— Командир, — позвал меня Макс. — Ильдар и Петюня уже на том берегу, парни пересекают болото, пора и нам.
— Пошли.
У самого берега я сразу провалился по самую задницу. Снаряга моментально не промокнет, но пребывание в воде более пяти минут исправит этот «недочет». Хорошо, хоть она быстросохнущая.
Мы с Максом двигались замыкающими. Когда преодолели две трети пути, я нашел подходящую кочку и воткнул туда маяк. Проверил угол наклона, включил. Чем ближе мы подбирались к берегу, тем мельче становилось болото. Леший не обманул: кикимор действительно выбрал оптимальный путь через свое «хозяйство».
Почти добравшись до берега, я остановился и резко обернулся назад. Оглядевшись, не увидел никого, кто мог бы на меня смотреть. А остановился я именно из-за ощущения, что кто-то смотрит мне в спину. Потоптавшись на месте, уже собрался выходить на берег, но заметил сидящую в трех метрах от меня большую лягушку. Или жабу? Плохо я в них разбираюсь. Пробурчал ей: «Вали отсюда, дуреха. Скоро тут будет ад». Пробурчал и замер. Леший попросил кикимора обеспечить нас дорогой, а мы вместо благодарности драку затеваем. С другой стороны, выхода у меня нет. Еще раз обернувшись, я взглянул в том направлении, откуда, на мой взгляд, на меня кто-то смотрит, и сообщил в никуда: «Кикимор, спасибо большое за дорогу. Без тебя бы не прошли. И извини, ради всех святых, но на твоей земле мы вынуждены устроить засаду. Скоро тут будет большой пожар, не говоря уже о возможном обстреле с воздуха. Если это в твоей власти, уходи и уводи своих». Жаба или лягушка громко квакнула и, вопреки здравому смыслу, стартовала в сторону берега.
Я тоже выбрался на берег, а Макс, выдернув предпоследнюю вешку, выкинул всю охапку подальше в трясину. С последней вешкой он поступил так же.
— Хорошо, что лето, — высказался он, выйдя на берег, — зимой через болото я бы не пошел.
— Куда бы ты делся? — не согласился я. — Полез бы с песнями и пионерским задором!
— Может быть… Но все равно хорошо, что лето.
— Хорошо, хорошо. Двигай давай. Вон Петюня нам семафорит.
Подошли к радисту.
— Командир, шифровка готова.
— Ильдар, зону возгорания высчитал?
— Высчитал, парни там уже окапываются вкруговую.
— Молодцы. Теперь слово за тобой.
— Понял.
Петюня разложил рацию, присобачил к ней ключ, выдал в эфир предупреждение о передаче, засек на часах тридцать секунд и мгновенно выдал в эфир шифровку.
— А нас засечь-то успели? — поинтересовался Макс, завороженно глядя на радиста. Работа Петюни с вверенным оборудованием всегда нас завораживала. Очень четко и быстро он все делал.
— Не дрейфь, толмач, пеленг на болото они точно возьмут, — заверил радист.
— Скоро узнаем, — прокомментировал я ситуацию. — А пока пошли готовиться к встрече.
10
Лежки парни приготовили хорошие, впрочем, как всегда. Залегли и стали ждать.
— Командир, как ты думаешь, когда ждать гостей? — поинтересовался Петюня.
— В течение часа. Это если поисковые группы были высажены. Или в течение двадцати минут, если группы еще были в вертушках.
— Есть контакт! — сообщил Макс, который сидел рядом с радистом и постоянно слушал эфир.
— Конкретнее, — попросил я.
— Твои худшие опасения подтвердились: нас запеленговали, когда вертушки еще были в воздухе, — Макс замолчал, продолжая слушать румын. — Короче, нас ищут пять групп, по вертушке на каждую группу. Две сейчас сядут у входа в долину искать Наемника, а три стартовали в нашу сторону.
— Добро, ждем.
Потянулись минуты ожидания. Ненавижу ждать. У нас только Мамелюк и Олег равнодушны к этому процессу, но их специально натаскивали.
— Командир, — зашептал Мамелюк, — интересно, кто подорвется на нашем сюрпризе?
— Если вообще подорвутся, — засомневался я.
— Должны! — убежденно прошептал Мамелюк.
— Саня, — зашептал справа от меня Ильдар, — а как вы Черепа прошли?
— Какого Черепа? — не сообразил я.
— Психиатра, в школе Ольховского.
— О Господи, нашел время вспомнить!
— Да ладно. До прилета вертушек еще есть время. Не молча же сидеть…
Я усмехнулся, вспоминая события «давно минувших дней»…
— Запомните, салаги, — рядом с нами перед дверьми кабинета Черепанова стоял Зимин. — Череп из вас душу вынет. И, может быть, засунет ее обратно. Сунгатов, заканчивай уже ляжки себе наглаживать! Извращенец недобитый!
— Так болят, спасу нет! — пожаловался Марсель.
— А нечего было под удары Чена подставляться! Он мне однажды случайно лоу-кик пробил, так у меня даже волосы на затылке вспотели. А ты, дурак, все на себя принимал! Блоки надо ставить, блоки! Вон кореш твой хорошо увертывался, так и выглядит молодцом.
— Да хрен с ним, с Ченом, — огрызнулся Марся, — поймаю где-нибудь в темном коридоре и отмудохаю.
— Ну-ну, мудохальщик, — усмехнулся Зимин. — Смотри, сам в этом темном коридоре не останься…
— А что он сделает против ковша обварного кипятка? — задал Марся свой любимый вопрос, озвучиваемый им каждый раз, когда речь идет о рукопашной подготовке соперника.
Зимин от удивления даже рот открыл. Видимо, такой нестандартный подход к нападению на инструктора ему никто не предлагал.
— Надо запомнить… — только и сказал он.
— Товарищ полковник, — встрял я, — может, про Черепа еще что-нибудь расскажете?
— Ах, да, — встрепенулся он, — если Череп даст положительное заключение, поедете со мной в «Валгаллу».
— А это что такое?
— Это билет в другой мир.
— На тот свет что ли? — спросил Марся.
— Если будете кончеными идиотами, то на тот свет. А если не будете, то шансов выжить на этой, да и на любой другой войне у вас будет в десять раз больше, чем у любого другого офицера спецназа.
— Да пес с ней, с «Валгаллой», — перебил я Зимина, — возвращаемся к Черепу. Как получить положительное заключение?
— И главное, — добавил Марся, — нужно ли оно нам? Нас и тут неплохо кормят…
Зимин очень внимательно посмотрел на Марсю. Тот как-то сразу стушевался и замолчал.
— Значит, так, недоумки, — с нажимом сказал Зимин, — если не пройдете Черепа по собственной инициативе, поедете рядовыми на передовую. Сегодня же!
— А если он забракует? — кисло поинтересовался я.
— Если он, то останетесь здесь и будете до конца жизни жалеть.
— Ладно, убедили, — согласился я. — Подробности про Черепа будут или нет?
— С вами будет обычный разговор, что называется «за жизнь». В процессе беседы он и «заглянет вам в душу», посмотрит, пощупает и «отпустит».
— А нам-то что говорить? — робко поинтересовался Марся.
— Правду, сынок! Обмануть его еще никому не удавалось. — Зимин замолчал, а потом, что-то вспомнив, добавил: — Запугать, кстати, тоже.
— А были прецеденты?! — удивился я.
— Была пара полудурков, — усмехнулся Зимин. — У него же вид совсем не боевой. В жизни не подумаешь, что он «Героя» в свое время получил за то, что в рукопашной одиннадцать человек положил за пять минут.
— И что стало с теми полудурками?
Ответить Зимин не успел. Электронный замок на двери кабинета Черепа щелкнул, дверь открылась, и из глубины кабинета послышался голос:
— Святогор, радость моя, ты долго там курсантов мурыжить будешь?
— Вот паразит, — выругался Зимин и громко спросил: — У тебя камера в дверях?
— И не только в дверях, — «порадовал» нас Череп. — Короче, Петрович, курсантов ко мне, а сам иди на узел связи. Там тебя, скорее всего, уже ждут.
Зимин в очередной раз матюгнулся и подтолкнул нас в кабинет. Мы вошли. Кабинет был очень интересным. Я бы сказал, безумно.
Во-первых, в комнате не было окон. Вообще. Во-вторых, первое впечатление, которое складывалось при входе: мы попали или в музей, или в магазин, торгующей антикварной мебелью. Все было старинно и красиво, добротно и функционально. И запах был особенный. У меня обоняние очень острое; аромат полыни, который примешивался к запаху старой мебели, заставил меня осмотреться в поисках веток этого горького и неуместного здесь растения.
Поиски прекратились быстро, едва взгляд наткнулся на картины, заменяющие обои. Даже не картины, а огромные мозаики. И не простые мозаики, а очень качественные и тематические. Левая от входа стена была полностью посвящена судебной медицине, а точнее той ее части, что касалась тяжких телесных повреждений, а также предметам, которые эти повреждения наносят. Кусочек криминалистического музея, так сказать. У нас на факультете первое время был такой. Первокурсникам было жутковато.
Бегло осмотрев разновидности колотых, резаных и рубленых ран (в основном лица и головы), я повернул голову к правой стене. На этой мозаике взгляд задержался подольше. Картина была смесью анатомического атласа, а точнее — его раздела, посвященного мочеполовой системе обоих полов рода людского, — и выжимки из двух великих трактатов — «Камасутры» и «Цветов персика». Основные позы, изображенные на миниатюрах, были выполнены очень качественно и во всех подробностях. Даже стоя у двери, я мог рассмотреть черты лица (и не только лица) мужчин и женщин.
Хмыкнув, я повернулся к двери. На мозаике, оказывающейся за спинами вошедших, был изображен ад. Все в красно-багровых тонах, кругом котлы и черти, однако душ грешников не наблюдалось. Поискав хоть кого-нибудь из «посетителей» ада, я заметил на одном из котлов табличку с надписью «Санитарный день».
Рассмеявшись, повернулся к стене, расположенной напротив двери. Предчувствие меня не обмануло. На ней красовался рай, также без посетителей и обслуживающего персонала. В центре громоздились белые и очень пушистые облака, из которых, благодаря правильно поставленному свету в кабинете, выплывал белый стол и сидящий за ним человек в белом халате. Сообразив, что этот человек и есть полковник Черепанов, я вытянулся по стойке смирно, но, увидев, что Марся никак не реагирует на хозяина кабинета (он был поглощен прелестями «развратной» стены), я отвесил ему подзатыльник и кивком указал на улыбающегося врача. Марся перевел взгляд на хозя