Пол определить невозможно, но фигуру на полу убил кожаный ремешок, обвивший шею. Задушила удавка, привязанная к куску дерева, упирающемуся в затылок жертвы. При повороте дерева ремешок затягивался, и фигура задыхалась перед церковными свечами, перед чашами, перед камнем, перед тьмой.
Периметр, окружающий дольмен и безжизненное раздетое тело, отмечен еще четырьмя свечами: одна расположена впереди, одна сзади, и две – по бокам, на равном расстоянии друг от друга. Толстые ванильные, они стоят на железных подставках и все еще непокорно горят, не в силах рассеять почти кромешную тьму.
За четырьмя свечами находятся четыре арки. Эти проемы напоминают солнечные затмения, их темные контуры расположены согласно четырем сторонам света, а монолит занимает центр, в месте пересечения проходящих между арками невидимых линий. Комната имеет четыре противоположных входа или выхода.
За каждым порталом не видно ничего, кроме тьмы.
Если встать ближе к первой арке, то можно увидеть, что ее рама сделана из дерева, окрашенного в черный цвет. Эта дверь выходит на юг. Пол под этой овальной пустотой кажется неустойчивым. По деревянным половицам пробегает неприятная вибрация, достаточно сильная, чтобы нарушать ритм сердца, мыслительный процесс и работу дыхательной системы.
Делаем шаг в сторону.
На восток.
Но что-то мешает выбраться из святилища, его удушающей тьмы и липкой пелены миндаля, ладана и ветивера. Из бездонной глубины за этим проемом внутрь устремляется мускульная сила движущегося воздуха, словно мощнейшее течение разбухшей реки. Горячий ветер дует из области, выбеленной солнцем, как в самой жаркой пустыне на Земле.
Идем на запад.
Где нас ждет нечто похуже ветра или гула нестабильной энергии. Из бездонного небытия третьего портала доносится далекий шум, издаваемый огромным зверем. Несложно представить большущую морду, обнюхивающую пол за проходом; фигура не решается войти, но и не желает отступать.
На север.
Северная арка смердит серой. Из центра портала брызгает мельчайшими невидимыми взрывами и капает вода, издавая едва различимые шлепки по размокшему дереву.
В свете, изо всех сил пытающемся пробиться из арки в помещение, что-то мерцает. Видно, что деревянный пол простирается вдоль узкого коридора до подножия лестницы, стены по обеим сторонам невозможно подробно разглядеть. На вершине деревянной лестницы оседает грязно-желтое свечение.
На полу коридора лежит предмет – ножны для меча. Самого клинка не видно, но коричневая кожа ножен, некогда вмещавших его, ломкая и шелушится от времени. По краю поблескивает холодная на ощупь латунная фурнитура.
Если двигаться по коридору и вверх по лестнице, путь преграждает препятствие. Второе тело.
Старик, его худое лицо застыло в крике, оставшемся в беспросветном прошлом этого места. Растянутые в стороны от высохших десен губы превратились в окаменевшую гримасу. Глаза, которые должны подчеркивать выражение лица, отсутствуют. Пустые черные колодцы глядят во тьму из-под бледного, пятнистого, как яичная скорлупа, лба. Редкие волосы на затылке и по бокам черепа спутаны. Ноздри заросшие, волосы бровей торчат, как провода на конце перерезанного кабеля. Голова слишком сильно повернута назад. Кажется, человек оглядывался через плечо и в какой-то момент просто свернул себе шею.
Одет он обыкновенно – шерстяной кардиган, вельветовые, туго затянутые ремнем брюки бутылочно-зеленого цвета, темно-бордовые носки на морщинистых щиколотках, простые, все еще зашнурованные черные туфли. Но худощавое и угловатое тело мужчины кажется слишком уж плоским, будто его вдавили в лестницу. Возможно, на него наступили. При более внимательном рассмотрении одежды также обнаруживается комковатость, вызванная разрывами тела внутри облегающей ткани, отчего его облачение теперь действует как мешок, удерживающий конечности и туловище воедино.
В двух шагах от протянутой хрупкой руки лежит стальной церемониальный меч, в слабом свете его полированное лезвие кажется тусклым пятном.
На вершине лестницы открытая дверь.
В коридоре за ней горит электрический свет, придающий окружению оттенок выцветшей фотографии.
За занавешенными окнами на первом этаже висит пелена спертого, пахнущего миндалем воздуха. Теснота еще больше усугубляется тусклыми обоями и пожелтевшими потолками.
В дальнем левом углу гостиной – загроможденный кухонный гарнитур, его фурнитура и крепления не обновлялись десятилетиями. Некогда белые дверцы шкафов и ящиков пожелтели от солнечного света и покрылись пятнами от готовки. Оранжевый линолеум за десятилетия стерт шаркающими ногами до цвета слоновой кости. Поверхность старых эмалированных приборов покрыта похожими на кровь потеками затвердевшего жира и подливы.
Хрупкие деревянные жалюзи, перевязанные невообразимыми узлами, напоминающими гроздья винограда, заслоняют большую часть света, пропуская лишь его толику сквозь щели в углах оконных рам.
На кухонной стойке раскинулось поле боя из немытой посуды и грязных контейнеров. Стеклянные и жестяные банки с застывшим содержимым напоминают мензурки в заброшенной лаборатории. У стены – тостер, почерневший, как сгоревший в автокатастрофе автомобиль. Хлебница со сломанной дверцей. Из открытой стиральной машины на пол вывалился цветастый язык грязного белья.
В угол кухни вдавлено третье тело.
Рядом с металлической раковиной, в которой выросла башня из грязных мисок и покрытых инеем кастрюль, среди строительных лесов закопченной утвари виднеется нижняя половина женской фигуры. Верхняя исчезает в буфете, стоящем между плитой и раковиной. Дверца деревянного шкафа выбита внутрь под тяжестью тела. Из рамы с погнутыми петлями торчат свежие деревянные осколки. Мясистые ноги в туго натянутых серо-коричневых брюках торчат в направлении комнаты. Толстые щиколотки скрыты белыми носками. Кремовые, с ремешком на липучке туфельки на нелепо маленьких ступнях выглядят забавно, несмотря на чудовищность того, что их обладательницу впихнули в кухонный шкаф.
Возле ног лежит небольшой круглый щит. Артефакт, вроде тех, которые можно увидеть в музеях древности. Сделанный из обтянутого кожей дерева, с ободом в форме колеса и сферическим выступом из тщательно отполированной латуни. Церемониальный, возможно, до сих пор не проверенный в бою, но среди царящей в доме грязи и антисанитарии он выглядит столь же неуместно, как и брошенные в подвале меч и ножны. Старое оружие, не обеспечившее ни малейшей защиты от силы, которая поразила эти тела.
Дальше по коридору какой-то шум. Признаки жизни.
По этому звуку легко представить, что новорожденный жеребенок или теленок изо всех сил пытается встать на тонкие ножки; копыта скользят по околоплодной жидкости, разбрызганной по грязному сараю. Коленные суставы, формой напоминающие грецкие орехи, стучат по деревянному полу. Раздается царапанье. Затем стук тяжелых ног по полу в коридоре, после чего – по обитым тонким ковром ступеням.
Мы здесь не одни. То, что недавно находилось снаружи, поднялось наверх.
Из кухни видна запертая входная дверь, фрамуга прикрыта неаккуратно разрезанным картоном, заклеенным черной изолентой. На одной панели изображена марка корма для собак, отштампованная черными чернилами.
Унылый, коричневатый, как глотка курильщика трубки, коридор, от которого пахнет ладаном, ведет в пару полутемных комнат на первом этаже.
Взгляд проникает в одну из них. Все перевернуто вверх дном, как после землетрясения, но среди хлама все еще видны несколько участков красного коврового покрытия. Те, что на свету, покрыты ворсинками и разводами серой пыли. Две бесформенные груды, возможно, являются стульями, но они настолько завалены мусором, что невозможно разглядеть ни их стиль, ни узоры на обивке. Мебель гостиной, за исключением верхней полки стоящего у дальней стены кремового книжного шкафа, покрывают старые бумаги, одежда, картонные коробки, пластмассовые ящики, клонящиеся стопки книг, обложки которых скрыты полумраком.
В противоположном конце помещения, где на красной нитке, прикрепленной медными канцелярскими кнопками к унылым цветочным обоям, висят старые выцветшие рождественские открытки, свалка испорченных и брошенных вещей достигает высоты головы.
Дверь соседней комнаты лежит на полу в гостиной. Выбитая. Дыры в дверном косяке, там, где из дерева вырваны петли, совсем свежие.
В помещении царит затворнический полумрак. Окна и большие стеклянные двери скрыты плотными шторами. Маленькая лампа на стопке газет освещает подводным светом стол. За ним ели, но посуду никогда не убирали. На поверхности валяются не менее дюжины кружек, внутренняя поверхность которых покрыта коричневым налетом, отчего они напоминают грязные рты. Раскрашенные в странные цвета керамические миски украшены темными разводами. Черствый тост одеревенел и раскрошился. Поверх журналов и сборников головоломок лежит открытая пачка песочного печенья.
Рядом с мягким креслом, чья кремово-розовая обивка потемнела от сальных пятен, стоит тканевый мешок, из которого высыпались пряжа и вязальные принадлежности.
Между газовым камином и захламленным столом распласталось четвертое тело.
На грязном красном ковре перед каминной решеткой лицом вниз лежит женщина. Копна седых волос растрепанная, как вата, с одной стороны и намокшая, темная с другой. Ноги вывернуты под неестественными углами. Один шлепанец слетел. Руки вытянуты вперед, как у парашютиста. Одна все еще сжимает деревянную чашу в форме кубка, судя по стилю, сделанному много веков назад. Емкость пуста.
Остальные вещи в комнате ничем не примечательны, совершенно обычны и пребывают в беспорядке, словно невзначай оброненные и забытые. Кроме большой картины над камином. Написанной маслом в настолько мрачной палитре, что трудно определить, чей это портрет. Виден лишь темный силуэт, в короне и с расправленными крыльями.
Странно, но несмотря на царящие в доме скудость, грязь и беспорядок рама картины покрыта роскошным сусальным золотом и отлита в форме экстравагантного карниза. На ней изображено множество маленьких обнаженных человеческих фигур. Они переплетаются, как бы карабкаясь друг на друга.