Мы покинули зал вместе с остальными гостями, мужская часть которых не скрывала довольных улыбок.
— Что будем делать? — спросил я.
— Покушать бы, — робко предложил Герольд Мудрый.
— У нас в лодке припасы остались, — напомнил я.
— И дрова, — добавил Добрыня Никитич.
— И Червячакика.
— Не-а, — протянул Уморяка. — Червячакика не приплывака.
— Ты уверен?
С трудом разобравшись в малопонятных объяснениях морского мужа, я выяснил, что морской змей на самом деле самка, состоит, так сказать, сторожевой собакой при морском царе и обитает в конуре у основания дворца. Туда она и принесла наш дракар, приняв его за маленького головастика, или как там называется малек морского змея? Так что теперь она появится лишь дней через пять, чтобы накормить малыша свежепойманными акулами.
— Значит, ночуем на островке, — решил я.
— А как насчет небольшой экскурсии по дворцу перед этим? — спросил черт.
— Можно. Когда еще такая возможность выпадет…
— Кудака ваша ходяка? — уточнил наш провожатый.
— А куда твоя жена пошла? — поинтересовался черт.
— Самогоняка относяка на местяка.
— Вот за ней нас и веди.
— Почемука?
— Нужно же нам к ужину немного горячительного напитка прихватить?
— Ещека?!
— Обязательно, — уверенно произнес черт. — И побольше, чтобы, значится, два раза не бегать — поди не ближний свет.
— Одонака женяка нам не давака…
Доверь это дело мне, — успокоил его адский пролетарий, последнее время резко пошедший вверх, словно стартующая из глубокой шахты на околоземную орбиту ракета на реактивной тяге. Только вот до ада копать поглубже будет…
ГЛАВА 17Пьяный переворот в умах
Грязная одежда режет глаз, а грязная душа — уши.
Если что-то светлое и водится в чертячьей душе, то это ангельское терпение. Которое любой нечистый использует с поистине дьявольским упорством. Наш черт не исключение. Особенно когда у него душа горит от желания выпить. Что уж тут поделаешь — он как-никак личность антисоциальная, персонаж отрицательный, и вообще, по пути исправления ему еще идти и идти… как тому в дупель пьяному мужику на карачках до Киева.
Поэтому стоит ли удивляться, что после того как нас весьма решительно отправили прочь, он почесал свой розовый пятак, покрутил кисточку на хвосте и заявил:
— Вы подождите меня за углом, а я попробую зайти с другого бока.
— Только не очень долго, — попросил я.
— Постараюсь.
— И близяка к женяка не подходяка, — предупредил Уморяка, виновато глядя под ноги. Наши, разумеется, своих у него отродясь не было.
— Ревнуешь? — прищурился черт.
— Моя твояка жалка.
— С какой стати?
— Оченяка рисковака.
— Думаешь, снова откажет?
— Можака зашибака.
— Да… баба она у тебя крутая. Но все же баба, — заявил черт и отправился пытать счастья во второй раз.
А мы отошли за угол, чтобы не мозолить глаза.
Не было моего «ангела-хранителя» минут двадцать, зато появился он в сопровождении счастливой донельзя Жемчужинки, что разом понизило настроение Уморяке, зато подняло его всем остальным представителям мужской братии. Кроме меня, разумеется. Ливия и так дуется, так что за неправильный взгляд на прелести другой женщины, пускай даже на одну треть рыбы, может и по шее звездануть. Морская дева прихватила с собой кожаный бурдюк, в котором, судя по торжествующему взгляду черта, находилось не меньше ведра самогона.
Возвращение к дракару заняло значительно меньше времени, нежели было потрачено нами на подъем во дворец. Еще быстрее мы накрыли стол и наконец-то приступили к трапезе. Начав, как и положено, с тоста. Наполнив принесенные одним из викингов кубки (обыкновенные, из чьих-то рогов, а не из человеческих черепов, чего я опасался), мы подняли их за знакомство.
Уморяка с непривычки закашлялся, на все его три глаза навернулись слезы. Жемчужинка же выпила огненную жидкость одним глотком и лишь крякнула. У меня возникло подозрение, что, имея доступ к самогону, она не ограничивала его употребление размоченным хлебным мякишем в день.
— Накатим-ка за всяка женщинка!
— За прекрасных дам! — поддержал морского мужа черт.
А раз есть тост и влага в кубках, то грешно не выпить. Все присутствующие решили не грешить и не стали откладывать это в долгий ящик.
— Хорошка самогонка, — причмокнул Уморяка, лениво шлепая хвостом по воде. — И почему мы раньше ее не пили кубками?
— Ничего, я вас жить научу, — ответил черт, подразумевая, что споит местных жителей, как конкистадоры индейцев. И замер, удивленно распахнув рот. — Ты только что сказал нормально.
— Что нормально? — уточнил Уморяка.
— Без своих «ка».
— Это как? — насторожился морской муж, покосившись на жену — не осерчает ли? Но Жемчужинка, не вынеся алкогольной атаки, свернулась калачиком, подложив хвост под голову, и заснула, сладко сопя и мурлыча себе под нос рыбью колыбельную: «бу-у-уль… бу-у-уль…»
— А и правда! — Наконец-то и я заметил изменение в речи нашего собеседника. — Ты больше не коверкаешь слова.
— А я и раньше их не коверкал, — возразил он.
— Вот что самогон чудотворный с людями и нелюдями делает, — назидательно подняв указательный палец, провозгласил черт. — Ибо сила в нем агромадная сокрыта.
— За это нужно выпить, — заявил Добрыня Никитич. Никто не стал с ним спорить, лишь наши дамы перешли на более легкие напитки, превратив самогон в коктейль методом выдавливания в него плодов граната.
Воспользовавшись благоприятным случаем, я немного расспросил Уморяку, уточнив для себя кое-какие непонятные моменты.
— Объясни мне, что там за дела с четвергом.
— Каким четвергом?
— Ну… сегодняшним. Почему ты напомнил об этом своему морскому царю.
— Четверг — рыбный день.
— У всех рыбный, — встрял черт.
— И что? — Мне не удалось уловить взаимосвязи.
— В рыбный день из всех морских даров мы едим только рыбу.
— То есть от этого зависело меню царева угощения?
— Да.
— Так ведь там все равно никаких других морских даров не было, — напомнил я.
— Были, — покачал головой Уморяка. — Вы.
Не сразу, но смысл сказанного проник в мое сознание, и запоздалый ужас напрочь отбил аппетит.
— Нас всех могли съесть?
— Нет, — успокоил меня Уморяка, бережно приняв у черта изогнутый рог-кубок. И уточнил: — Двоих-троих хватило бы.
— Ах вы, каннибалы чертовы! — вспылила Ливия.
— Не-а, — отмахнулся один из лучших представителей чертячьей братии, состоящий на половине ставки в должности ангела-хранителя, но на второй половине оставаясь бесом-искусителем. — Напрасно клевещешь — они сами по себе каннибалы, я тут абсолютно ни при чем.
— Людоеды проклятые! — высказалась и Леля, вздернув кверху конопатый носик.
— А я чего? — попятился Уморяка. — Я как все.
— Постой, — удержав на месте Дон Кихота, потянувшегося за моим мечом, попросил я. — Он-то не виноват — окружение такое.
— Такое, — согласно кивнул морской муж.
— А кто тогда виноват? — поинтересовался благородный идальго, отчаявшись добраться до меча и поэтому вооружившись шампуром. — Сейчас я его…
— Никто не виноват…
— Так не бывает.
— Бывает, — возразил я. — Так ли давно наши предки сами питались друг дружкой?
— Никогда.
— А вот тут ты ошибаешься, — возразил я. — Все расы прошли этот позорный этап, а некоторые и до сих пор…
— Так это, — почесав бородавку, заявила Яга, — клевещут на меня люди. Отродясь не ела сырой человечины.
— А не сы… впрочем, лучше оставим этот вопрос. Не об этом речь.
— Правильно. Нужно решать, что с людоедами делать.
— Сжечь, — предложил Дон Кихот. — На костре.
Уморяка нервно сглотнул и как-то даже побледнел, несмотря на то, что весь был покрыт чешуей и ростом превосходил любого из нас.
— Так нельзя, — возразил я. — Нужно воспитывать.
— Да как из них людей воспитаешь? — пожал плечами черт, отчего его ангельские крылья непроизвольно распрямились. — Знаю!
— И как? — в один голос поинтересовались мы.
— Самогоном.
— Самогоном?
— Им, родимым, — уверенно заявил черт и принялся расталкивать спящую Жемчужинку. — Проснись, не время спать, родину спасать нужно.
— А? — недоуменно вытаращила покрасневшие глаза морская дева. Чего-чего, а завораживающей силы в них не было ни грамма. И нужно-то для этого, оказывается, всего грамм сто пятьдесят-двести. — Не сегодня.
— Зелья у вас в запасе много?
— Отстань! Голова болит…
— Да проснись же!
— Пристройся потихоньку, — предложила морская дева, перевернувшись на другой бок и прогнувшись. — Только не тормоши…
Черт сглотнул и покосился на Уморяку. Как он на это прореагирует?
— Плесни на нее водой, — посоветовала Леля.
Но и вода не помогла.
Мы выпили, чтобы лучше думалось.
Подействовало.
Предложения посыпались как из рога изобилия.
— Нужно влить в нее еще самогона, — предложил черт. — Клин клином вышибают.
— Берем с собой, — сказал я. — Пока доберемся до места — проспится.
— Нашатырь есть? — спросила у Герольда Мудрого Ливия, получив в ответ недоуменный взгляд и вопрос о значении этого незнакомого слова.
— А еще можно прижечь, боль протрезвляет.
Мне не хотелось бы называть источник этого совета, поскольку это может пагубно сказаться на положительном образе героя.
Ни с того ни с сего все разом замолчали, погрузившись каждый в свою думу. Спустя минуту, прочистив горло, черт заявил:
— Мент родился.
— Кто?
— Типа дружинник такой. И самый известный из них — дядя Степа.
— А ты как про то, что он родился, узнал? — поинтересовался Дон Кихот.
— Просто так говорят, когда в компании разговор внезапно прервется и все разом умолкнут.
— Так это часто случается, — заметил Добрыня. — И что, каждый раз мент рождается?