леку уши погрел. Зато разузнал, кто у них главный.
– Кто? – резко спросил Гримберт.
Берхард потер грязным пальцем щеку.
– Как его, собаку… Мессир Лаудо, что ли.
– Лаудо?
– Вроде того. Имя чудное, не из наших краев.
Гримберт ощутил, как тяжело пульсирует в груди сердце. Точно не мощный насос, гонящий по жилам кровь, а какой-то жабий пузырь, способный лопнуть в любой миг.
– Лаубер? Может, его звали Лаубер? Вспомни!
Берхард быстро закивал головой.
– Ах, черт, в самом деле, Лаубером они его кликали. Мессир Лаубер, вот как.
– Мессир Лаубер…
– Так они его называли. Видать, важная птица, а?
Будь на месте его никчемной развалины «Золотой Тур», уже ощутил бы тревожные перемены в самочувствии хозяина. Изменившийся пульс, мгновенно поднявшееся давление, резкое повышение ритма сердцебиения и дыхания… Заботливый «Тур» уже ввел бы ему дозу синтетического психолептика, чтобы успокоить нервную систему, толику кроверазжижающего, немного эфир бензоилэкгонина[52], чтобы прийти в тонус…
– Проклятый падальщик… – процедил он, не разжимая губ. – Даже сюда… До самого ада…
– Не падальщик, – Берхард мотнул головой. – Не та порода. Скорее, ястреб. Такие вонзают когти в спину так, что кости трещат. И добычу выслеживать тоже умеют.
Гримберту захотелось от отчаяния садануть стволом орудия по гранитному валуну, как кулаком.
Лаубер. Злой призрак страшного прошлого. Он последовал за ним и в страшные Альбы. Даже если Гримберт сломает шею, рухнув в древнем доспехе с высокого утеса, первой же фигурой, встретившей его в аду, станет он – ядовитый змей, граф Женевский.
– Рыцарей среди них нет?
– Не родился еще тот дурак, что рыцаря в горы потащит. На перевале оно одно, а тут… Пффф.
Лаубер осмелился вылезти из гнезда без своего «Уранового Феникса»? Подумав несколько секунд, Гримберт пришел к мысли, что это не так уж невероятно. Во-первых, от рыцарского доспеха почти нет проку в горах, чему он сам – явственный пример. Лучше двигаться налегке и быстро, чем громыхать по глубокому снегу, ежеминутно рискуя накликать обвал себе на голову. Во-вторых, вполне может быть, что граф пребывает в Салуццо инкогнито. В этом случае знакомый на всю империю доспех и подавно станет обузой.
– Они быстро идут?
– Да уж быстрее, чем мы. Шли бы еще быстрее, кабы не трицикл.
Гримбер на ходу развернул торс рыцаря, чтобы взглянуть в лицо Берхарда – не шутит ли?
– Трицикл? Ты хочешь сказать, они взяли с собой в Альбы трицикл?
Берхард махнул рукой.
– Не боевой и не грузовой. Легкий, с хорошей проходимостью. Такой хода не затруднит.
– Неужто везут с собой столько припасов?
– Не сказал бы я, мессир, что там припасы.
– Что же там?
Берхард наморщил лоб и скупыми жестами единственной руки изобразил что-то вроде пивного бочонка.
– Круглая такая штука. Железная, с оконцами. Здоровая, с добрую бомбарду размером. У нас в Салуццо такими обычно химикалию всякую сложную перевозят.
– Автоклав, – процедил Гримберт, чувствуя, как мертвеет сердце, наполняясь вместо крови густой холодной жижей. – Ну конечно. Лаубер предусмотрел и это.
Рыцарский доспех лязгнул пустыми патронниками, сводя вместе основные орудия. Рефлекторная реакция примитивного механизма на всплеск нейроколебаний в мозге пилота. «Золотой Тур», обнаружив подобное, измерил бы гормональный фон своего хозяина и впрыснул в кровь тщательно просчитанный коктейль, призванный успокоить его и привести в тонус. Древняя железяка могла реагировать лишь таким образом.
Берхард выглядел озадаченным.
– Предусмотрел что?
– Лаубер умен и всегда действует обстоятельно. Это его почерк. Этот автоклав… Эта бочка предназначена для меня.
– С каких это пор людей, как рыбу, в бочках возят?
– В подобного рода автоклавах можно создать комфортную среду для перевозки. Температура, давление, влажность… Лаубер хочет, чтоб я перенес путешествие в Женеву в наилучших условиях, не подвергая себя риску. Он очень заботится о моем здоровье. Кроме того, это лучший способ переправить меня через границу, не вызывая подозрений. Как консервы в закрытой банке. Что ж, Лаубер всегда умел думать на несколько ходов вперед… Сколько у нас времени?
Берхард ответил сразу же, без обычного раздумья. Понятно, чего. Он сам уже не раз прикидывал это, только молча, про себя.
– Часов шесть.
– А если мы будем идти ночью без сна и остановок?
За железное тело доспеха он не беспокоился, при всей своей медлительности и неуклюжести оно отличалось настойчивостью и упорством. В способности Берхарда идти всю ночь напролет он тоже не сомневался.
– Все равно нагонят, но ближе к утру.
– Тогда не будем терять времени.
– Да, мессир. Пожалуй, не будем.
В черно-белом мире лишенный своих красок закат не выглядит ни красочно, ни волнующе. Просто небо начинает стремительно темнеть, меняя грязно-белый оттенок нестираного сукна на глухой свинцовый отлив. Накатывающая темнота слизывает острые грани утесов и скал, превращая их в глухие тяжелые монолиты. Нарушать эту гипнотическую иллюзию при помощи фар Гримберт не хотел. Да и ни к чему выдавать свое местоположение светом к вящей радости преследователей.
Погоню он увидел еще засветло, после полудня. К тому моменту, как устаревшие сенсоры доспеха сумели разобрать человеческие фигуры, вынырнувшие из-за утеса, расстояние сделалось пугающе небольшим – километров пять или шесть, едва ли больше. Фигуры пока казались крошечными, как ползущие по бумаге микроорганизмы, и двигались обманчиво медлительно, но Гримберт знал, что эта иллюзия развеется весьма скоро.
По их следу шла погоня – профессиональные и хорошо вышколенные ищейки. На фоне снега Гримберт в самом деле разобрал тринадцать фигур, двигающихся в ясно различимом боевом порядке. Поначалу ему казалось, что они тащат с собой не то громоздкие кумулятивные пики, не то охотничьи аркебузы с непомерно массивными стволами. Однако реальность и здесь не замедлила одарить его неприятным сюрпризом.
– Кулеврины[53], – спокойно обронил Берхард, имевший возможность видеть пришельцев вблизи. – Не серпантины, конечно, но тоже приятного мало. Вроде легких пушечек, на плече унести можно, но нрав, как у сущих демонов, я-то их в деле видел, когда против басков воевал. Калибр крошечный, с два пальца всего, как у аркебузы, но пули там особенные, бронебойческие, из закаленной стали, да пороху три полных меры. С пяти сотен шагов такая штучка дюйм брони прошибет, а если ближе, так и того больше…
Гримберт ощутил, как в желудке образуется острая расщелина, наполненная чем-то чертовски едким. Точно глотнул аккумуляторной кислоты.
Не какие-нибудь ополченцы с дедушкиными аркебузами. Не компания охотников, вздумавших поразвлекать себя охотой на живую мишень. Скорее группа профессиональных забойщиков – бронебойных стрелков из числа тех, что ценятся дороже венецианских наемных убийц. Сразу видно, даже оружие выбирали не абы как – с полным пониманием дела и предстоящей работы. Дьявол, дьявол, дьявол…
Не стали рвать хребты, таща в горы массивные серпантины, ограничились самым необходимым. Еще один признак того, что ими руководили не прихоть, не каприз, а чья-то злая и умная воля. Гримберт уже знал чья.
«Не дадут уйти, – понял он, ощущая, как тело истекает липкой ледяной жижей вместо пота. – Настигнут и расстреляют с удобной им дистанции. Кулеврина только кажется нелепым и архаичным оружием, совершенно беспомощным против рыцарского доспеха, небольшая команда опытных бронебойщиков способна живо выбить из боя даже рыцаря среднего класса. Вышибить датчики и сенсоры, превратив его в слепо ковыляющий стальной гроб, перебить гидравлические сочленения и суставы, мгновенно лишив подвижности, расстрелять радиаторы и расположенные под тонкими участками брони силовые кабели…»
Размер имеет значение, но далеко не всегда играет решающую роль. Хорошо организованные хищники способны растерзать куда более крупного противника, просто навязав ему свои условия боя и ловко пользуясь имеющимися преимуществами. У застрельщиков Лаубера таких преимуществ было в избытке.
Гримберт едва не рычал от злости, но в следующий миг ему уже хотелось стонать от отчаяния. Будь его доспех вооружен, он бы мог рассчитывать если не на честное противостояние, то по крайней мере на шанс к спасению. Отгоняя преследователей пулеметным огнем, заставляя их залегать, он, быть может, смог бы добраться до места, в котором мог ощущать себя в безопасности, но… Гримберт тщетно кусал губы, ощущая мучительное покалывание в спине. Если лобовая броня доспеха еще имеет шансы не быть мгновенно пробитой, особенно с большого расстояния, то тыльная не представляла для охотничьих кулеврин преследователей серьезной преграды.
Иногда, особенно в рассветные часы, когда небо не было забрано свинцовыми тучами, он мог разглядеть колышущуюся позади идущих охотников тень, грузную и тяжелую, точно тыква, водруженная на колеса. Он уже знал, что это, но все равно, увидев эту тень, всякий раз стискивал зубы до ломоты в висках.
Автоклав. Похожий на большую округлую бочку, он должен был весить чертову уйму и причинять больше хлопот, чем водруженная на телегу всамделишная пушка, но люди Лаубера тащили его за собой с удивительным упорством, ловко преодолевая крутые спуски, ледники и расщелины.
Гримберт знал, что эта штука предназначена для него. Надежный сосуд для драгоценного груза. Когда с доспехом будет покончено, его, беспомощного и слепого, извлекут из бронекапсулы и запихнут внутрь. Там, внутри, должно быть весьма просторно и комфортно, а сложная аппаратура на протяжении всего пути до Женевы будет поддерживать для своего единственного обитателя комфортные условия существования. Но Гримберт знал, что скорее сам направит доспех в пропасть, чем позволит сотворить с собой что-то подобное.