Глухо грохнул взрыв в трюме «Безумной танцовщицы», и шхуна со скрипом и стоном стала стремительно погружаться под воду. На лунной дорожке еще некоторое время виднелись водовороты над вершинами мачт, но через каких-то полчаса только мелкие обломки и мусор на поверхности воды свидетельствовали о произошедшем.
XI ИСКАТЕЛИ ПРИКЛЮЧЕНИЙ
— Вот ты говоришь — приключения… — я, вообще-то, ничего не говорил, но Андреас Фахнерт поймал походящее настроение, затянулся трубочкой, облокотившись на фальшборт, и решил вещать, — А я говорю — мы сами их к себе притягиваем. Любят во всяких книжонках писать — «искатели приключений». Я. когда на такое определение натыкался, сильно злился. Ну, что значит — искатели приключений? Ходит парень, мордой во все стороны воротит и думает — где бы мне их, эти приключения-то, найти? Не-е-е-ет, он работу ищет, деньги, может — любовь или место свое в мире. А приключения они так — побоку. Сопутствующие обстоятельства.
Тесфайе молча прошлепал мимо нас босыми ногами по палубе «Фрези Грант» с гарпуном в руках, высматривая какую-то неведомую добычу за бортом.
— Не перебивай! — прикрикнул на него капитан и снова вдохнул табачного дыма, — Я говорю — сердился я на этих писак, когда читал про искателей приключений. А когда женился, семью завел — тогда и понял, о чем они говорили. У меня ведь жизнь другая началась! Приключения — и добрые, и злые — обходили меня стороной, потому как я как раз и перестал мордой своей во все стороны водить. Ну, как приключение прилепится к человеку, который и так облеплен с одной стороны баулами, с другой — детьми, а с третьей — любимой женой? Бежит такой человек по улице, торопится в лавку молочника за сливками для младшенького, и все приключения сразу в стороны разбегаются. Мол не-е-ет, он и так занят. Клянусь треской, пока жива была моя супруга — всякие авантюры меня за кабельтов обходили, если я дома находился, конечно. Когда в рейсе — тут с акулами бодался, здесь с тевтонами подрался, тогда кок дряни какой-то намешал в макароны, и я дристал пять дней, как брандспойт! А дома, в Сан-Риоле — тишь да гладь, да Божья благодать. Досочку к крыльцу приладить, из церкви жену встретить, с детьми на рыбалку сходить — вот и все приключения…
Тес сделал молниеносное движение гарпуном и вытащил из воды пробитого насквозь тунца.
— Ужин! — сказал он.
— Я и говорю — на рыбалку сходить! — дым устремился к небу колечками, и Фахнерт продолжил мысль: — А нынче — супруга преставилась, дочерей замуж выдал, и что? Только я в Дагонском порту пришвартовался, и тут вы — молодые-красивые, мордами водите. Оно же видно — на большую дорогу вышли! Приключений ищете, сами того не осознавая — вот они к вам и липнут, и ко мне за компанию тоже! Найти брошенный корабль, набитый опием — это что? Это — фантастика!
Я задумался. Действительно — за три года моей работы в гимназии самым серьезным переживанием было объяснение Лизоньки Валевской. Ладно — и нокаут от тренера по боксу в городской спортивной школе. А тут — и месяца не прошло, а я уже по уши в приключениях. Тесфайе, видимо, тоже размышлял над такой постановкой вопроса, а потом лицо его просветлело:
— Джа нас любит! Всех нас, троих! Джа посылает каждому то, что он может вынести. И чем больше, и чем тяжелее испытания — тем больше эта любовь! Джа знает, что наш дух крепок, а наши тела — мощные! Мы могучие люди, масса! — и он стал на колени, раскинул руки в стороны и, глядя на небо, принялся молиться Богу — на своем языке, не скрывая веселья и радости.
Мне очень захотелось побывать в Абиссинии на обратном пути в Империю, даже если для этого придется пересечь Южный континент пешком. Уж больно любопытный народ там живет.
— Зурбаган прямо по курсу! — вскричал Фахнерт и принялся выбивать трубку за борт, — Взгляните!
Вдали в прибрежной дымке виднелось некое синее марево — и постепенно оно проявлялось в очертания огромного портового города.
Синий Зурбаган — так его называли. Действительно, все оттенки голубого, лазурного, фиолетового, ультрамаринового преобладали в расцветке стен, крыш и заборчиков, и флагов над мачтами — лесом из мачт в тесной гавани. Моя рука потянулась за револьвером, а сердце забилось чаще, разгоняя по венам полную адреналина кровь — слишком уж долго синий цвет означал кровь, стрельбу и зарево пожаров.
Мне уже не нравился этот прекрасный город. Он и вправду был великолепен: такое чудное переплетение милой антикварной старины, романтики зари колониальной эпохи и механистических элементов вроде парящего над городом аэростата, линий электропередач, подъемных кранов и лязга паровых двигателей. И я уже ненавидел его всей душой, только разглядев огромный синий транспарант, растянутый поперек широкой улицы, которая упиралась прямо в мощеную камнем набережную: «Liberty, Equality, Fraternity» — вот что было на нем написано.
Здесь жили мои враги.
— Папаша, продай корыто! — заорали вдруг совсем рядом.
Целая толпа молодых парней подгребла к нам на баркасе и принялись осыпать насмешками Фахнерта. Кто-то из них швырнул в яхту банановую кожуру, следом за этим снарядом полетели еще какие-то огрызки и ошметки. Свобода!
— Здесь так принято, или это тоже — искатели приключений? — уточнил я у капитана, сбрасывая с плеча пахнущий йодом комок водорослей.
— Это обычные кретины! Я с полгода назад уже швартовался тут и не позволил тогда каким-то полудуркам из портовой швали использовать мою «Фрези» в качестве плавучего борделя. Клянусь треской, если бы они вели себя поприличнее, а их дамы были хоть капельку посимпатичне — я был бы совсем не против пирушки на борту, но… Вы же видите — это настоящие свиньи! Даже лиц не помню — те или не те… Всякий раз в Зурбагане норовят мне сделать подлость, так что я уже привык… Давайте, высажу вас где-нибудь и отправлюсь дальше, что уж тут…
— Нет, масса! — сказал Тесфайе и ухватил за хвост недоеденного тунца, — Так дело не пойдет. Совсем не пойдет, масса! Война — значит война!
Он раскрутил рыбий скелет с налипшими ошметками мяса над головой и запустил им в сторону баркаса. Кажется, он умел швырять подобные снаряды, о чем возвестили возмущенные и испуганные вопли с вражеского судна.
— Смотрите, смотрите, старый хрыч-таки сдал свою посудину грязномордой образине!
Равенство.
— На абордаж! — заорали молодчики, — Искупаем их в дерьме!
Я не сразу понял, причем здесь дерьмо, пока не глянул за борт — бухта была удивительно грязной, полной стоками со всего города. Купаться мне здесь совершенно не хотелось, а потому я поднял с палубы какую-то тряпку, крепко обмотал ею правую ладонь и крикнул Тесу:
— Вперед! — и, надеясь, что он меня понял, прыгнул на вражеский баркас, как только он приблизился на подходящее расстояние.
Этого они точно не ожидали. Да и я, если честно, тоже. Банальный мордобой — не мой конек. Последний раз я участвовал в грубой драке, наверное, года четыре назад, когда притворялся пьяным пограничником с целью попадания под стражу. Но зато практиковался в секции бокса и значительно улучшил технику, а потому мой защищенный грязным куском ткани кулак, соприкоснувшись с ухом одного из молодчиков, произвел ожидаемый эффект — противник вылетел за борт!
Ощущая под ногами шатающуюся палубу баркаса, я атаковал сразу двоих и тут же получил пару мощных ударов в корпус и пинок по бедру. Для меня одного шестеро — это было слишком много, тем более, хулиганы уже опомнились и были настроены весьма решительно — до того самого момента, покуда суденышко не качнулось из стороны в сторону, принимая на корму огромного мавра.
— Джа-а-а-а! — заорал он, ухватил первого, кто попался под руки, за шею и бросил за борт, — Я иду, масса!
Воспользовавшись замешательством, я ударил под коленку ражему парню в красной рубахе и добавил апперкот в подбородок— этого хватило. Тес плечом вперед влетел в толпу наших противников, от чего они разлетелись во все стороны и не думали возвращаться в драку, предпочитая кинуться за борт и искупаться в том самом дерьме. Слишком уж страшен был абиссинец!
— Парни, не бросайте меня, не бросайте! — взвыл краснорубашечник в ужасе, когда над ним склонился Тесфайе, жутко оскалившись.
Но парни только живее наяривали в сторону берега. Братство!
По причалу бегали полицейские, их блестящие хромированные свистки разрывались от заполошных трелей, раздавались резкие выкрики, призывающие нас немедленно причалить и сдаться.
Фахнерт показал им неприличный жест, продемонстрировав согнутую в руку и хлопнув другой рукой по локтевому суставу.
— Мы найдем местечко, где причалить без такого навязчивого внимания, джентльмены! Возвращайтесь на борт!
Капитан держал курс прямо на маяк, который уже горел, разгоняя вечернюю мглу ярким лучом новомодного электрического прожектора.
Мы спрыгнули прямо в прибой, Фахнерт тут же раскрыл парус, и «Фрези Грант», оставляя на песчаном дне след киля, сорвалась с места. Капитан махнул нам рукой и заорал во всю глотку:
— Клянусь треской, будь у меня еще хотя бы неделя — я сделал бы из вас настоящих моряков!
Он зажег фонарь на корме, а потом, наверное, откупорил бутылку, потому что секунд семь, пока мы выбирались на пляж, его голос не звучал.
— Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Йо-хо-хо и бутылка рому-у!
Пей, и дьявол доведе-от до конца
Йо-хо-хо и бутылка рому! — голос Фахнерта удалялся, и скорлупка яхты, и лепесток паруса постепенно терялись в сумерках.
— Он хороший человек, масса. Джа его любит, — сказал Тес, пытаясь отдышаться после борьбы с морем.
Мавр вымок до нитки, но мешок с вещами, которыми обзавелся, держал высоко над головой — как и я. На мне были те самые сапоги — яловые, замечательные, в них даже вода не попала. Не зря я их с мертвеца снимал… Бр-р-р-р.
— Этот хороший человек высадил нас прямо в море и оставил себе все крепкие напитки… — сказал я, — Теперь у меня зуб на зуб не попадает, и ночь впереди — длинная. Я понятия не имею, куда идти!