Отличились и минеры подвижного отряда заграждения, которым командовал гвардии лейтенант А. Гуляев. Только 5 июля под огнем врага двадцать пять гвардейцев Гуляева установили шесть противотанковых минных полей. Молодой офицер быстро разгадывал замыслы противника и умело вводил его в заблуждение. Так, саперы искусно создали несколько ложных минных полей, поставили на них указки с надписью: «Мины». Места же, где в действительности, судя по ограждениям, должны были быть проходы, гвардейцы минировали. На возможных маршрутах движения ПОЗа лейтенант заранее организовал полевые склады с минами. Одно из минных полей подвижный отряд лейтенанта Гуляева установил около населенного пункта Горелое. Вскоре гвардейцы заметили километрах в двух от селения густые клубы пыли. Это двигались вражеские танки и бронетранспортеры с пехотой. Они шли прямо на установленные мины. «Значит, направление движения врага предугадали правильно», — с удовлетворением подумал офицер.
Вот передний «тигр» уже на минном поле. Однако взрыва нет. «Сейчас, сейчас…» — шепчет побелевшими от волнения губами Гуляев. И словно в ответ, облако черного дыма окутывает первый вражеский танк. Затем с короткими интервалами подрываются еще два «тигра».
Противник попытался обойти минное поле слева. Однако гитлеровские танкисты увидели ограждение из колючей проволоки, деревянные таблички с надписью: «Опасно, мины!», подозрительные бугорки на грунте, расположенные в шахматном порядке. Танки замедлили движение, а затем остановились. Сомнений не было — впереди русское минное поле! Фашисты свернули направо. Там никаких табличек не было. Однако через несколько минут на «безобидном» поле подорвались еще три танка. Оставшиеся вражеские машины повернули обратно.
Когда я подъехал к рубежу развертывания подвижного отряда заграждений лейтенанта Гуляева, на краю ржаного поля стояло шесть подбитых вражеских танков.
Лейтенант четко доложил:
— Товарищ подполковник! ПОЗом во взаимодействии с артиллерией уничтожено шесть вражеских танков.
Смотрю я на лейтенанта. Стоит передо мной в потемневшей от пота гимнастерке совсем еще молодой паренек, лет двадцати, лицо осунулось, только запавшие глаза по-прежнему задорно блестят. Смотрю и думаю: «Там, где насмерть стоят такие люди, как лейтенант Гуляев, никакие «тигры» и «пантеры» не пройдут!»
Однако на нашем участке фронта с каждым часом положение становилось все напряженнее. Гитлеровские танки с пехотой при поддержке авиации, невзирая на тяжелые потери, рвались вперед. К исходу 7 июля в районе Ольховатки, на правом фланге 70-й армии, им удалось прорвать нашу главную полосу обороны. Навстречу врагу были брошены истребительные противотанковые полки и наши подвижные отряды заграждений.
В этот день я выехал в расположение 5-го батальона инженерных заграждений. Штаб батальона расположился недалеко от большого села Самодуровка. Комбат капитан Эйбер, страшно волнуясь, доложил:
— Товарищ подполковник, батальон занимает оборону в боевых порядках 132-й стрелковой дивизии.
Такого доклада от всегда исполнительного и пунктуального Эйбера ожидать было просто невозможно. В исключительно напряженное время, когда минные поля так необходимы для сдерживания гитлеровских танковых колонн, использовать опытных саперов как пехотинцев просто преступление!
— Почему заняли оборону? Кто приказал?!
— Командир дивизии генерал Шкрылев. За невыполнение приказа грозил отправить в трибунал!
Что делать? Этот вопрос нужно было решать немедленно. Саперный батальон, действующий как стрелковое подразделение, мог несколько укрепить оборону дивизии, отсутствие же минных полей ставило под удар не только дивизию, но и армию.
— Немедленно приступайте к подготовке ПОЗов! — приказал я Эйберу после недолгого размышления.
В суматохе тех напряженных дней этот случай стал забываться. Однако, когда дня через три ко мне подошел молоденький капитан и передал приказание генерала Шкрылева явиться к нему, сердце забилось чаще, чем обычно. Командир 132-й стрелковой дивизии генерал-майор Т. К. Шкрылев встретил меня около запыленного виллиса.
— Повезло тебе, подполковник! Попался бы ты мне тогда под горячую руку… А вообще-то, молодцы ваши саперы — на минных полях шесть танков подорвалось. Может и правда, как минеры они больше пользы принесли…
Забегая вперед, скажу, что после Курской битвы командующий фронтом генерал армии К. К. Рокоссовский по нашему представлению в одном из приказов прямо запретил общевойсковым командирам использовать придаваемые саперные подразделения не по прямому назначению.
В боях на Курской дуге наши гвардейцы сделали все, чтобы не пропустить врага!
Только с 5 по 9 июля на минных полях, установленных саперами 1-й гвардейской инженерной бригады специального назначения, противник потерял сто сорок танков и штурмовых орудий, минами и огнем стрелкового оружия было уничтожено до двух тысяч пятисот гитлеровских солдат и офицеров.
Причем около 600 фашистов нашли свою гибель на электризуемых заграждениях.
Мощным оружием, способствующим боевым успехам нашей бригады, была партийно-политическая работа, умело направляемая подполковником В. Н. Коробчуком. Короткий призыв командира или политработника выполнить поставленную задачу, листовки-молнии, рассказывающие об отличившихся в боях, личный пример политработника — вот только некоторые из форм партийно-политической работы. В самые тяжелые дни боев я не видел Владимира Никитовича в штабе бригады, зато не раз встречал в батальонах. Своим поведением, стилем руководства он вносил дух партийности при решении боевых задач.
Под стать Коробчуку был и его заместитель, он же секретарь партийной комиссии майор Максимов. Коммунист ленинского призыва, работавший до начала войны в Винницком облисполкоме, Иван Алексеевич сразу же зарекомендовал себя человеком смелым и принципиальным. Кроме того, Максимов отличался исключительной собранностью и аккуратностью в работе. Вся партийная документация была у него, что называется, в ажуре. Когда он успевал все делать, для меня оставалось загадкой. Во время боев партийные документы Максимов вручал, как правило, на переднем крае.
— Не отрывать же людей от дела, — говорил Иван Алексеевич. — Да и знать надо, как воюют солдаты, в чем нуждаются…
В эти трудные дни лучшие люди бригады вступали в партию.
В моей фронтовой записной книжке сохранилась короткая карандашная запись: «На 1 июля 1942 г. — 190 (включая кандидатов). На 1 августа 1943 г. — 669».
Сухие цифры говорят, что за год с небольшим, от начала Сталинградской битвы и до разгрома гитлеровцев на Курской дуге, партийная организация бригады увеличилась в три с половиной раза. Это лучше всяких слов характеризует деятельность наших политработников.
Нельзя не сказать, что между Иоффе и Коробчуком иногда возникали и разногласия. Речь идет, конечно, не об обсуждении боевых приказов и распоряжений. В бригаде слово командира было законом. Замполит прямо в глаза говорил комбригу о его недостатках. Особенно часто они спорили из-за пристрастия Иоффе к строевой подготовке.
— Строевой шаг, громкие уставные команды — это хорошо, — говорил Владимир Никитович, — однако главное — это умение хорошо выполнять боевое задание. Вы же, Михаил Фадеевич, слишком любите офицеров, умеющих щелкать каблуками, и многое им прощаете. А толковые офицеры, не преуспевшие в этом искусстве, у вас иногда на втором плане.
— Строевая подготовка в армии — это основа дисциплины! — возражал комбриг. — Отменный строевик и в бою хорош, сумеет повести за собой людей…
Коробчук возражал. Приводил примеры, доказывающие, что это далеко не всегда так…
Два коммуниста, болеющих за общее дело. Один военный, что называется, до мозга костей. Другой опытный партийный работник, лишь в начале войны призванный в армию. Каждый из них недооценивал один и переоценивал другой фактор, хотя в споре каждый в чем-то и был прав. В целом же подобные беседы помогали найти правильное решение вопроса…
Еще грохотали гитлеровские пушки под Понырями и и в летнем потемневшем от пожаров небе проносились стаи поджарых, похожих на злых ос «мессершмиттов», но по всему уже чувствовалось, что вражеское наступление выдыхается.
Фашистской группировке на Центральном фронте удалось продвинуться за шесть дней непрерывных боев всего на двенадцать километров. Противник потерпел неудачу и на юге, под Белгородом, где он вклинился в оборону советских войск максимум на тридцать пять километров.
На северном фасе Курской дуги гитлеровцы, понеся огромные потери, 11 июля были вынуждены отказаться от наступления. Относительное затишье продолжалось несколько дней. 15 июля войска Центрального фронта перешли в контрнаступление. К исходу дня вражеская оборона была прорвана сразу на нескольких направлениях. За три дня упорнейших боев войскам фронта удалось полностью восстановить положение, существовавшее до начала немецкого наступления.
С началом Орловской наступательной операции на 2-й и 6-й батальоны инженерных заграждений бригады легла ответственная задача по ликвидации минных полей, установленных противником и нашими подвижными отрядами заграждений в ходе оборонительных боев. Эта работа затруднялась тем, что в спешке тяжелых дней гитлеровского наступления далеко не всегда точно составлялась документация на устанавливаемые минные поля. По этому поводу начальник штаба бригады подполковник Г. Н. Соколов ворчал:
«Знал бы, что самим придется мины снимать, каждую бы из них заставил привязывать к ориентирам!»
Немало времени и сил отнимало ведение инженерной разведки и проделывание проходов во вражеских минных полях. Фашисты при отходе широко применяли установку мин в неизвлекаемое и необезвреживаемое положение, устанавливали различные взрывные ловушки. Все это требовало от наших саперов не только мужества, высокого мастерства, но и чрезвычайной осторожности.
1-й и 5-й гвардейские батальоны инженерных заграждений действовали с дивизиями 13-й армии, а 3, 4 и 7-й гвардейские батальоны инженерных заграждений были приданы 70-й армии.