Обычно дежурные спали в комнате отдыха, расположенной за reception.
Тульчинский всегда носил с собой перочинный нож. Даже в кинофильмах можно было услышать, что это необходимая вещь. Равно как сигареты и зажигалка, даже если не куришь: «это сближает». Короткого лезвия хватило на то, чтобы протолкнуть защелку. Не вынимая ножа из щели, агент осторожно открыл дверь, прислушался. Поставив замок на «собачку», притворил дверь и неслышно двинулся к стойке.
Компьютер давно «впал» в спящий режим. Влад тронул мышь, и индикатор монитора сменился с желтого на зеленый, экран вернулся в рабочее состояние, показывая простую «ДОСовскую» оболочку; заработал, набирая обороты, винчестер. Влад нажал на клавишу «Alt», разворачивая меню. В середине его нашел то, что искал: «Телефонные разговоры». Открыв эту вкладку, он изменил опции списка, рассортированного по числам; теперь они располагались по алфавиту. Фамилия Арутюнова занимала значительную часть списка. Журналист несколько раз звонил в Москву, один раз — в Дербент. А вот и местные звонки. Один и тот же номер — 4-60-29, принадлежащий Олегу Колчину. Изменить его было делом минуты. Выделив его, Влад набрал московский номер, скорее всего — редакции газеты. Потом изменил время и, соответственно, оплату. Все, теперь о связи журналиста с Олегом Колчиным не знал никто — кроме военврача Алексеенко. Возможно, Арутюнов сообщил в редакцию, что намеревается встретиться с кем-то из военных центра спецподготовки, но вряд ли назвал имя. «Как и договаривались, никаких фамилий», — вспомнились ему слова Арутюнова. В вопросах конфиденциальности журналисты обычно слово держат. Жаль, не спросил об этом, но разве все упомнишь... Он готовился убить Арутюнова... и не гнал эти мысли прочь — бесполезно.
На данном этапе Тульчинский сделал все, что мог, что касалось его личной безопасности. Но она зависела по крайней мере от еще одного человека, при воспоминании о котором по спине пробегали мурашки, и вот сейчас, осторожно выходя из гостиницы, Влад понял, что встречи с ним не миновать. Он не мог забыть номера рабочего телефона генерал-полковника Паршина, тот обновился в конце 1998 года и с той поры оставался неизменным.
Глава 8Конечный пользователь
Дагестан, Пионерский,
7 июля, понедельник
Расследование обстоятельств этого дела отняло у Михаила Артемова на первом этапе много времени. Ему дали «зеленый свет», и полковник получал необходимую информацию в кратчайшие сроки. Материалы на Влада распухли до размеров полугодовой подписки на ежедневную газету. Он изучал легенды Влада, по которым тот трижды выезжал за рубеж для выполнения заданий; они были стандартными для секретного агента: разведка, сбор данных, проведение акций физического устранения. Он досконально, как ему представлялось, изучил характер Влада, его повадки, привычки. Знал его лучше самого себя. Отдельные моменты полковник ГРУ выписал на листе бумаги и прикрепил его коконному стеклу. Прохаживаясь по квартире, снятой в Пионерском для его опергруппы, Артемов часто останавливался возле окна и читал... Он заучил свои записи наизусть, но каждый раз надеялся: вдруг что-то промелькнет между строк, выведенных рукой самого Артемова... но взятых из отчетов секретного агента.
Тбилиси. 1999 год. Трижды выходил на связь с Москвой из междугородного переговорного пункта.
Баку. 2000 год. Дважды пользовался услугами переговорного пункта.
Тбилиси. 2001 год. Пять телефонных звонков.
Артемову казалось, что технический прогресс для Влада пошел вспять. У него были все доступные средства связи, включая и спутниковую связь. Однако он пользовался примитивными, что ли, и, по его разумению, проверенными и наиболее безопасными средствами и методами. По большому счету он осторожничал, не доверял, но дело свое знал и делал его правильно. «Что это, — спрашивал себя Михаил Васильевич, — амбиции или объективность?» Если бы не конечные результаты и высокие оценки руководства, то тягу Влада к тривиальности впору назвать «настойчивостью идиота».
К слову сказать, Артемов и сам недолюбливал спутниковую связь. Его конек — обмен радиограммами, о котором знали многие его сослуживцы.
Полковник шагал из угла в угол и чувствовал под ногами гудящий канат, натянутый над пропастью. А под руками нет даже обычного балансира, не говоря о лонже. Он не имел права провалить эту операцию — сложную, тщательно продуманную, выстроенную на психологических выкладках. Поначалу он чувствовал прилив оптимизма и не спрашивал себя, оправдан ли он. Сейчас же то ли слегка перегорел, то ли начал уставать, но так или иначе накал борьбы по его собственной шкале упал чуть ниже нормальной температуры. Может, это и к лучшему: холодная голова лучше распаренной тыквы.
Артемов усмехнулся неожиданному сравнению.
Уединившись на кухне, он заварил крепкого чаю и позвонил домой. Справился, как дела на «армянском кладбище». Нормально. Собака порвала его новые туфли. Приеду — усыплю.
Астрахань, военно-морской госпиталь
Одно время Леонид Машбиц был женат на дочери бывшего командующего Краснознаменной Каспийской флотилии Анастасии Беловой. Она заприметила коренастого и сильного парня на показательных учениях, проводившихся в Каспийске. С группой боевых пловцов он показывал мастер-класс проникновения на борт военного судна при помощи магнитных «присосок» с последующим уничтожением команды корабля. Глядя на морского диверсанта, облаченного в гидрокостюм, Настя тем не менее видела в нем неутомимого породистого скакуна с большим членом. И не ошиблась. Однако после свадьбы дочь адмирала стала замечать, что в супруге ее устраивает все... кроме его поношенной сбруи, тесного стойла и полупустых яслей со спартанской снедью. И она отправилась в столицу на поиски тоже неутомимого, но с золоченой сбруей скакуна. И вроде бы нашла, насколько был информирован Леонид. С тех пор он один и предпочитает «простых телок».
Все семеро спецназовцев находились в одной палате. Как в тюремной камере, сравнил мичман-инструктор, даже в туалет идешь под надзором. Сержант Самохвалов сопоставил более мрачно, согласно своей пессимистической натуре: живые трупы. Кто-то из курсантов «классически» дополнил: «Нас „убили“, чтобы тем вернее воскресить».
Они и сейчас соблюдали постельный режим, а первые два дня вообще не вставали с коек — по словам врача, «чтобы после атропина, который сделал свое дело, не получить инфаркт».
Пожалуй, самым неприятным было ожидание. Не у кабинета врача и даже не в лодке, а под водой. Спецназовцы держались на глубине десяти метров вместе, как стая дельфинов. Или как группа парашютистов в свободном полете: касались друг друга руками, образовав круг. И ждали обратного — падения в бездну, а не синхронного хлопка парашютов за спиной и плавного спуска.
Сердце инструктора, привыкшее к разным режимам работы, билось в ненормальном рваном ритме. Ему однажды довелось посидеть в кресле двухместного учебного штурмовика, и тогда он почувствовал себя приговоренным к казни: полная фиксация ног к креслу-катапульте, относительная свобода рук и головы в тяжелом шлеме; вот-вот пилот, сидящий впереди, рванет рычаг, и тело содрогнется от электрического разряда. А что вытворял летчик-ас, управляя штурмовиком, Машбиц помнил плохо, в тяжелой голове осиновым клином сидели правила пользования катапультой. И когда пилот пошел на посадку, а в представлении мичмана — на бешеную стыковку с бетонной полосой, Машбиц едва пересилил себя, чтобы не вырвать оба рычага катапульты. «Нет, не посадит!» — орали его покрасневшие от натуги глаза.
И под водой почти то же самое, но чуть мягче: «Нет, не сработает...»
Однако инъекция, которую мичман назвал «торпедой», сработала.
Он уже смутно помнил, как он перелезал через борт лодки, снимал дыхательный аппарат, маску, расстегивал «молнию» на куртке и освобождал для укола руку. Только подметил — может, в ущерб себе, — что его подопечные не были так напряжены и, казалось, не испытывали волнения. И все же он нервно подбадривал их, демонстративно потягивая носом: «В следующий раз нырнем в подгузниках».
Последнее, что он помнил, — это слова мичмана Иваненко, напарника с подстраховочного судна: «Пора бить тревогу». И его глаза, заглянувшие в самую бездну зрачков. Они надвигались подобно черной стене, пока не заслонили все вокруг: солнечный свет, край неба, борт лодки... Потом расползлись тяжелой ртутью по телу...
«Пульса нет...»
Наверное, работа сердца возобновилась сразу и вдруг, с оглушительными ударами в тяжелой голове. Глаза снова увидели свет. Который заслонило чье-то участливое лицо. Прозвучал чей-то отзывчивый голос:
— Алло, Леня! Посмотри на меня. Ты помнишь меня?
— Да... — разлепил сухие губы Машбиц. — Помню.
— Кто я?
— Ты... — Мичман все отчетливее различал черты полковника ГРУ Михаила Артемова. — Ты тот кретин, который уверял, что к нам применят безобидное средство.
— Отлично! — обрадовался Артемов, любивший емкие характеристики. — Он в здравом уме.
В отличие от Влада, который не рискнул воспользоваться спутниковым телефоном, Михаил Артемов вынужденно использовал трубку, связываясь с руководством и оперативниками из своей группы. Адаптер-усилитель спутниковой системы связи был подключен к сотовому телефону «киосера». Он не был массивным и легко умещался во внутреннем кармане пиджака, тем не менее позволял связаться с абонентом из любой точки земного шара. Из списка внесенных в память телефонных номеров полковник выбрал третий по счету, обозначенный для удобства как «3-technician», и нажал на клавишу вызова. «Техником» был старший лейтенант Александр Остапенко — радиотехник с опытом работы в 6-м управлении ГРУ (радиотехническая разведка).
Содержание телефонных разговоров Влада Артемов мог получить несколькими способами. Один из них — самый примитивный, это «грубая» прослушка непосредственно с оборудования единственного в Пионерском междугородного переговорного пункта. Другой — если Влад прибегнет к помощи спутниковой связи, в этом случае радиотехник оставался бы не у дел, поскольку информация в первую очередь «считывалась» специалистами спутниковых систем связи, находящимися в Москве. Все входящие и исходящие звонки с телефона Влада фиксировались этой спецслужбой.