— … они в итоге всё равно придут к этому. Только концерны, только федерация, только подчинение себе основных источников ресурсов. Здесь, на Южном — мы единственный оплот цивилизации, единственный островок культуры в море дикости… Историческая миссия городов Колонии — показать всему миру пример построения общества нового типа, а для этого нам необходима ресурсная база и жизненное пространство… — вещал интеллигент.
От словосочетания «жизненное пространство» меня передернуло, и захотелось врезать по уху этому очкастому.
— А гемайны? — Фокс налил в свой стакан еще порцию выпивки из мутной бутылки и отхлебнул добрый глоток.
— Гемайны — пережиток прошлого. Рабство — отвратительный рудимент, с помощью которого не построишь эффективной экономики, — пожал плечами его собеседник, — Или они изменятся — или Наталь исчезнет с карты мира.
— Между тем — на фабриках, которые работают на натальском угле, мы перерабатываем натальский хлопок, подкрепляя силы на обеденных перерывах натальским мясом, натальским хлебом и натальскими фруктами… — Фокс пошевелил стаканом, и алкоголь закрутился по стенкам, образуя воронку, — Вы не помните, и я не помню — но дед мне рассказывал, что такое воевать с гемайнами. Они там винтовку на десятилетие в подарок получают и всю жизнь воюют с каннибалами… При мне тринадцатилетний мальчишка-гемайн одним выстрелом уложил льва, потом достал из-за пояса нож и пошел свежевать его, а когда оказалось, что хищник жив — вступил в схватку и прикончил зверя, перерезав ему горло. Знаешь, что сказал ему отец? «Молодец, что сэкономил пулю!»
— Пф-ф-ф-ф! — сделал вялое движение ладонью интеллигент и отпил из чашечки кофе. Чашку он держал, оттопырив мизинчик, конечно же, — Сколько там населения в Натале? Пятьсот тысяч? Что сделают пятьсот тысяч против полутора миллионов городского ополчения?
Илай Фокс мрачно посмотрел на него, выхлебал из стакана мутное пойло и стукнул донышком по столу:
— По три выстрела, сэр! Они сделают по три выстрела, — завидев, что я подошел поближе, он помахал рукой, подзывая к столу, — Вот — человек военный, да еще и из Империи… Ну, хоть вы скажите этому энтузиасту — война с гемайнами ведь сущий бред, да?
— Любая война — это самый худший кошмар, который только можно себе вообразить, — с готовностью подтвердил я, — Но люди — существа напрочь иррациональные и готовы делать бред с завидной регулярностью.
— Война есть продолжение политики другими средствами, — проговорил интеллигент, — Нация куется в горниле сражений и испытаний, а не за столом переговоров.
Это звучало слишком по-лоялистски, и я сжал кулаки. Фокс заметил мое состояние и с усилием поднялся из-за стола.
— Пойдемте собираться. Вон, «Бабочка» уже на подходе…
И как его пьяные глаза рассмотрели, что едва заметный парусник на морской глади — это «Бабочка»? Я забрал в комнате фотоаппарат и ранец и вышел в коридор, дожидаясь Илая Фокса. Капитан шхуны, хлопнув дверью, вывалился в коридор и подошел ко мне:
— Не якшайся с Грегори, парень, слышишь? Дрянной он человек!
Это он об этом интеллигенте, наверное. Я и не собирался с ним якшаться. Вообще-то это Фокс распивал с ним напитки в тенечке, а не я. Пинком ноги капитан распахнул дверь наружу, сунул в руки подбежавшему хозяину гостиницы деньги и дохнул ему в лицо перегаром:
— Передай Бетси, что она свет моих очей и огонь моих чресел! — и зашагал к морю прямо через дорогу, не глядя на внезапно ставший оживленным транспортный поток.
Телеги с углем, почтовый дилижанс, авто с открытым верхом — капитан петлял между ними, вызывая возмущенные крики, хлопанье бича и гудки клаксона.
— Идиот самый настоящий! — прокомментировал хозяин, — Дрянной человек!
Я дождался, пока на шоссе станет посвободнее, в несколько шагов догнал дрянного человека и подхватил его под локоть. Лестница к морю выглядела опасной, а мне совершенно точно нужно было попасть в Лисс — и желательно уже завтра.
— Поднять якорь, черти! — как только Фокс оказался на палубе — в него будто бесы вселились. Он топал ногами, грязно бранился и потрясал кулаками: — Свистать всех наверх, поднять брамселя, держать курс по ветру, бездельники!
Эти командные выкрики звучали бы грозно и внушительно, если бы весь экипаж не состоял из десятка таких же потасканных забулдыг — под стать своему капитану, которые при этом отменно знали свое дело и никуда «свистать» не желали, уже находясь на верхней палубе и живо управляясь с косыми парусами.
— А-а-а-а, вот я вас! — Илай Фокс швырнул пустую бутылку за борт и оттолкнул рулевого плечом от штурвала: — Поди прочь, Джимми Коллинз, пока я тебя не вздул!
Джимми Коллинз, ушлый парень в сбитой набекрень зюйдвестке, только усмехнулся, шмыгнул носом, ловким движением вытянул из бокового кармана капитанского кителя вторую початую бутылку и вильнул в сторону, уклоняясь от агрессии Фокса.
— Наш капитан — золотой человек, когда не пьет, — матрос подмигнул мне, подтянул штаны и исчез из виду.
— … Ар-р-р-ргх марселя!!! — прорычал золотой дрянной человек, и команда его поняла, и раскрылись новые паруса, улавливая ветер.
Лохмы Фокса растрепались, китель был расстегнут, глаза — слегка навыкате, руки — на штурвале. Картина был живописная, что уж тут сказать. Я понятия не имел, где мне разместиться и что делать, и потому присел на баке на какой-то моток канатов. В груди еще теплилась надежда, что капитан помнил, что мы плывем в Лисс, и что, если я буду находиться на открытом воздухе всё время плавания — морская болезнь не доконает меня.
Внезапно чуть ли не из воздуха рядом нарисовался Джимми Коллинз.
— С кем пил старина Илай? — уточнил он.
— С каким-то Грегори. Такой, в очках и разглагольствует…
— Сраный ублюдок. Из этих, как их… А-бо-ли-ци-о-нис-тов, вот! Все радеет за права кафров, даже вроде как пару лет назад осмелился пересечь Руанту и агитировать натальских кафров на восстание против своих хозяев…
— И что?
— Кафры его слушать не стали и сдали гемайнам… Ну, а те тоже его слушать не стали — вываляли в дегте и перьях и отправили восвояси… С тех пор он тут против рабства ведет борьбу, в основном по кабакам… Сволочь такая.
— А почему сволочь? Ты что — сторонник рабовладения? Против освобождения кафров?
Джимми Коллинз посмотрел на меня своими ясными голубыми глазами, которые ярко горели на его чумазом, простом лице и твердо сказал:
— Я против того, чтобы ублюдок, который купил себе жену прямо на пирсе, прямо с борта корабля, а потом угробил ее за два года, вел речи о рабстве, свободе и высоких материях, сэр!
Такая здравая мысль, прозвучавшая на грязном парусном корыте, между воплями поймавшего белую горячку капитана, была подобна грому среди ясного неба. Этот Коллинз был в доску свой, настоящий имперец — такой, как Лемешев или Демьяница, или его превосходительство — и я не замедлил ему об этом сказать.
— Не знаю, похвала это или хула, сэр, про вашу Новую Империю у нас всякое рассказывают…
— У нас про Колонию и про Наталь — тоже. Но знаешь в чем разница?
Юноша дернул подбородком, ожидая продолжения.
— В том, что меня сюда послали, чтобы там, в Империи народ начал понимать, что тут вообще происходит, и кто вы все такие есть, и как нам себя в связи с этим вести. А этот Грегори, как я понял, сразу полез со своими идеями к кафрам, не разобравшись, да?
— Разумные вещи вы говорите, сэр, очень разумные… Жаль, что у нас такое мало кто понимает, большая часть парней предпочитают слушать таких балаболов, как Грегори, горланить и грозиться пойти в Наталь учить уму-разуму гемайнов. До добра это не доведет, это уж точно… — проговорил Джимми Коллинз и вытянул из рукава капитанскую бутылку с выпивкой, — Отдадите капитану Фоксу, сэр. Если он поймет, что это я стащил пойло, то поколотит меня. Как пить дать — поколотит!
И отправился к своим товарищам — нужно было зарифить паруса, надвигалась непогода.
Небо темнело, ветер крепчал, матросы с тревогой поглядывали на пенные барашки волн и клочковатые темные облака, а капитан, вцепившись в штурвал, орал во всю глотку про Гертон, топсели и деревянную ногу:
I'm a sailor peg
And I lost my leg!
I climbed up the topsails
I lost my leg!
I'm shipping up to Gurton who-a-o
I'm shipping up to Gurton who-a-o
I'm shipping off…to find my wooden leg!
И я полез за фотокамерой, потому что всё это было жутко и прекрасно одновременно.
V КАРНАВАЛ
Лисс вырвался из плена шторма, представ перед нами во всей своей красе в последних лучах закатного солнца. Живописные холмы, усыпанные гроздьями милых маленьких домиков, буйная зелень, белые лестницы и парапеты, полный жизни портовый район с многочисленными фонарями, свет которых заполонил собой пространство в тот самый момент, когда солнце утонуло в море, десяток парусных кораблей в гавани, снующие туда-сюда лодки, звуки скрипки, бренчание гитарных струн и веселый женский смех.
— Будь я проклят, в Лиссе снова — карнавал! — хмель постепенно отпускал капитана Фокса, и, по всей видимости, у него начинала трещать голова, — Джимми Коллинз, сукин сын, поди сюда, возьми штурвал! Сам Бит-Бой не смог бы провести «Бабочку» в гавань, будь ему так погано… Где моя бутылка?! А? У меня была вторая бутылка!
Глаза Илая Фокса были красными, губы — пересохшими, голос сипел.
Соскользнувший на палубу по вантам Коллинз умоляюще уставился на меня, и я тут же протянул капитану священный сосуд. Тот присосался к горлышку, как младенец к груди матери, и глаза его постепенно приобретали нормальное выражение.
— Эй, как там тебя… — он пощелкал пальцами, пытаясь припомнить мое имя.
У него не получалось — мы договаривались о доставке меня в Лисс в момент практически полного беспамятства, да и далее капитан пребывал в состоянии практически постоянного подпития, и потому, отчаявшись, махнул рукой, сел на ступеньки лестницы, которая вела с юта на шканцы, и похлопал по месту рядом с собой.