Это напоминало дверь в детство.
И он подумал — почему бы и нет? Можно ведь задержаться в городе на часок, пройтись по знакомым улицам. Понаблюдать, не вмешиваясь, а затем спокойно уехать. Электрички здесь ходят часто, с этим проблем не будет.
Он, правда, не из тех, кто ностальгирует по советской эпохе. И не историк-энтузиаст, который отдал бы, может, полжизни за такую экскурсию. Но любопытства-то отнюдь не лишён, тем более что работает в прессе. И не будет потом себя уважать, если сейчас проигнорирует шанс.
Ведь прошлое — вот оно, в шаговой доступности, в самом буквальном смысле этого выражения…
— Осторожно, — произнёс голос из динамика, — двери закрываются.
Створки сдвинулись — но за секунду до этого Алексей шагнул на перрон.
Постоял, глядя вслед уползающей электричке, и перевёл дыхание. Было опасение, что об этом порыве он ещё пожалеет, но теперь предстояло действовать в парадигме, смысл которой передавался двумя словами: «Поздняк метаться».
Он сел на лавку под деревом и прикинул расклад.
Итак, из плюсов — он увидит невероятное.
Из минусов — он здесь нелегально. Документов нет, как и советских денег, зато в сумке — целая пачка баксов. Если вдруг обыщут менты, пришьют валютную спекуляцию, а то и прямиком шпионаж, учитывая отсутствие паспорта.
Хорошо хоть, застой — времена сравнительно травоядные, на улице просто так шмонать не должны. Рожа-то у него вполне местная…
А вот насчёт одежды — вопрос. Джинсы у него, к счастью, без художественных потёртостей и нашлёпок. Импортные, мажорские по здешним понятиям, но вряд ли их можно назвать экзотикой. Не расклешённые, правда, но хотя бы не узкие. В дополнение к ним — чёрные мокасины без шнурков, простая рубашка. Не худший вариант, в общем.
Стрижка слишком короткая, однако вроде не зэковская. Будем считать, «под бокс». Он, типа, спортсмен, если спросят. Ну, или совсем уж упоротый комсомолец, который на дух не переносит волосатиков-неформалов. Знать бы ещё, бывают ли комсомольцы возрастом за тридцатник…
Блин, всё-таки стрёмно таскать валюту с собой. В камеру хранения сунуть? Ага, фиг там, она платная…
А ещё не мешало бы уточнить, какой сейчас год. Скорее всего — семьдесят восьмой, если сдвиг и вправду идёт с десятилетним шагом. А дата — двадцать третье июня, по этой логике. Хотя в практическом плане это ничего не даёт.
Он встал и двинулся к выходу на привокзальную площадь.
Здание вокзала выглядело в целом привычно. Может, стены были окрашены чуть иначе, но Алексей не взялся бы утверждать.
Едва он вышел из тени, как солнце окатило его волной сухого южного жара. Было градусов тридцать минимум. Он закатал рукава рубашки и пожалел, что не купил перед отъездом воды в дорогу. Впрочем, может, оно и к лучшему — пластиковая бутылка из будущего смотрелась бы сейчас подозрительно.
Подумав об этом, он вдруг услышал низкое гудение справа — точно такое же, как недавно в Москве, на Ленинградском вокзале. Алексей посмотрел в ту сторону, но там не было ничего, кроме пустых перронов.
Он повернулся к площади.
Она имела форму квадрата, а её середину, как и в будущем, занимал квадратный же скверик с деревьями и газоном. По периметру парковались машины. Наличествовали вазовские «копейки» и «трёшки», две двадцать первые «волги», четыреста двенадцатый «москвич» и ещё пара детищ АЗЛК, совсем уже антикварных. Подъезжали автобусы, надсадно ревели и плевались выхлопным дымом — «лиазы», охристо-жёлтые, с приоткрытыми крышками моторных отсеков спереди. Из-за этих крышек они напоминали собак, вываливших языки от жары.
Ещё возле вокзала ждало такси — тоже «волга», но более навороченная, двадцать четвёртая. У неё даже были шашечки. Пожилой водитель-кавказец, стоя рядом с машиной, присматривался к выходящим с вокзала. Но Алексей, встретившись с ним взглядом, отрицательно качнул головой и прошагал мимо.
Он пересёк скверик наискосок, озираясь.
Площадь окружали невысокие здания в три-четыре этажа. Архитектурных различий с будущим он всё так же не замечал. Разве что фасады выглядели уныло — исчезли (или, точнее, ещё не появились) пёстрые вывески и рекламные баннеры. Но магазины были — «Дом торговли», к примеру, справа и продовольственный напротив вокзала.
Улица Ленина, вопреки советским традициям, не считалась здесь главной и уходила с площади незаметно, параллельно железнодорожным путям. А витриной служила улица Двадцать второго партсъезда, по которой и зашагал Алексей. Тенистая аллейка шла по её оси, между автомобильными полосами.
Солнечные лучи застревали в кронах. Деревья вообще вели себя по-хозяйски в жилых кварталах — росли на каждом шагу, бесцеремонно заслоняли дома. Царили пирамидальные тополя, зелёные свечки. Если бы Алексей приехал на месяц раньше, то застал бы метель из тополиного пуха. Да и сейчас на клумбах ещё лежали грязно-белые клочья.
Он подошёл к пересечению с улицей Карла Маркса. С высокого постамента, сунув руку в карман, обозревал окрестности Ленин. Вид у него был хмурый — на другой стороне дороги раскинулся частный сектор, одноэтажный и ветхий.
Рядом с Ильичом, как ни странно, располагался не горком, а почтамт. Горком же прятался чуть поодаль, и пришлось свернуть с главной улицы, чтобы его рассмотреть. Трёхэтажное здание из розовато-серого камня с полуколоннами стояло незыблемо. На треугольном фронтоне виднелся советский герб; красный флаг обвис в горячем безветрии.
Алексей спросил себя — что теперь?
Можно пройтись и дальше по Двадцать второго партсъезда, к кинотеатру «Октябрь» — он там бывал советским ребёнком, запомнил сквозняки в зале и деревянные откидные сиденья. Можно прогуляться по Карла Маркса — там будет городской парк, ДК железнодорожников и колхозный рынок. Но даже хронотуристу это не особенно интересно.
А если вместо этого…
Мысль крутилась у него в голове с момента приезда в город — он отгонял её из суеверного страха, но она возвращалась снова и снова. И вот сейчас она завладела им окончательно.
Он решил сходить к дому, где прошло его детство.
Осторожно, с оглядкой, чтобы не столкнуться с самим собой, пацанёнком двух лет, и со своими родителями.
Строго говоря, сейчас все они живут на Балтике, в Выборге. Но летом приезжают в Минводы, чтобы навестить бабушку. А через пару лет переселятся сюда уже насовсем. И именно здесь в восемьдесят третьем он пойдёт в школу…
Он миновал горком и углубился в переплетенье улиц, где частные дома соседствовали с многоквартирными новостройками. Тополя выстраивались в шеренги, послеобеденное солнце ярилось, улицы почти обезлюдели.
Нужный дом стоял у тихого перекрёстка — двухэтажный, на несколько квартир, с микроскопическим двориком, где сейчас сушилось бельё на проволоке и раскинула ветки старая алыча с созревающими плодами.
Дворик был обнесён невысокой изгородью из металлических прутьев, выкрашенных в изжелта-бурый цвет. Калитка не запиралась, но Алексей остановился возле неё, на бугристом асфальтовом тротуаре. Сердце стучало гулко и учащённо. Он понимал, что приходить сюда было глупо, но что-то его как будто подталкивало…
— Алёша?
Он вздрогнул. Из распахнутого окна на него смотрела соседка, подслеповатая баба Нюра. Умрёт в конце перестройки, незадолго до распада Союза…
Алексей узнал её без труда. Но она-то откуда его узнала? Ведь он же здесь, в этом времени, ходит пешком под стол…
— А Степановна говорила, — продолжала соседка, — что этим летом ты не приедешь. С работы не отпускают, мол. Расстроилась и в село уехала на неделю, к сеструхе своей двоюродной…
До него наконец дошло. Баба Нюра считает, что перед нею — его отец, тоже Алексей. Ну, в принципе, да, они и правда похожи…
— Я сам не ожидал, — сказал он деревянным голосом. — Неожиданно вырвался.
— Так чего ты на улице-то застрял? Заходи уже. Ключ тебе сейчас дам — Степановна мне оставила, как обычно.
Соседка отошла от окна.
Он подумал, что убегать теперь будет ещё глупее. Открыл калитку, зашёл в подъезд, поднялся по деревянным ступеням. Соседская дверь открылась, и баба Нюра протянула ему ключ от квартиры, а заодно — конверт.
— Как раз письмо тебе передали, — сообщила она. — Однокурсница твоя вроде. Заходила вчера буквально.
Он машинально принял письмо. Хотел объяснить, что оно адресовано не ему, а его отцу, но осёкся. Обратный адрес отсутствовал, зато в качестве рисунка был логотип чемпионата Европы — того, что начнётся в две тысячи восьмом.
Глава 5
Надпись «EURO 2008» была с рисунка удалена, но и без неё логотип узнавался сразу. Красным зигзагом изображались то ли горные пики, то ли цветочные лепестки, а под ними был завиток, в котором приютился зелёный мяч. Ошибка исключалась — эту эмблему Алексей постоянно видел по телевизору на протяжении двух последних недель.
— Как же Степановне теперь сообщить-то, что ты приехал? — говорила между тем баба Нюра. — Телефона у них там нету, и адрес тоже не знаю, чтоб телеграмму дать…
— Сам с ней свяжусь, спасибо, — сказал он, импровизируя на ходу. — Адрес у меня есть, это не проблема.
— Ну, хорошо тогда. А ты надолго к нам? И почему без Ирочки? Как там дела у вас? Как Лёшенька младшенький?
— У Иры всё нормально. А младший… э-э-э… растёт потихоньку. Я сюда ненадолго. Не столько отдыхать, сколько по делам. Прозондировать почву насчёт работы.
— Надумали-таки сюда перебраться? Оно и правильно. Сколько уже Степановна вас звала…
— Это ещё не точно. Может, через год-два. Ещё не решили, думаем.
— Думайте, ребятки, дело хорошее… А ты, кстати, молодец — состриг свои патлы, я аж не сразу признала. И без усов тебе лучше…
Соседка ушла к себе, а он поднялся на этаж выше и с замиранием сердца вставил ключ в замочную скважину. Два оборота влево, два негромких щелчка — и дверь, обитая дерматином, открылась.
Он вступил в тесный закуток, который здесь заменял прихожую. Прямо перед носом — вешалка для одежды. На одном крючке старый плащ, на другом пустая авоська. Справа у порога — полка для обуви, над ней — мутноватое прямоугольное зеркало.