венного света. Я обрисовал картину в общих чертах, признаю, но то было начало прозрения, которое в ту ночь и последующий период стало проявляться в моем воображении в виде обширных, эпохальных и даже монументальных видений.
День за днем, по мере приближения даты заключительного собеседования, возвращаясь с работы домой, я медленно, но тщательно избавлялся от тела Грэма и его вещей. Ковер убрал, а мебель отдал местным благотворительным организациям. Отскреб голый деревянный пол, стены и потолок. Снял занавеску. Фактически стер соседа с лица земли.
Пустой Реликварий положил на прикроватный столик, подстелив под него кусок накрахмаленной белой ткани. Сидя со скрещенными ногами перед своей святыней, я лелеял воспоминания о содержимом этой коробки. Делал заметки. Использовал свое воображение на полную катушку, перечитывал и сокращал, бесконечно полировал холодными ночами эти слова, пока не начал, хотя и слабо, улавливать какой-то смысл чудесного света и всего, что он обещал и чем был наделен.
Хотя сотовый Грэма еще звонил какое-то время, после того как я избавился от тела, никто не приходил и не спрашивал моего соседа. Телефон я отдал бродяге на улице.
Ко времени заключительного собеседования, на котором мне должны были вручить белый конверт, я превратил комнату в место утешения и размышлений. Скудно обставленное, но чистое, оно было пропитано ощущением священной тайны, порожденной моей скромной святыней, и словами, которые я произносил перед ней каждый вечер после простой трапезы, запитой стаканом холодной воды.
Охранники остались у главных дверей представительского этажа и сообщили, что будут ждать меня, пока встреча не завершится. Проследят, как я буду выполнять унизительный ритуал – убирать свое рабочее место на глазах у перепуганного персонала. Затем бывшие коллеги с новой энергией предпримут все свои бесполезные усилия, чтобы избежать белого конверта и моей участи.
Еще никогда этот корпоративный процесс не казался мне таким грубым, примитивным и страшным. Хотя в то утро я уже не боялся. С тех пор, как у меня отняли свет Реликвария, я лелеял в себе ощущение его небесного чуда, которое росло с каждым днем.
Я не сомневался в существовании этого света где-то в лучшем месте, чем здесь. В тот момент также пришел к выводу, что мне нечего больше терять, кроме своей жизни. Однако смерть лишь ускорила бы мое приобщение к тому, что я получал от содержимого маленькой деревянной шкатулки отца Суареса. Живя без страха, всей душой пропитавшись воспоминанием об этом свете, я начал испытывать чувство невесомости и свободы, которого никогда раньше не знал в повседневной жизни. Освобожденный от кабального рабства в компании, я также мог свободно преследовать новую цель, причем такими крайними средствами, какие считал необходимыми в каждом конкретном случае. Как агент света, я также решил позволить себе определенную бесчеловечность с любыми монстрами, с которыми буду сталкиваться, пока не встречу свой неизбежный конец.
Едва двери на представительский этаж закрылись за мной, я присел и подсунул под них два резиновых клина, чтобы их не открыли снаружи.
Затем, в соответствии с инструкциями, прошел в зал заседаний, где меня встретил морщинистый человек в дорогом костюме. Он носил рыжевато-белый парик и туфли слишком большого размера. Уродливый клоун, напомнивший мне обезьяну.
К нему присоединилась толстуха с пышной прической, которая смотрелась на ее голове слишком молодежно. Безвкусные золотые кольца сверкали на ее тучных руках. И у мужчины, и у женщины были проворные крысиные глазки, горящие жутким огоньком. Каждый гнусно полуулыбался, будто пытаясь подавить веселье по поводу ожидающего меня несчастья.
Я сразу понял, что разрушение моей карьеры – а значит, и моей жизни, какой они ее видели (а какое еще тут напрашивалось определение?) – доставляет им огромное удовольствие. Но неужели эти существа, сидевшие в конце длинного стола, и те другие, которым они служили и которые обитали где-то в другом здании, тоже, без сомнения, являвшемся скороваркой страха и запугивания, заставляли нас бояться? Эти гиббоны терроризировали людей, в великом множестве живущих по грязным городам? Мало того, что их ненасытность отравила окружающую среду, так мы еще подчинялись этим существам, ходящим на задних лапах в дорогих одеждах, в обмен на омраченное тревогой и лишениями существование. Люди резали, калечили свои тела в туалетах компаний, прыгали под скоростные поезда из-за них, этих сообразительных, говорливых приматов, лишивших мир света.
Пока маленькая обезьянка в костюме болтала и дразнила меня своим корпоративным двуличием, а похожая на огромный пудинг дама с ее нелепо-царственной прической кивала головой при ключевых словах и фразах, таких как «конкурентоспособность», «добавленная стоимость», «рационализация», «получение права собственности», «перепозиционирование» и «доля рынка», я трогал лежащий в кармане нож для чистки овощей. Наконец-то у дьявола появилось лицо, но его теологическая система оказалась такой же пустой и бессмысленной, как жизни, которыми он окружил себя.
Я едва сдерживался, чтобы не приступить к уничтожению. После расчленения соседа я понял, что мое терпение должно стать таким же глубоким и безграничным, как свет, которому я теперь служил; звериные побуждения и порывы должны быть умерены мыслями о рае. Вернуть немного света в мир возможно лишь в случае отсрочки моего заключения или казни. Мне предстояло много чего сделать, прежде чем я уйду со сцены.
В конце своей речи маленький гиббон явно встревожился из-за моего безразличия и неспособности корчиться и молить о пощаде. Свинья, сидевшая рядом с обезьяной, даже стала возмущаться, будто я нанес им нарушающее трудовую дисциплину оскорбление тем, что просто стоял на месте и с отвращением глядел на них. В этой комнате им нравилось видеть ужас и отчаяние, а не неповиновение.
– Вы не должны вскрывать конверт, пока не покинете территорию компании. Также вы не будете обсуждать его содержимое со своими бывшими коллегами. В противном случае будущая возможность, находящаяся в нем, будет аннулирована.
Он поспешно закончил свою заранее подготовленную речь, снова предложив мне пожертвовать жизненно важные органы в обмен на мизерное содержание. В тот момент это существо было максимально отвратительным. Пока оно сидело там и предлагало мне отдать тело на переработку, я уже даже не был уверен, человек ли это. Хотя не сомневался, что это существо поддерживалось чужими органами. Как еще могло оставаться живым нечто столь древнее, с лицом, напоминающим сухофрукт, превращенное пластическими хирургами в человеческое подобие?
Я разорвал белый конверт перед их испуганными глазами. До моего пробуждения в крови Грэма, укравшего у меня свет, такой поступок был бы немыслим.
Как я и подозревал, конверт был пуст. Он словно отражал мое будущее. Этот кусок сложенной и проклеенной бумаги служил напоминанием о лишенном света мире, где царит бесправие и исключено инакомыслие. Это оказался их последний акт мести тем, кто не смог накопить достаточно капитала, чтобы принять на себя коварную роль руководителей. Те, в свою очередь, сохраняли статус-кво, в котором были единственными бенефициарами. И мы действительно боялись их. Их! Пришло время осветить эти лица простым, чистым и ярким светом.
Я двинулся вокруг стола, словно хотел пожать им руки. Такой маневр явно не предпринимался ранее, и недоумение помогло мне выиграть время. Время, которого хватило бы, чтобы развенчать этих обезьян. Я синхронно схватил каждого руководителя за волосы, а затем изо всех сил рванул вверх.
Раздались крики, и обе фигуры поднялись со своих кресел, как марионетки, над которыми я получил контроль. Раздался хруст, как если бы липкую ленту оторвали от ткани, великолепные королевские кудри рассыпались, и я увидел под ними редкие седые пряди и бледную кожу черепа.
Локоны этой обезьяны, похоже, были пришиты к оставшимся вокруг ушей волосам. Парик приподнялся, как ковровая плитка, и существо засучило своими обутыми в туфли-лодочки ножками. Когда я отпустил этот донорский шиньон, тот шлепнулся на пол, как перевернутое на спину насекомое. И в момент триумфа я понял, что с руководством и его самыми преданными приспешниками можно эффективно справиться лишь путем быстрой дегуманизации с последующим физическим уничтожением. Только после такого господства очищающей ярости может вспыхнуть хоть какой-то свет и омыть мир, освобожденный от титулованных особ.
– Я вернусь за вашими головами в другой раз, – сказал я. Выйдя из зала заседаний, я почувствовал, что мое тело наполнилось таким светом и энергией, что мне хотелось поднимать и швырять огромные камни в тонированные окна зданий, возвышавшихся, как соборы, в коммерческих кварталах.
Покинув здание через пожарный выход для руководства, я прошел мимо частной машины скорой помощи, припаркованной на территории. Видимо, она ждала, чтобы произвести изъятие органов из моего туловища.
Моя первая десятипенсовая «Книга Света» имела большой успех. С момента ее публикации четыре года назад на облачное хранилище «Рэйнфорест» было загружено еще шестнадцать миллионов книг, так что потребовалось некоторое время, чтобы она пролила одинокий луч света сквозь эту массу мечтаний и заблуждений. Мне пришлось три года раздавать книгу бесплатно, прежде чем она стала достаточно заметной, чтобы набрать свой нынешний неудержимый импульс.
И пока «Книга Света» прокладывала себе путь на поверхность, я выходил на улицы и делился своим посланием со всеми, кто был готов меня слушать. Эта весть превосходила меня в своем величии. Передавалась мне свыше.
Время от времени я собственной рукой уничтожал упрямых, невежественных и тех, кого считал безвозвратно запутавшимися в иерархии и ее изощренной системе обмана и ложных надежд. Для меня грязная работа была сродни разрушению ложных идолов или уничтожению гротескных марионеток. Я жил за счет того, что обирал их искалеченные останки.