В дальний конец кают-компании свет почти не проникает. На фоне темной стены, не представленные на суд живой аудитории, в некоем извращенном и неуместном, но все же жутко трогательном танце скачут два мерцающих уродливых силуэта. Будто в счастливом воссоединении, они кружатся вокруг друг друга, неистово, но не без изящества. Кажется, вместо ног у них по длинному шипастому хвосту.
Снаружи на палубе видно, что корабль продолжает свое скитание, потрясенный от одиночества и усталости и, возможно, утративший рассудок из-за произошедшего под палубой.
Нос на мгновение поднимается над небольшой волной и бросает выжидающий взгляд в сторону далекой гавани, к которой судно медленно относит всю ночь после того, как оно изменило курс.
На берегу и примыкающей голой суше горят белыми точками огни портового городка. Тут и там в их свете видны неровные силуэты маленьких зданий, на каменных фасадах которых поблескивает стекло, формируя невольный маяк для того, что несут эти волны.
Невзирая ни на что, корабль скользит по волнам, неумолимо уносимый течением, которое подхватило его стальной корпус днем ранее и теперь медленно толкает к берегу, хотя, наверное, не так уж и бесцельно, как представлялось на первый взгляд.
На носу, крепко привязанная веревкой к перилам, одинокая раздетая фигура кивает поникшей головой в сторону суши. Бледная плоть упитанного торса то и дело омывается брызгами морской воды, но на нем все еще видны следы страшных увечий, нанесенных как с неистовством, так и с тщательностью. Это причудливое носовое украшение вскрыто от пупка до грудины, и являет стихии чернеющее нутро. Инструмент, использовавшийся для столь грубого доступа к сердцу, давно исчез. Возможно, выпал из мокрых скрюченных пальцев в обсидиановый грохочущий вихрь величественного океана.
Будто в подражание короне, в том месте, где срезан скальп, через всю верхнюю часть черепа неровным рядом, в форме гребня или плавника, вбиты гвозди. Обе ступни у мертвеца отсутствуют, а связанные бечевкой ноги образуют один жуткий хвост.
Призови имя
На песке цвета ржавчины, под зеленовато-желтым небом распростерлась гигантская фигура, заняв собой весь длинный ровный пляж. Беспорядочно рассыпанные по огромной туше десятки молочных глаз смотрят в никуда. Черная соленая вода плещется о серую массу безжизненной плоти и покрывает труп пеной. Протянувшееся далеко, до красноватых мысов, ограничивающих пляж с обоих концов, тело сохраняет блеск в неповрежденных местах и становится рыхлым в тех, где гладкие бока тронул распад. К счастью, во сне не ощущается запах. В желтом свете, проникающем сквозь плотные неподвижные облака, виден длинный клюв, усеянный по краю мелкими, как у кита-убийцы, зубами и раскрытый в некоем подобии улыбки. Огромный плавник напоминает парус, разорванный шрапнелью, но по-прежнему направленный в небо.
В других местах береговой линии, которая вполне могла бы граничить с высохшим марсианским озером, песок испещрен вытянутыми в длину студенистыми массами, будто эту гору плоти выпотрошили в битве между Левиафанами в темных глубинах черного океана.
Клео ничего не может сказать. Даже птицы не садятся на выброшенного на берег гиганта.
В ужасе осматривая труп, она понимает, что берег – это старая Эспланада Пейнтона. Становятся видимы останки ресторана «Побережье». Его стальные опоры рухнули. Здание, похоже, приняло на себя удар и было смыто в море. Берег претерпел изменения, как и окружающая атмосфера и сам океан. Клео пытается постичь эти перемены, но потом осознает, что на пляже она уже не одна.
Из-за выступа из красного щебня, в паре сотен футов от того места, где она стоит, разинув рот, появляются две усатых головы. Они черные и гладкие, как у тюленей. Но их ухмыляющиеся морды вовсе не напоминают тюленьи. И у них не бывает мускулистых плеч и рук.
Оглядываясь через плечо на скалы, Клео пытается убежать по рыхлому песку настолько быстро, насколько это возможно во сне. Но тщетно.
Гладкие головы исчезают и вновь появляются еще ближе к ней, возле цементной стены, отшлифованной волнами до жемчужного блеска. Черные твари поднимают морды, словно собаки, учуявшие запах пищи.
Где-то за длинным мысом из щебня и камня, в задней части пляжа, раздается пронзительный крик. За ним следует жуткое хныканье. С другой стороны звучит жалобный вопль. Сердце у Клео разрывается от этого горестного звука.
Откуда-то из-за пределов пляжа доносится глухой удар брошенного на землю тяжелого тела. Он не только слышится, но и ощущается в колебаниях почвы. К звуку, похожему на треск ломающегося дерева, прибавляются несколько возбужденных криков. Будто жертву немалых размеров умерщвляет более крупный и свирепый хищник.
Убегая, Клео наступает голыми ногами на что-то хрустящее. Оно скручивается, вдавленное в песок. Клео смотрит вниз, на то, что раздавила.
На нее смотрит лицо, некогда бывшее человеческим. Но длинное бледное туловище принадлежит морскому коньку. Шипастый хвост беспомощно подергивается. По лицу существа читается, что его глубокие страдания подходят к концу. Рот, чрезвычайно похожий на человеческий, жадно глотает воздух. Розовые жабры на полупрозрачной шее трепещут.
Клео рыдает и хочет разбить хрупкую голову существа камнем, чтобы положить конец его мукам. Но преследователи уже перегнулись через каменистые выступы. Они шипят, чувствуя ее панику и усталость.
Путь впереди преграждает пестрый хобот, покрытый белыми пятнами болезни. Гигант, чья туша неподвижно лежит на берегу, наверное, размахивал этим отростком в предсмертной агонии.
Клео уверена, что попытка сбежать в любом направлении будет тщетной, и инстинктивно чувствует, что в этом песке легкой смерти ей не найти. Видя эти трупы на пляже и слыша хруст костей за дамбой из щебня, она понимает, что в этом месте и времени иначе не бывает. Худшего откровения и представить себе нельзя.
Клео с дрожью просыпается. Лицо у нее мокрое. Она разговаривала во сне или плакала.
Горло саднит.
Она едва не рыдает от облегчения, когда начинает медленно узнавать интерьер своей гостиной. Хотя некоторые фрагменты помещения кажутся ей чужими. По крайней мере, она не помнит, что они находились у нее в доме. Возможно, завтра эти детали и предметы станут узнаваемыми и принесут не тревогу, а успокоение.
Еще одна жаркая ночь.
Клео пьет воду из соски на закрытой чашке, которая стоит на подносе, прикрепленном к ее мягкому креслу. Уняв тревогу с помощью двух успокоительных таблеток, она включает медиа-сервис и смотрит, как на экране рушится мир.
Итальянские ВМС перехватывают пятое за три дня судно с беженцами. Подтверждена гибель нескольких тысяч человек. Выживших нет.
Съемка в ночном режиме транслируется из Средиземноморья.
Металлические переборки внутри дрейфующего судна трагически-серого цвета, у Клео он ассоциируется с морской войной или катастрофой. Низкий потолок, усеянный заклепками, пересекают трубы. Краска пузырится от ржавчины. Пылинки, поблескивая, плавают в темноте, словно планктон в затонувшей посудине. Снимая панораму, камера высвечивает неистово скачущего мотылька.
Нижняя палуба беспорядочно покрыта неподвижными фигурами. Этот нищенский караван тянется, сколько хватает взгляда: одеяла, обнаженные конечности, сброшенные сандалии, груды разрозненного багажа и бледные подошвы ног, прошедших великое множество миль, чтобы добраться до этого корабля, но навсегда утративших способность ходить. За границей видимости будто царит пустота.
Перед камерой появляется какая-то крупная фигура. Она движется неестественно прямо, словно астронавт в состоянии невесомости. Представитель министерства здравоохранения или военный ученый, облаченный в защитный костюм и несущий сумку с оборудованием. Появляются еще двое человек, в таких же костюмах с шлангами для подачи воздуха. Они осторожно бредут через желтовато-зеленую мглу, лица скрыты за затемненными линзами масок. В руках – пластиковые ящики. Некто четвертый снимает все на камеру, закрепленную на шлеме.
Далее следуют крупные планы раздутых лиц, раскрытых и налитых кровью глаз, оскаленных в гримасе ртов. Один мужчина с вытянутой шеей, высеченный в агонии, широко разинул рот, будто перед кончиной кричал на саму смерть. Рядом с ним мать сжимает в руках неподвижное дитя. Маленькая головка отвернута прочь, будто ребенок боится камеры. Большинство мертвецов лежат, уткнувшись в пол, словно они были не в силах смотреть на жизнь, из которой уходили.
Изображение сменяется внешним видом большого грузового судна. Древний корпус покрыт пятнами коррозии. Свет на мостике не горит, корабль дрейфует. Фонари окрашивают воду в красный цвет. Вдалеке кружат торпедные катера и фрегат. Само судно подсвечено белыми прожекторами, будто это некий образец для исследований, лежащий на черной поверхности моря. Вдоль него покачиваются на волнах резиновые шлюпки. Морские десантники толпятся в небольшом катере, при этом поглядывают вверх на релинг, держа оружие наготове.
Нос и корма усеяны неподвижными человеческими телами. Маслянистое море с привычным безразличием качает очередное древнее корыто, так и не пересекшее его.
Дети.
Так далеко, в относительном комфорте и безопасности своей квартиры в английском Девоне, Клео закрывает глаза и мысленно уплывает в собственную красную мглу. Она хочет, чтобы эти образы не меркли, но избыточный ужас со временем становится чем-то обыденным и перестает волновать.
Даже новая болезнь и бесконечный кризис с беженцами кажутся пустяками при нынешнем раскладе.
Когда Клео открывает глаза, на экране появляются субтитры с именами политиков, представителей власти, военных и ученых, но сил читать их у нее нет. Каждый говорит в отдельной части передачи.
Корабль плыл из Ливии, из груза были только люди. Снова отчаявшиеся беженцы из Восточной, Западной, Центральной и Северной Африки.
Через несколько секунд репортаж пополняется новыми кадрами.