Кажется, Берхард нахмурился.
– Неужто в наши дни можно сколотить состояние на том, чтоб продавать бумагу для рыбьих объедков? В жизни не поверил бы, да вот Лантахарий был у меня перед глазами, румяный и мягкий, как сырная голова. И, можешь мне поверить, упакован он был не в дешевую бумагу, а в самый настоящий бархат. Впрочем, об этом мы болтали недолго. Он собирал караван к Монклару, и, можешь мне поверить, это был самый большой караван из всех, что мне доводилось видеть. Дюжина телег, и не дешевых, а самоходных, повышенной проходимости, с шипованными колесами. Грузовой трицикл, сам по себе тянувший квинталов на двести…[18] Мало того, ко всему этому слуги, проводники и охрана – три дюжины человек. С собой они имели десяток мощных аркебуз с изрядным запасом пуль и пороха, пару обозов со жратвой, сухое горючее, походные шатры, навигационные приборы и еще такую уйму разной всячины, что я только рот открыл. Даже пушечка походная двенадцатифунтовая была. При артиллерии, значит! Мне доводилось видеть графские свиты беднее собранные, чем этот чертов караван. И со всем этим перевалить через горы! По узким тропам! Пересечь пяток границ и добраться до Монклара! Ах, чтоб тебя…
– Что, спокойная жизнь надоела твоему приятелю? Устал заворачивать рыбьи спинки в бумагу?
Слышно было, как Берхард раздраженно хрустнул суставами пальцев.
– Скорее просто бесы в задницу вцепились. В нашем возрасте так иногда бывает. Сам знаешь, иной раз и седой архиепископ молодую служаночку приласкает… Под Монкларом взлетела на воздух фабрика тамошнего барона, на которой «росу смерти»[19] тамошние куховары варили. Дьявольское зелье, истинно тебе говорю. Ядовитое, как слюна Сатаны. Я по юности видел, как при Симанкасе наши ребята такой штукой мавров угостили… Ух и жуткая картина была, чтоб меня! С несчастных мавров шкура сама заживо слезала, клочьями. Можешь представить – поле боя, затянутое газом, и по нему освежеванные мавры бродят. Голосят, стреляются, воют нечеловечески, а поделать ничего не могут. Все земля жидкой плотью, как киселем, выстлана, и над всем этим легкий запах герани плывет, такой, что аж в глотке чешется… Дерьмовая картина. После нее меня даже картинки из «Откровения Иоанна Богослова» не пугают… Может, и безбожники, да все равно смерть паскудная выходит.
«Наивная душа, – подумал Гримберт. – В некоторых графствах люизит можно купить по два ливра за литр, дешевле, чем модные в этом сезоне духи. А ведь еще есть циклозарин, неоарсин, этиленоксид и много других паскудных штук, милостиво выпущенных Святым Престолом на свободу и не имеющих грифа еретических технологий. На фоне некоторых из них, пожалуй, «роса смерти» покажется не страшнее лошадиного пота…»
Где-то в графстве Ним, говорят, один из тамошних бургомистров взялся расчищать под прядильные мастерские фундамент старого монастыря госпитальеров, обратившийся в руины много лет тому назад. Там, среди обломков старой церковной утвари и ржавых снарядов, он обнаружил контейнер с газом, не имеющий ни обозначения, ни химической формулы, обозначенный одной лишь скупой надписью «Холодный нектар». Никто не знает точно, что господин бургомистр ожидал в нем обнаружить, должно быть, по меньшей мере драгоценный «гелий-3», но он самовольно открыл контейнер, выпустив на свободу малую часть заточенных в стальной емкости газов. И этого хватило, чтобы следующие сорок лет дети в окрестностях Нима рождались с лошадиными головами, все птицы издохли, а земля приобрела зеленоватый цвет и запах пластика. Может, и врут сплетники, Гримберту никогда не приходилось бывать в Ниме…
– В общем сказать, рванула баронская фабрика и все запасы «росы смерти» на двести лиг[20] окрест с дождем выпали. Ну, тут-то все и все взвыли – что благородные, что чернь… По триста душ в день гибло, а то и больше. Тут этот хитрец Лантахарий и выскочил, как из проруби. Скупил все запасы унитиола[21] в окрестных графствах, погрузил на телеги и вздумал в Монклар везти. А чтобы податей не платить и с тамошними крючкотворами не делиться – отправить груз не трактом, а тайными тропами, через Альбы. Как был рисковым человеком, так и остался, некоторых годы не правят… Опрокинули мы с ним, как водится, по стаканчику, ну он и карты на стол. «Давай, говорит, с нами, Берхард. Проводник ты опытный, каждую здешнюю скалу на вкус знаешь, а мне как никогда нужны надежные люди. С оплатой не обижу. Верну то, что должен был восемь лет назад, и сверху щедро насыплю». Ну я и потек, как свечной огарок на кадиле[22], дурак старый. Встегнулся в эту упряжку. Будто мало мне горя от Лантахария прежде было…
Берхард принялся неспешно грызть ногти на руке. Звук был неприятный, точно нож скоблит, а ногти, кажется, твердыми, как гранит, но Гримберт дождался конца этой процедуры. Благословение Всевышнему, в распоряжении Берхарда Однорукого было лишь пять пальцев.
– Значит, Лантахарий подрядил тебя с караваном в Монклар, а сам остался в Арджентере, подбивать барыши? Ловко. Все торгаши одним миром мазаны…
– Не совсем так, мессир. Отправить-то отправил, но и сам с караваном пошел.
– Настолько не доверял своим людям? – усмехнулся Гримберт. – Боялся, что разворуют его добро по пути? Или просто решил вспомнить старые денечки?
– Не то и не то. Была причина… Он ведь не просто сам пошел, он и сына своего малолетнего прихватил. Сын там, по честности сказать, так себе, одно название. Знаешь, бывает такое, что видишь яблоню, усыпанную большими сладкими яблоками, а на верхушке у нее висит сморщенное сухое яблочко, на ветру дрожит, невесть как за ветку цепляется?.. Вот и сын у него такой же был, сущая немочь. Лет ему около семи было, а выглядел на пять разве что. Чахлый, бледный, сморщенный… Только отец в нем души не чаял, разве что в парном молоке не купал.
– И он взял его с собой в Альбы? – Гримберт едва не приподнялся на своем колючем каменном ложе от удивления. – Я не ослышался? По меньшей мере странный поступок…
Берхард вздохнул.
– От Арджентера до Монклара добраться – это тебе не от спальни до нужника дойти. Пусть напрямик там всего шестнадцать лиг[23], но самый короткий путь между ними тянет на добрую сотню[24]. И не по фруктовым садам да пашням, а по таким местам, куда даже Дьявол не сунулся бы. Перевалы, ледники, гейзеры… Знаешь, я видел людей, от которых после схода лавины оставалось так мало, что даже на хлеб не намазать. И других, наглотавшихся ядовитых газов из-под земли. Альбы нежничать не любят, нет у них, значит, такой привычки…
– Это и слепой заметит, – пробормотал Гримберт. – Я хотел знать, за каким чертом он потянул за собой сына?
Берхард задумчиво пожевал губами.
– Ах ты ж черт, опять жрать захотелось. Разговоры завсегда аппетит вызывают. Дурная работа – языком молоть, ни тепла от нее, ни сытости… Так вот, люди, которых нанял караванщиками Лантахарий, тоже не вчера родились. Тоже понимают, из какого места рога у быка растут. Начали требовать плату втрое больше, чем положено. Так вроде по справедливости и положено, раз уж дело опасное, гони монету да не скупись, иначе сам впрягайся в свои телеги и тащи их, как умеешь.
– Еще бы. Кому охота рисковать головой за чужие медяки? Только я не…
– Тройной платы у Лантахария не было, все деньги в товар ушли да в сам караван. Он схватился за голову. А что делать? Люди упираются, ропщут, а время между тем идет. Вся затея на грани срыва. Тут я и подсказал ему один способ. Не мной придуманный, старый, заведенный, говорят, еще первыми караванщиками. Он называется «каменная гарантия».
– Как будто без того тут вокруг недостаточно камня… – пробормотал Гримберт. – Но, кажется, я слышал о подобном, хоть и мельком.
– Караванщики его не любят, но иногда, когда крепко припирает, вспоминают про него. «Каменная гарантия» означает, что хозяин сам отправляется в путь со своим караваном. Мало того, берет с собой самого близкого единокровного родственника. Этим он показывает своим людям, что опасности нет, ведь если была бы, он бы подверг ей и себя, и своего заложника. А кто по доброй воле рискнет ребенком?..
– Хитро, – признал Гримберт. – Опасно, но хитро.
– Это понимать надо. Раз хозяин каравана сынка своего в путь берет, значит, ручается, что поход безопасен, смекаешь? А значит, втрое слугам можно не платить, обойдутся и двойной платой. Нет такого риска, чтоб втрое платить… Он и меня на этом провел, честно сказать. Пообещал десять флоринов сверху тех, что мне уже полагались, ну, я и клюнул. Тоже впрягся в его чертову упряжку и был там единственным проводником. Никто больше и не соблазнился, по честности говоря.
Гримберт не удержался от усмешки.
– Когда я тебя встретил, ты не был похож на обладателя пятнадцати флоринов.
– Если я чему-то и был обладателем, так это болящей с похмелья головы да пустых карманов. Ты прав, я не получил этих денег. Вообще ничего не получил. Этот поход был самым паршивым из всех, что мне приходилось видеть, должно быть, Господь намекал мне, что раз выпустил из клюва пять монет, нечего гнаться за ними, что ушло, то ушло…
– Погода не задалась?
– С самого начала. Уже в предгорьях на нас напустилась Полуденная Мачеха, а ведь такого отродясь не было, чтоб она выбиралась из своих чертогов, особенно в это время года. Перетряхнула весь снег, сбросила в ущелье одну из повозок, на том и успокоилась. Вот только дальше было не лучше. Напротив, каждый новый день приносил новые беды. Разведчики, посланные осмотреть соседнюю гору, заплутали в тумане и замерзли насмерть. Одна из самоходных телег разбилась, слетев с серпантина. Двух или трех человек покалечило валунами под Оловянным Мостом. Веришь ли, уже на третий день пути мне казалось, будто сами Альбы желают свести с нами счеты. Старый генератор на стоянке забарахлил и, прежде чем кто-то успел спохватиться, сжег шатер вместе со всеми картами и навигационными приборами. Посреди ночи стали исчезать выставленные часовые, причем на