Идея была очень простой — подойти к берегу в темноте и сделать вид, что на «Гленарване» серьезные проблемы, чтобы приманить пиратов. Откуда-то из трюма притащили несколько листов жести, какие-то старые тряпки, смоченные в мазуте, деревянную рухлядь — и развели костёр прямо на палубе. Огонь был небольшим, он больше чадил — и смрадный черный дым окутал клипер от носа до кормы.
— Вы можете спуститься в каюты, господа. А можете остаться здесь — выбор ваш, — сказал старпом, раздавая матросам винтовки и кортики.
Наготове была пожарная команда с помпой, огонь можно было залить в считанные мгновенья. На реях замерли марсовые — самые лучшие стрелки в команде. Под тентом на юте таился станковый пулемет, прижавшись к бортам, замерла большая часть команды, сжимая в руках винтовки.
А мы с Рафаэлем, Лукой, еще тремя матросами и двумя дородными братьями по фамилии Чечиловы — из торговых представителей какого-то акционерного общества, пожелавших поучаствовать в охоте на пиратов — носились по палубе, разбрасывали вокруг себя мелкие предметы и орали как оглашенные, изображая панику и суету. Должно было выглядеть убедительно — по крайней мере, я был убежден, что выгляжу отменным идиотом.
Из-за острова на стрежень, на простор морской волны выплывали из бамбука каннибальские челны…
Точнее — катамараны. И было их великое множество, не меньше двух десятков — точно. Интересной конструкции посудины, приводимые в движение косыми парусами и энергичными ударами весел в мускулистых руках аборигенов.
Народ это был странный и, судя по всему, злобный. Раскрашенные как тысяча чертей, со странным коричневым оттенком кожи, они завывали и вопили на все лады, подбадривая самих себя. На каждом катамаране умещалось не меньше дюжины воинов, вооруженных копьями с длинными листовидными наконечниками, луками и древними дульнозарядными ружьями.
Они были совсем близко, и первые стрелы уже летели в нашу сторону — одна из них воткнулась в мачту в паре дюймов от моей шевелюры.
— Полундр-р-р-ра!!! — заорал старпом и правый борт «Гленарвана» окрасился грохотом и вспышками выстрелов.
— Та-та-та-та-та, — завелся пулемет на юте.
За бортом творился сущий ад, но дикари лезли вперед как сумасшедшие, и не думая отступать. Торопились в свой каннибальский рай, наверное…
— По левому борту! — закричали с марсовых стрелки, у которых обзор был лучше всего.
Первыми среагировали мы с Рафаэлем и торговые представители. Наверное, один или два катамарана зашли с тыла, и теперь из-за фальшборта через планшир перевалился сначала один коричневокожий молодчик, потом — еще и еще.
Револьвер уже грел руку. По армейской привычке — стрелял в корпус. Голова — маленькая и твердая, тело — большое и мягкое. Рана в грудь или брюшную полость лишает противника боеспособности не хуже, чем мозги, разбросанные по окрестностям.
Я стрелял и стрелял, пока барабан не опустел, а потом взялся за багор — шашки у меня с собой не имелось, а это эрзац-копье было вполне годным для штыкового боя. Краем глаза увидел Рафаэля, который растерянно отмахивался стволом винтовки от раскрашенного громилы, вооруженного сразу двумя пугающего вида топорами, и решил вмешаться.
Воин из аборигена был великолепный — он даже успел отреагировать и сбить удар багра, но не учел особенность его конструкции — наличие крюка. И-р-р-раз — подцепив ногу я сдернул дикаря на землю, а горняк-корнет тут же выпалил в него из винтовки. Оказывается, были еще патроны! Растерялся, бывает!
— Я вам жизнью… — начал он.
— Па-а-аберегись! — торговые представители Чечиловы были настроены весьма решительно и появились очень вовремя — с огромными двустволками в руках, — На землю!
До земли было метров пятнадцать-двадцать, учитывая морские глубины, так что мы попадали на палубу, и четыре выстрела грохнули практически одновременно. Шквал дроби смел туземцев, а потом подоспели матросы — и «Гленарван» был очищен от пиратов.
— Не смотрите на меня так осуждающе, господин корреспондент. И, прежде, чем снимать вот это всё на фотокамеру, разберитесь как следует, — капитан Тулейко дулом револьвера отодвинул верхнюю губу скулящему от ужаса раненому аборигену, который скорчился у него под ногами, — Это — племя Крокодила. Взгляните на эти чудесные зубки — кошмар дантиста. Такие зубки говорят о том, что он убивал и кушал человека. Тому, кто не отведал людской плоти, такие процедуры не делают. Это — знак высшей привилегии. А по имперским законам и моему собственному разумению — умышленное людоедство карается смертью.
Меня напугала оговорка «умышленное», и в голову полезли примеры ситуаций, когда я, сам того не зная, мог отведать человечинки… Черт его знает, что пакуют в экспортные консервы те же лаймы, например…
— Я — капитан. Я на этом корабле царь, судья и священник в одном лице. Будь на его месте хоть ангел Господень, и знай я, что он убивал и кушал людей — прострелил бы его ангельскую башку без колебаний. И посему, ввиду неопровержимых доказательств и поимки с поличным — приговариваю их всех к смерти, — сурово закончил Тулейко и спустил курок.
Грохнул выстрел. Пуля вошла аборигену в рот, вышла через затылок и застряла в досках палубы.
— Проклятье, — цыкнул сквозь зубы капитан, — Бросайте их за борт, к чертовой матери! Акулы закончат работу… Оставьте вон того, с ожерельем, старика с простреленной ногой и парочку тех, что посвежее… Нам нужны проводники до поселка.
Детские мечты продолжали сбываться. Схватка с пиратами, визит в поселок к туземцам… Не так всё это я себе представлял…
Хотя годы ношения хаки и избавили меня от подростковых иллюзий — но воспринять спокойно кровавое пиршество, которые акулы устроили вокруг обломков бамбуковой флотилии, было невозможно.
Примерно так же невозможно, как смотреть на ободранный до обшивки пароход «Буссоль» и человеческие кости, разбросанные на желтом песке пляжа под пальмами. Два огромных кострища, множество следов ног и пятен крови…
Особенности национальной кухни? Народные традиции туземцев Южного континента? Уважение к культурным отличиям? Лука как-то, потешаясь надо мной во время одного из приступов морской болезни, рассказал о выражении «жевать долговязую свинью», и это было ужасно и вызвало очередной спазм. Но там речь шла о выживании, выборе между морализмом, который повлечет за собой мучительную смерть, или отвратительным действом, которое позволит продержаться еще немного. По имперским законам и это каралось смертью — но кто в здравом уме прямым текстом признается, что съел своего мертвого товарища на шлюпке посреди океана?
Эти же люди, совершенно похожие на меня, Рафаэля или того же Луку, только с чуть более смуглой кожей — не страдали от голода. В океане и реке было полно рыбы, пальмы и плодовые деревья в изобилии приносили орехи и фрукты, за прибрежной лесополосой, в саванне, по слухам, паслись бесчисленные стада животных… Это не пустынный и бесплодный Сахель, это Савский Рог, земли, вполне благоприятные для проживания.
Я фотографировал пляж, десантная партия с «Гленарвана» высаживалась на берег при помощи шлюпок, которые заходили в устье реки и приставали там, чтобы не подвергнуться разрушительному воздействию мощного прибоя. Капитан снова был во главе своих людей. Сурово нахмурив брови, он подгонял их:
— Живей, живей, мы должны выручить несчастных!
По словам Джека Доусона и захваченных каннибалов — на пароходе «Буссоль» были женщины. И если команду и пассажиров-мужчин постигла участь печальная и трагическая, то пассажирки сейчас находились в селении дикарей — живые и практически невредимые. Из двадцати четырех женщин погибла только пожилая дама — «умерла сама, даже есть не стали», как отметил абориген-старик. Может быть — апоплексический удар на фоне нервного потрясения или какая-то травма… Ключевым здесь было то, что пассажирки не подверглись насилию или истязанию — их приготовили на продажу Большому Серому — что бы это ни значило.
— Вам не следует туда идти, — преградил мне дорогу капитан Тулейко, когда увидел, что я закончил и собираюсь двинуться следом за колонной суровых матросов, — Лучше помогите с доставкой женщин на корабль, все офицеры будут заняты.
— Но, позвольте… Я хотел осмотреть поселение дикарей, — мой голос прозвучал несколько неуверенно.
— Они кушают людей с самого раннего возраста — и мужчины, и женщины. Это племя Крокодила, я вам говорил… Не стоит вам туда ходить, господин репортер. Особенно с вашей фотокамерой.
Я остался на берегу, глядя вслед колонне моряков, которые один за другим скрывались в джунглях.
Через полчаса загрохотали первые выстрелы, через час мы с Рафаэлем и Чечиловыми налегали на весла, направляя в сторону корабля шлюпку, полную находящихся в шоковом состоянии пассажирок несчастной «Буссоли».
III ПРОЛИВ БУРЬ
«Гленарван» проходил пролив Бурь со спущенными парусами, на паровом ходу. Эти неспокойные воды не зря носили свое название — штормило всерьез, небо хмурилось и грохотало, и я всё-таки напился, и находился в подпитии непрерывно около трёх суток.
На удивление — помогало. По странному капризу моего организма проспиртованный желудок не торопился вывернуться наизнанку, и при должной аккуратности я даже мог постоять некоторое время на верхней палубе, вцепившись в ванты, наблюдая за высоченными волнами, которые рассекал наш корабль своим носом и вдыхая соленый воздух. Я почти чувствовал себя настоящим морским волком — если бы не отвратительное чувство холода в груди, которое возникало всякий раз, когда клипер проваливался в пропасть между водяными валами, предвещая неминуемую гибель. Однако после этого «Гленарван» всякий раз оказывался на гребне, направляемый лопастями гребных винтов и волей капитана Тулейко.
Как переносили морскую прогулку дамы с «Буссоли», освобожденные из лап дикарей — я предпочитал не думать.