— Командир взвода лейтенант Шелепов. Взвод занимается изучением установки противотанковых мин.
— Почему используются боевые мины? — Голос подполковника Иоффе не предвещал ничего хорошего.
Вначале чуть запинаясь, а потом постепенно успокаиваясь, лейтенант рассказал, что так он пытается преодолеть минобоязнь у некоторых саперов: на фронте ведь им придется ставить боевые мины.
— Как обеспечиваете безопасность?
— Занятия с боевыми минами провожу одновременно только с двумя саперами, предварительно уже изучившими учебные мины и запалы. Сначала показываю им установку боевой мины. Потом под моим руководством каждый из обучаемых сам проделывает эту операцию.
Командир бригады расспросил у лейтенанта, как проводятся занятия по другим предметам, побеседовал с сержантами взвода, спросив у каждого фамилию. Со стороны можно было подумать, что комбриг спрашивает фамилию только для проформы. Однако все мы, прошедшие с Михаилом Фадеевичем не одну сотню километров по фронтовым дорогам, знали, что это далеко не так. Командир бригады отличался исключительной памятью и вниманием к людям. Он знал в лицо и по фамилии всех офицеров соединения, а также многих сержантов. Очень часто Иоффе сам предлагал командирам батальонов выдвинуть того или иного отличившегося в боях сержанта на должность командира взвода. Как правило, сержанты такое доверие оправдывали и успешно справлялись со своими обязанностями. Впоследствии многим из них были присвоены офицерские звания.
Поговорив с сержантами, командир бригады просто и непринужденно побеседовал с бойцами взвода, рассказал им о сложной обстановке, создавшейся под Сталинградом, о задачах, стоящих перед бригадой.
— Главная задача, — говорил Михаил Фадеевич, — это устройство минно-взрывных заграждений на возможных путях наступления противника. А для того чтобы ее успешно выполнить, нужно в совершенстве знать конструкцию как отечественных, так и вражеских мин, правила обращения с ними.
Закончив беседу, командир бригады, прощаясь с минерами, пожелал всем боевых успехов, а командира взвода спросил:
— Как, товарищ Шелепов, взвод готов к выполнению боевых задач?
— Готовы хоть сейчас на любое, товарищ подполковник! — уверенно ответил лейтенант.
Прощаясь с комбатом, Иоффе сделал ему замечание:
— Плохо! Не знаете, чем занимаются в ротах! А вообще-то говоря, ваш Шелепов молодец! Именно так нужно сейчас проводить занятия!
В машине на обратном пути Михаил Фадеевич негромко, стараясь, чтобы не слышал водитель, заметил:
— Если следовать инструкциям мирного времени, то лейтенанта надо было бы строго наказать за нарушение техники безопасности. Но инструкции писались в мирное время, а сейчас война. Учить людей нужно в условиях, максимально приближенных к боевым. Вот Шелепов и подсказал, как это нужно делать…
Двадцать дней передышки мы не потеряли даром. За это время сформировали еще три батальона инженерных заграждений — всего их в бригаде стало семь. В состав бригады вошел 158-й отдельный батальон специального минирования, 6-й отдельный электротехнический батальон, 17-й отряд электрификации инженерных работ.
Огромное значение при подготовке личного состава бригады к предстоящим боям имела конкретная партийно-политическая работа, которая проводилась под лозунгом «Ни шагу назад». Командиры и политработники, коммунисты и комсомольцы бригады информировали воинов о положении на фронте, рассказывали о зверствах немецко-фашистских захватчиков.
* * *
14 августа войска 62-й армии Сталинградского фронта под натиском превосходящих сил противника отошли на восточный берег Дона на внешний оборонительный обвод от Вертячего до Ляпичева. В этот же день бригада получила задачу начать минирование междуречья Дона и Волги в районах населенных пунктов Вертячий, Песковатка, Рюмино, Сокаревка для перекрытия основных путей к Сталинграду. Это ответственное задание за сравнительно короткий срок выполнили 154, 155 и 159-й батальоны инженерных заграждений.
К исходу 18 августа противник после ожесточенных боев форсировал Дон. По приказу командования фронта 154, 155 и 159-й батальоны инженерных заграждений стали отходить в направлении на Котлубань. На путях отхода наших войск саперы взрывали мосты, устанавливали минные поля, на которых подрывались вражеские солдаты и боевая техника. Минно-взрывные заграждения существенно замедляли продвижение гитлеровцев, вызывали у них минобоязнь.
Утром 23 августа крупным силам танков противника удалось прорваться к окраинам Сталинграда. Бронированный клин фашистов рассек Сталинградский фронт на две части. 154-й батальон Г. И. Гасенко и 159-й А. К. Колмакова остались на северном участке, а 153-й А. В. Ванякина и 155-й Н. В. Ляшенко продолжали минирование в районе Бекетовка, Городище, Орловка и на северной окраине Сталинграда. Задания приходилось выполнять в исключительно трудных условиях, под почти непрерывными ударами вражеской авиации, под угрозой быть отрезанными от своих войск прорвавшимися вражескими танками.
Около полудня 23 августа в штаб бригады поступило тревожное сообщение: гитлеровцы прорываются к Волге в районе Латошинка, Рынок.
Спустя несколько часов немецко-фашистская авиация нанесла массированный удар по Сталинграду. В течение дня несколько сот самолетов противника совершили около двух тысяч самолето-вылетов. Наши летчики совместно с зенитчиками сбили девяносто немецких самолетов.
Основной удар гитлеровцы наносили по центру города и северным окраинам. Противник пытался посеять панику среди воинов и населения, дезорганизовать управление войсками и облегчить себе выход к великой русской реке.
Город, протянувшийся на десятки километров вдоль Волги, пылал, как гигантский костер, высоко в небо поднимались черные клубы дыма. От этой картины больно сжималось сердце…
Воздушные налеты на город продолжались и в следующие дни. Значительная часть Сталинграда, особенно окраины, была застроена деревянными домами. Учитывая это, гитлеровцы сбрасывали большое количество зажигательных бомб. Сухие деревянные домики жарко полыхали. Страшное зрелище представляли горящие лесосклады — сплошное море пламени. Фашистским пикирующим бомбардировщикам удалось поджечь стоявшие на высоком правом берегу хранилища с горючим. Потоки горящей нефти, керосина, бензина огненной рекой устремились к Волге. Вспыхнули дебаркадеры, катера, баржи, лодки. Казалось, горела сама река…
В один из этих дней комбрига и меня вызвали в штаб инженерных войск Сталинградского фронта.
Переправляться в город пришлось на небольшом катере. Когда мы были на середине реки, в воздухе появилась большая группа немецких самолетов. Мне уже не раз приходилось бывать под артиллерийским обстрелом и бомбежками. Однако никогда до сих пор не испытывал такого щемящего чувства беззащитности, как на этом маленьком суденышке. На суше хоть можно укрыться в окопе, на худой конец — просто прижаться к земле. А здесь? Кажется, все самолеты пикируют только на тебя. Чуть выше по течению буксир тянул несколько огромных танкерных барж. Караван и был целью ударов фашистских пикирующих бомбардировщиков. Неуклюжие одномоторные Ю-87 с торчащими лапами неубирающихся шасси выходили из пике прямо над нашими головами. Казалось, от их винтов расходились по реке волны. Было отчетливо видно, как от самолетов отрывались черные бомбы, стремительно увеличивались в размерах и через мгновение возле буксира и барж вздымались высокие водяные столбы. Казалось, что караван шел в каком-то страшном лесу с чудовищными деревьями. К счастью, прямых попаданий не было. Плотный огонь нашей зенитной артиллерии с левого берега мешал гитлеровским пилотам хорошо прицелиться.
Когда катер подошел к небольшой деревянной пристани и мы сошли на берег, то сразу почувствовали себя почти в безопасности, хотя в воздухе по-прежнему висели вражеские самолеты. Кстати, я заметил, что бомбежка и артиллерийский обстрел переносятся гораздо легче, когда бываешь занят каким-нибудь делом. Причем, чем ответственнее оно, тем меньше обращаешь внимания на опасность.
Инженерное управление фронта размещалось в небольшом одноэтажном доме на южной окраине Сталинграда. Здесь я впервые встретился с новым начальником инженерных войск фронта полковником А. И. Прошляковым. Вид у Алексея Ивановича был очень утомленный. Худощавое лицо изрезали резкие морщины, покраснели от недосыпания глаза. Тем не менее полковник был чисто выбрит, из-под отложного воротника габардиновой гимнастерки выглядывал краешек белоснежного подворотничка. Я обратил внимание на медаль, висевшую на красной ленточке над левым нагрудным карманом — «XX лет РККА». «Ого, Прошляков в армии еще с гражданской, — подумал я. — Видимо, человек с большим опытом!»
О полковнике Прошлякове мы уже кое-что слышали. Во время боев под Москвой он был заместителем начальника инженерного управления Брянского фронта, принимал участие в обороне Тулы. Затем Прошлякова назначили начальником инженерного управления Южного фронта.
Товарищи, встречавшиеся с Алексеем Ивановичем, говорили, что он в совершенстве знает свое дело, человек очень спокойный и выдержанный, хотя и несколько суховатый.
Встреча была деловой. Впоследствии мы не раз убеждались, что деловитость и четкость — характерные черты стиля руководства Прошлякова.
Разложив на столе карту, он показал карандашом на голубой изгиб реки:
— Здесь немцам удалось выйти к Волге севернее Сталинграда. Наша задача сейчас не допустить захват города. Бригаде поручается установка минных полей в районе Тракторного завода. Задание уточню на месте. Поехали!
Уже при первом взгляде на запыленный, со следами пулевых пробоин легковой газик стало ясно, что полковник Прошляков не из тех начальников, которые предпочитают отсиживаться в штабах.
Ехать можно было только в промежутки между воздушными налетами. Надо сказать, что «график» бомбежек фашисты соблюдали довольно точно. Волны бомбардировщиков налетали через каждые два часа. Во время поездки через горящий город мы не уложились в эти два часа. Меня поразила выдержка Алексея Ивановича. Неподалеку взрывались бомбы, а на лице полковника нельзя было прочесть и намека на волнение. Его спокойствие вселяло уверенность, а это так нужно было в те трудные времена…