– И это все их игрушки? – поинтересовался я.
Она кивнула:
– Да, не считая мягких зверушек. Тех разрешено держать в спальне вместе с остальными вещами.
Джейми, судя по всему, привыкла к такому положению дел. А меня пустота комнаты угнетала. Я не мог себе представить, каково это – расти в подобном месте.
Мы с Джейми вошли, и один из детей обернулся на звук шагов. Мальчик лет восьми, рыжеволосый, веснушчатый, щербатый – двух передних зубов не было.
– Джейми! – радостно закричал он, и все остальные немедленно повернулись к нам. Здесь были дети примерно от пяти до двенадцати лет, мальчиков заметно больше, чем девочек. Позже я узнал, что детей старше двенадцати в обязательном порядке отдают в приемные семьи.
– Привет, Роджер, – сказала Джейми. – Как дела?
Роджер и остальные столпились вокруг. Лишь несколько детей остались возле телевизора, поспешив занять освободившиеся места в первом ряду. Джейми познакомила меня с одним из ребят постарше, который поинтересовался у нее: «Это твой парень?» Судя по тону, мальчуган судил о Джейми точно так же, как и большинство ее одноклассников.
– Нет, просто мой друг, – ответила она. – Но он очень милый.
Целый час мы провели с детьми. На меня градом сыпались вопросы: где я живу, какой у меня дом, какая машина и так далее. Когда мы наконец собрались уходить, Джейми пообещала вскоре вернуться. Я заметил, что обо мне она не упомянула.
Пока мы шли к машине, я сказал:
– Хорошие ребятишки. Здорово, что ты с ними возишься.
Джейми улыбнулась. Добавить, в общем, было нечего, но, готов поклясться, она по-прежнему размышляла над тем, что бы устроить им на Рождество.
Глава 7
В начале декабря, спустя две недели после начала репетиций, мисс Гарбер отпускала нас затемно, и однажды Джейми спросила, не могу ли я проводить ее домой. Не знаю, с чего ей это взбрело в голову. Бофор в те годы трудно было назвать криминальным городом. Единственное на моей памяти убийство совершилось шесть лет назад – какого-то парня пырнули ножом неподалеку от «Таверны Мориса», где часто околачивались ребята вроде Лью. Началась страшная суматоха; перепуганные женщины звонили в полицию и спрашивали, не бродит ли по округе вооруженный псих в поисках невинных жертв. Запирали двери, заряжали ружья; мужчины засели у окон, высматривая на улице подозрительную личность. Но все разъяснилось еще до утра, когда виновник сам явился в полицию и сдался, сообщив, что это была обыкновенная пьяная драка. Судя по всему, жертва попыталась смыться, не заплатив. Парень получил шесть лет за непреднамеренное убийство. Наверное, самое скучное занятие на свете было работать полицейским в Бофоре; впрочем, эти парни важно бродили по улицам, часами торчали в кафе и рассуждали о «преступлениях» с таким видом, как будто, самое малое, раскрыли дело Линдберга[2].
Но нам было по пути, и я не мог сказать «нет», не обидев Джейми. Не то чтобы она мне совсем не нравилась или что-то в этом роде – поймите меня правильно, – но когда приходится проводить с каким-то человеком по нескольку часов ежедневно (и предстоит делать это по крайней мере еще неделю), ты невольно боишься сотворить что-нибудь такое, что испортит следующий день для вас обоих.
Спектакль должен был состояться в пятницу. Мисс Гарбер восторгалась нашими успехами и неустанно твердила всем, что это будет лучший школьный спектакль. Оказалось, она кое-что смыслит в рекламе. В городе была своя радиостанция, и мисс Гарбер дважды дала интервью в прямом эфире.
– Это будет великолепное представление, – объявила она. – Что-то потрясающее.
Еще мисс Гарбер позвонила в редакцию, и они согласились написать статью о спектакле в основном из-за Джейми и Хегберта, хотя и так весь город уже был в курсе. Мисс Гарбер воистину не знала покоя; накануне она сообщила нам, что в театре поставят дополнительные стулья, чтобы вместить побольше зрителей. Мы охали и ахали, как будто и впрямь предстояло значительное событие. Не забывайте, среди нас были и такие, как Эдди. Наверное, он думал, что это единственный в его жизни шанс обратить на себя внимание. И скорее всего, увы, был прав.
Если вы подумаете, что я с нетерпением ждал пятницы, то сильно ошибетесь. Приятели по-прежнему не давали мне проходу, а свободного вечера не выдавалось уже целую вечность. На плаву меня поддерживала лишь мысль о том, что я поступаю «правильно». Конечно, это не бог весть какое утешение, но в данном случае оно было единственным. Иногда я чувствовал себя вовсе даже не плохо, хотя никогда и никому в этом не признавался. Я буквально видел ангелов на небесах, которые с надеждой смотрят на меня, украдкой вытирают слезы и говорят, какой я замечательный и великодушный.
Я провожал Джейми, размышляя обо всем этом, когда она вдруг спросила:
– Правда, что вы с друзьями иногда ходите на кладбище ночью?
Я удивился, что ее интересуют подобные вещи. Хотя трудно было назвать наши похождения секретом, Джейми вряд ли полагалось об этом задумываться.
– Да. – Я пожал плечами. – Иногда.
– И что вы там делаете?
– Не знаю… – сказал я. – Болтаем… шутим. Просто нам нравится там бывать.
– И тебе не страшно?
– Нет. А разве тебе было бы страшно?
– Не знаю… – ответила она. – Возможно.
– Почему?
– Я бы все время боялась поступить неправильно.
– Мы не делаем там ничего плохого. Ну, то есть не переворачиваем надгробия и не оставляем за собой мусора, – сказал я. Я умолчал о наших разговорах насчет Генри Престона, потому что вряд ли Джейми стоило об этом знать. На прошлой неделе мы обсуждали, с какой скоростью однорукий человек может лечь в постель и… короче говоря, вы поняли.
– А вам доводилось когда-нибудь просто сидеть и слушать, как стрекочут сверчки, шуршит листва, дует ветер? – спросила она. – Или лежать и смотреть на звезды?
Джейми, сама будучи подростком, не знала о подростках ничего – понять поведение мальчишек было для нее все равно что постичь теорию относительности.
– Нет, – сказал я.
Она кивнула:
– Наверное, именно этим я бы и занималась, если бы однажды пришла туда. Смотрела бы по сторонам или тихонько сидела и слушала.
Разговор показался мне странным; на продолжении я не настаивал, и несколько минут мы шли молча. Поскольку Джейми начала расспрашивать, я вроде как почувствовал себя обязанным сделать то же самое. То есть она не упомянула волю Божью, поэтому можно было и попытаться.
– А чем ты занимаешься? – спросил я. – Помимо поездок в приют, помощи животным и чтения Библии?
Мне самому казалось это нелепым, но Джейми действительно так и жила.
Она улыбнулась. Наверное, ее удивил подобный вопрос, и еще более – мой интерес.
– Ну, я много чего делаю. Готовлю уроки, провожу время с папой. Мы играем в карты.
– Ты когда-нибудь гуляла с друзьями? Просто слонялась без дела?
– Нет, – призналась она. Судя по тону, сама Джейми прекрасно понимала, что никто не горит желанием гулять в ее обществе.
– Тебе, наверное, очень хочется в колледж, – сказал я, чтобы сменить тему.
Джейми ненадолго задумалась.
– Сомневаюсь, что я вообще буду поступать, – равнодушно отозвалась она. Эти слова застали меня врасплох. Джейми была одной из лучших учениц и вполне могла удостоиться чести произносить прощальную речь при выпуске. Кстати сказать, мы уже держали пари, сколько раз она упомянет в этой речи волю Божью. Я утверждал, что четырнадцать (на выступление отводилось всего пять минут).
– А как же Маунт-Сермон? Тебе бы там, наверное, понравилось, – сказал я.
Джейми лукаво взглянула на меня:
– Хочешь сказать, мне там самое место?
Ее шпильки порой попадали не в бровь, а в глаз.
– Я не то имел в виду, – торопливо поправился я. – Говорят, ты хотела туда поступить.
Джейми пожала плечами, не ответив; честно говоря, я не знал, как это понимать. Мы дошли до ее дома и остановились напротив крыльца. В окне гостиной сквозь занавеску я разглядел силуэт Хегберта. В комнате горел свет; Хегберт сидел на кушетке у окна, наклонив голову, как будто что-то читал. Вероятно, Библию.
– Спасибо, что проводил, Лэндон. – И Джейми окинула меня взглядом, прежде чем подняться на крыльцо.
Наблюдая за ней, я не мог удержаться от мысли, что сегодня состоялся самый странный из всех наших разговоров. Пусть некоторые ответы Джейми и звучали необычно, она казалась абсолютно нормальной.
На следующий день, когда я снова провожал ее, Джейми спросила, как поживает мой отец.
– Нормально, наверное, – ответил я. – Он тут редко бывает.
– Ты скучаешь?
– Иногда.
– Я тоже скучаю по маме, – сказала она, – хотя и никогда ее не видела.
Тут я впервые осознал, что у нас с Джейми есть нечто общее, и задумался.
– Тебе, наверное, трудно, – искренне произнес я. – Мой отец для меня практически чужой, но он все-таки есть.
Джейми взглянула на меня искоса, затем снова отвела взгляд и принялась поправлять прическу. Я уже давно заметил: она делала это, когда нервничала.
– Пойми меня правильно, я очень люблю папу, но иногда все же задумываюсь: каково это – иметь мать? Наверное, с ней мы могли бы разговаривать о тех вещах, которые невозможно обсуждать с отцом.
Я решил, будто она имеет в виду мальчиков. И далеко не сразу понял, что ошибаюсь.
– А как тебе живется с отцом? Дома он такой же, как в церкви?
– Нет. У него отличное чувство юмора.
– У Хегберта? – выпалил я. Трудно было даже представить себе такое.
Наверное, Джейми неприятно удивилась, когда я назвал ее отца просто по имени, но не возразила. Помолчав, она заметила:
– Не удивляйся. Ты полюбишь его, если узнаешь получше.
– Сомневаюсь, что однажды мне это удастся.
– Как знать, Лэндон. – Джейми улыбнулась. – Возможно, таков Божий промысел.
Я терпеть не мог, когда она так говорила. Общаясь с ней, люди буквально чувствовали, что она каждый день беседует с Богом. Для Джейми, такой хорошей и правильной, наверняка уже было забронировано место на небесах.