это он, Симона. Я это знаю.
– Может, и нет…
– Это не может быть совпадением, – прошипела Натали. Она глянула на мужчину, который теперь говорил со смотрителем. – Я его раньше видела здесь, и теперь у меня это видение, и потом он подошел к нам, и…
– Скорее всего, это и есть совпадение, Натали. – Симона вытянула ее на улицу. – Ты себя ведешь неразумно. Это просто мужчина в перчатках.
– Я помню его, – сказала Натали. Они шли к мосту, Симона все еще держала ее за руку. – Он был там в день моего первого видения как убийца. Я тебе покажу!
Они остановились у входа на мост. Натали достала свой дневник и стала листать, пока не нашла страницу с описанием первого видения.
– Смотри. Вот. Я описываю толпу, пока стою в очереди на вход. Потом у меня был провал в памяти.
Симона встала рядом с ней и прочитала:
– «Мужчина в белых перчатках»… Да, он был в комнате, все так, но…
– Ты же мне сама говорила доверять своим видениям. Сегодня я была ближе всего к убийце. И этот мужчина стоял прямо позади нас. Опять же, перчатки! В жаркий летний день? Мы должны рассказать Ганьону, – сказала Натали, указывая на морг.
Симона отступила на шаг.
– И что мы ему скажем: что мужчина с нами заговорил? Или ты расскажешь месье Ганьону о своих видениях?
– Нет, я скажу… – фраза Натали повисла в воздухе неоконченной. Симона была права. – Ну, мы же не можем просто уйти.
Теперь Симона не нашлась что возразить.
Натали дотронулась пальцем до носа.
– J’ai du nez[9], – сказала она. Ее идея была одновременно и увлекательной, и возмутительной. – Мы за ним проследим.
Симона обернулась через плечо. На мосту стояла пара, слишком увлеченная друг другом, чтобы замечать что-либо вокруг. Но она все равно понизила голос.
– Во-первых, мы не можем следить за каждым мужчиной в Париже, который носит белые перчатки. Во-вторых, ты предлагаешь следовать за человеком, который, если твое предчувствие верно, является убийцей? Я согласна при условии, что потом мы еще пойдем полежать на рельсах прямо к прибытию поезда.
– Это неопасно. Что такого может случиться средь бела дня, когда вокруг толпы людей? – Натали провела рукой, показывая на улицы, магазины, кафе, людей, людей и еще людей. Торопливыми шагами она пересекла мост и улицу, с Симоной след в след за собой, и прижалась спиной к витрине сапожной мастерской. – И не за каждым мужчиной в городе, а только за ним. Мы будем держаться на расстоянии. Я просто хочу посмотреть, нет ли в нем чего-то… необычного.
Но было еще что-то. Она знала, каково это, когда за тобой следят и чувствовать, что за тобой следят. Что-то внутри нее жаждало использовать возможность перевернуть ситуацию, вооружиться против этого воспоминания.
Симона сняла ниточку со своего голубого платья в горошек и вертела ее в пальцах.
– Наверное, и правда может быть интересно посмотреть, куда он пойдет дальше.
– Сама знаешь, что тебе хочется узнать.
– Знаю, чего тебе хочется, – сказала Симона и положила ниточку Натали на козырек, будто там ей было самое место. – Еще знаю, что ты ошибаешься. Я пойду с тобой, чтобы ты убедилась, что он не тот. Как тебе такой вариант?
Натали надулась.
– Ты сразу решила, что я неправа. Увидишь еще.
Спустя примерно минуту мужчина в перчатках вышел из морга. Они замолчали, а он неторопливой походкой пересек мост, оказавшись на тротуаре прямо через дорогу от них, подождал, пока проедет запряженная парой лошадей повозка, и перешел улицу.
Натали уже собиралась укрыться в сапожной мастерской, когда мужчина, насвистывая, свернул направо. Они заглянули за угол. Он прошел табачную лавку, часовую мастерскую и мясную лавку. Затем остановился, взглянул на карманные часы и вошел в кондитерскую.
– Хороший выбор, месье Перчаткин, – сказала Симона, которая умела давать прозвища. – Выбери нам пару конфеток.
Они непринужденно, прогулочным шагом подошли к кондитерской. Сладость витала в воздухе под козырьком, дразня прохожих ароматами шоколада и карамели. Натали заглянула в окно. Месье Перчаткин с искренней радостью рассматривал конфеты, соединив кончики пальцев.
– Он и на тела в морге так смотрит? – пробормотала Натали.
Симона то ли и вправду не расслышала, то ли сделала вид. Почему она так не хочет верить, что это он?
Месье Перчаткин купил две большие шоколадные конфеты и одну сразу положил в рот. Симона и Натали добрели до витрины мясной лавки, притворяясь, что читают прейскурант на двери, пока он вышел, продолжая насвистывать, из кондитерской. Они следили за тем, как он повернул налево и направился дальше по тротуару прочь от них.
– Раз мы уж тут, – сказала Симона, шагая обратно в сторону кондитерской, – можно что-нибудь купить заодно. Он не торопится, и правильнее всего сейчас будет зайти в магазин. Я угощаю.
– Merci, – сказала Натали рассеянно. Она глаз не хотела спускать с месье Перчаткина, чтобы он не затерялся в толпе. – Я останусь здесь.
Симона зашла в лавку, а Натали смотрела, как мужчина усаживается на скамейку на трамвайной остановке, продолжая насвистывать. Вторая шоколадная конфетка у него была в руке, он расстегнул пиджак другой рукой, и…
«О боже».
Там, в его кармане, было какое-то существо, которому он скормил конфету. Натали подошла ближе, чтобы рассмотреть получше.
– Ну ты и напарница. – Симона легонько толкнула ее локтем в спину. – Я тут тебе несу клубнику в шоколаде, а ты ушла.
Натали, не поворачиваясь, взяла из ее рук клубнику.
– Крыса. Смотри. У него в кармане крыса, и он ее кормит.
Симона проследила за ее взглядом.
– Я не знала, что крысы едят шоколад.
– Я не знала, что люди их держат в карманах.
Паровой трамвай подошел к остановке, прервав их разговор. Месье Перчаткин спрятал крысу и устремился к открытой двери.
– Скорее! – Натали поспешила к трамваю, Симона – за ней, бормоча что-то о глупых затеях. Они вскочили внутрь и сели в четырех рядах от месье Перчаткина, на верхнем этаже. Он наконец прекратил свистеть.
И вот так они и сидели, остановку за остановкой, больше часа, пока люди входили и выходили из трамвая – все, кроме месье Перчаткина. Они уже дважды проехали маршрут трамвая по кругу.