На его короткий приглашающий жест Гримберт помотал головой:
– Спасибо, останусь на ночь внутри. Здесь мороз не донимает.
На самом деле мороз донимал, и сильно. То ли внутренний термоконтроль не работал должным образом, то ли все тепло уходило через потрепанную обшивку, но он едва сдерживался от того, чтобы не лязгать зубами. Металлу холод был нипочем, а вот человеческой плоти, съежившейся внутри его…
Берхард не стал настаивать. Возможно, ему не было дела до того, что станется со спутником. А может, в глубине души он, пусть и не особо сообразительный, понимал истинную причину того, отчего Гримберт не спешит выбираться наружу. Едва лишь отключив нейро-штифты, тот вновь превратится в слепого, обреченного покорно плестись следом и не способного самостоятельно сделать и шага. «Нет, – решил Гримберт, прикусывая озябшие губы, – не вылезу отсюда, пока не сделается совсем худо».
Дряхлый слепец – и беспомощный старый воин. Два калеки, связанные невидимой цепью нейрокоммутации. Вынужденные сосуществовать друг с другом, потому что по отдельности оба обречены. Какая злая пародия на симбиоз!..
Приготовив в миске похлебку из сушеного мяса, жира и ягод, Берхард не стал греться у догорающего огня, как бывало, а быстро забросал его землей. Инфракрасные излучатели доспеха работали столь плохо, что во всех доступных спектрах Гримберт видел лишь его смутную фигуру, но не выражение лица. Но сейчас даже его поза выражала настороженность.
– В чем дело? – прямо спросил он. – Опять чутье?
Берхард тряхнул головой:
– Неважно.
– Я же вижу, ты весь день себе места не находишь.
– Старые кости ноют. Наверно, и меня благословением Святого Бернарда прихватило, мессир.
Гримберт заставил доспех присесть по другую сторону притушенного кострища. Стальные ноги-балки не имели никакого анатомического сходства с человеческими конечностями и даже сгибались в другую сторону, но ему удалось склонить торс под нужным углом. Это, хоть и немного, но сгладило разницу в росте между ними.
– Я помню, что ты говорил мне. В Альбах опасно лгать.
В инфракрасном свете мелькнула щербатая усмешка бывшего альмогавара.
– Я и не лгу, мессир. Захотел бы я солгать, сказал бы тебе, что все в порядке и беспокоиться нечего.
– Значит, нам есть из-за чего беспокоиться?
– Есть.
– Так из-за чего?
– Здесь, в Альбах, есть много опасных штук. Коварные ледники, обвалы, высокогорные ветра, старые мины… Но по-настоящему беспокоиться надо только из-за одного. Из-за человека.
Гримберт сразу же насторожился.
– Человек? Ты видел кого-то?
Берхард задумчиво поворошил пальцами теплую золу.
– Хотел бы я ошибаться, мессир. Но очень уж это похоже на погоню.
Часть седьмая
Гримберт ощутил, как лязгнул вхолостую патронник пушки. Жалкий доспех не мог похвастаться интуицией или чувствительностью «Тура», но тревогу хозяина он распознал безошибочно. И попытался отреагировать на нее приведением в активное состояние боевых систем. Может, это был и не самый смертоносный механизм в юго-восточной части империи, но по крайней мере исполнительный.
– Что?
– Их несколько, – Берхард поежился, глядя куда-то в ночь, слишком плотную, чтоб ее могли разогнать сенсоры рыцарского доспеха. – Трое или четверо, но мне сдается, что больше. Может и полдюжины быть.
– Давно они идут за нами?
– От самого Бледного Пальца. Весь день тащатся, черти, и ловко тащатся. Близко не подходят, сами на глаза не лезут, но двигаются ровнехонько след в след. Как на длинном поводке ведут. Вот только всякий поводок рано или поздно заканчивается…
На миг Гримберту показалось, что древний реактор его безымянного доспеха полыхнул невидимым пламенем, отчего его бронекапсула на миг превратилась в раскаленную печь. Игра подсознания, конечно, чистая психосоматика, но этого было достаточно, чтоб на груди выступил липкий горячий пот.
Засада? Кто-то караулил брошенный доспех под Бледным Пальцем? Нелепо. Даже если у кого-то остались счеты с его предыдущим владельцем, где найти охотника достаточно упорного, чтобы годами стеречь приманку? Глупость, совершенная глупость, но…
– Думаешь, грабители?
Берхард неохотно покачал головой:
– Непохоже. Бывает, что и грабители в горы лезут, особенно от голодухи. Но эти… Слишком ловко идут, для грабителей. Горы обходят, под обвалы не лезут, ан держатся за нами, как хвост за собакой.
– Может, караван? – предположил Гримберт. – Держит путь в ту же сторону, что и мы, вот и все дело.
– Это не караван. Я за сегодня три раза направление менял, курс подворачивал по-хитрому. Ан хрен там. Куда мы, туда и они. Ровнехонько пристроились, значит. И в Альбах, по всему видать, не первый день. То и тревожит, мессир.
– Что?
– Это не оборванцы, что разбойничьих хлебов вкусить решили. – Берхард задумчиво поднял из снега тлеющий уголек и, подумав, бесшумно раздавил его пальцами. – Это ребята, по всему видать, упрямые и решительные, а я таких не люблю.
– Чертовски решительные, – пробормотал Гримберт, – раз уж решились преследовать рыцаря в доспехе. Или настолько безмозглые, что, пожалуй, не разберут, где в аду сковородка, когда придет час.
Берхард поморщился. Может, не отрегулированные должным образом динамики доспеха казались ему чересчур громкими, а может, и по другой причине.
– Пехотинцу, допустим, супротив рыцаря переть дело бессмысленное. А ну как они подготовились?
Гримберт пренебрежительно фыркнул:
– Как, скажи на милость? Потащили с собой в горы чертову бронебойную пушку? Ты сам сказал, они идут быстро, а значит, налегке!
– Пушки у них, может, с собой и нету, – задумчиво протянул проводник. – А вот небольшая динамо-реактивная пушечка-безоткатка вполне быть может. На салазках-то – небольшой груз. Это тебе не бомбарда в пятьсот квинтал весом, она ходу почти не помешает.
Гримберту мгновенно перехотелось острить. Переносная динамо-реактивная пушка для сверхтяжелого «Золотого Тура» представляла не больше опасности, чем лягушка для крестьянской телеги, но для той рухляди, в которую он теперь был заточен, могла быть смертоносным оружием. Три дюйма брони в самом толстом месте лба – не та сила, что помешает раскаленной кумулятивной струе прожечь корпус до самой бронекапсулы и превратить его в кусок спекшегося со сталью мяса.
– Или пяток серпантин?[37] – Берхард зевнул, глядя в звездное небо над собой. – Я такие штучки видал, когда при службе был. На вид небольшие, три человека с собой несут, а ядрышко-то подкалиберное, и с вольфрамовой начинкой. Такое четыре дюйма стали навылет пройдет, пожалуй…
Для несведущего в рыцарских делах бывшего пехотинца Берхард, кажется, довольно неплохо представлял себе суть вещей. И чертовски хорошо понимал, что изношенный доспех легкого класса, устаревший еще во времена его прадеда, может быть грозной силой лишь в тех условиях, которые соответствуют его боевым возможностям. Дюжина профессиональных ландскнехтов при паре легких полевых орудий может повергнуть рыцаря при удачном стечении обстоятельств за несколько минут. Не потребуются ни герольды, возвещающие начало схватки, ни торжественные сигналы горна, лишь пара хладнокровных наводчиков да выверенные прицелы.
Гримберт настроил фокус рыцарских сенсоров на максимум и взглянул в ту сторону, куда прежде с беспокойством посматривал его проводник. Разумеется, ничего не увидел. С наступлением темноты Альбы превращались в россыпи угольно-серых теней с острыми зазубренными контурами. С двух арпанов не рассмотреть и ставшую лагерем армию.
Лаубер. Это слово колючим стальным шипом коснулось затылка. Словно примериваясь, куда лучше вонзиться.
У Лаубера хватит денег, чтобы нанять даже не дюжину ландскнехтов, а целую роту кондотьеров[38] при легких полевых орудиях. Да еще выделить им в помощь столько профессиональных проводников и «альбийских гончих», сколько сыщется во всех окрестных городах.
Лаубер – осторожный в мелочах человек, а еще он всегда доводит дело до конца. И дело, которое называется «Туринский Паук», тоже обязательно должно было быть доведено до конца.
Дьявол. Гримберт едва сдержался от того, чтоб изрыгнуть в микрофоны бронекапсулы сложноустроенное ругательство на латыни – Берхард все равно бы его не понял, а шуметь лишний раз в Альбах – дело для дурака.
Ему следовало догадаться, что псы Лаубера снуют по округе, выискивая его след. Но вот о чем он точно догадаться не смог бы – что они устроили засаду под Бледным Пальцем, точно зная, где его ждать. Этого нельзя было объяснить даже дьявольской проницательностью графа Женевского. Даже вмешательством самого Господа Бога, если на то пошло.
– Как быстро они идут? – кратко спросил он.
Берхард колебался недолго.
– Достаточно быстро, мессир. Если глаза меня не подводят, на каждую нашу лигу они делают три.
– Значит, мы будем идти быстрее! Вспомни самые короткие пути, я введу их в навигационную систему и…
– Без толку, мессир.
– Что?
– Твоя консервная банка, – Берхард коротко махнул рукой в его сторону. – Мы могли бы махнуть через Глейсервилль, вот только ты не пролезешь даже в самую большую его трещину. А на Снежной Карге тебя не выдержит лед, он и под человеком-то играет… Если хочешь уйти от погони, тебе придется…
Черно-белый мир вдруг подернулся рябью, поплыл, утонул в оглушительном шипении. Столь громком, будто весь лежащий в Альбах снег, сколько бы его ни было, вознамерился сойти, увлекаемый одной исполинской лавиной.
Гримберт вздрогнул в своей бронированной капсуле. Не лавина, определил он секундой спустя, и не ошибка в оптических контурах. Это доспех реагирует на мой страх. Страх перед словом, которое еще не было произнесено.
– Нет.
Берхард устало вздохнул. Как вздыхал десятки раз прежде за время их многодневного пути.