Уже через четверть часа и он задыхался — от быстрого бега. Догнать, догнать капитана! Предупредить об опасности. У Колчина была фора в полчаса, плюс еще несколько минут он получил от схватки Бережного с Адениным. Чудовищный отрезок времени.
Бережной на чем свет клял физическую подготовку капитана. Ну почему он не хлюпик, почему не соответствует своему статусу штатного психолога, очкарика со слабыми легкими и атрофированными мускулами... Инструктор пер по болотам со скоростью вездехода, по формуле «четыре на четыре», без пробуксовки. Пользуется, гад, проложенным маршрутом! Ему бы свернуть, робко надеялся Земля, в топи и неприступный камыш, где передвигаться можно только на брюхе. Уж там он от меня не уйдет! Теперь я спец по преодолению мочажин и вязкого торфяника! Давай, капитан, дуй в сплошные заросли тростника!
И его мольбы словно дошли до Колчина. Бережной увидел следы, которые уходили в сторону. Он метнулся по ни м, но через двести метров понял, что капитан сделал сбивку: он снова возвратился на тропу. По сути — бестолковый шаг, потеря времени, поскольку опытных разведчиков на такой мякине не проведешь, но это сейчас играло на руку Бережному. По следам он передвигался быстрее, не падал, о чем говорили многочисленные специфические отпечатки, оставленные капитаном. Земля записал себе в актив минимум пять минут, отнял их у инструктора. А с другой стороны — подарил. И себе, и ему.
О предупредительном огне можно было не мечтать. Капитан со страху может припуститься еще быстрей. Или нырнет с головой в какое-нибудь болото! Хотя не факт, что за пару километров, которые отделяли Колчина и Бережного, можно услышать пистолетные выстрелы. Остается уповать на свои ноги и дыхалку.
Алексей старался не думать о том, что это только начало марафонской дистанции с приставкой «супер». Старт прозвучал вечером, а к финишной черте он должен успеть лишь к утру. Он будет идти всю ночь, на пределе сил, падая и снова вставая... Он обязан преодолеть эту дикую дистанцию, на которую две недели назад ушло чуть ли не три дня, за несколько часов...
Дагестан, Пионерский
«Это не военно-морская база, это госпиталь какой-то», — подумал Артемов. Себя же сравнил с главврачом на ежевечернем обходе.
Очередной «больной» находился на своем рабочем месте. «Исповедальня» старшего инструктора также никуда не делась, под нее была выделена отгороженная площадь в так называемом «офицерском корпусе», стоящем перед первым, считая от штаба, бараком. Собственно, это была такая же типичная одноэтажная постройка, не отличающаяся от помещений, где жили курсанты, ни цветом, ни удобствами. Удобства во дворе. Общий открытый умывальник под навесом для теплого времени года. Два туалета: солдатский и офицерский — на все времена.
Вход в «исповедальню» располагался по центру фасада; пара окон, выходящих на «обсерваторию» — вышку инструктора, следящего за работой курсантов на полосе препятствий, — высились справа от входа. Сейчас в них горел свет.
Артемов встал на цыпочки и постучал в крайнее окно. Припомнил что-то похожее на анекдот: «Люблю в окна заглядывать». — «А я на пятом этаже живу». — «А я на цыпочках».
Полковник рассудил правильно, сразу же поднявшись на высокое крыльцо. Старший лейтенант Беглов не стал выглядывать в окошко, как последняя деревенщина на лай своей дворняги. Отворив дверь, он безучастно посмотрел на вечернего гостя.
Пожалуй, в нем не меньше двух метров, определил Артемов, глядя на старшего инструктора снизу вверх.
— Добрый вечер, — поздоровался он. — Аудит заказывали? Я полковник Артемов. Главное разведывательное управление.
Бенгальский все так же молча кивнул головой в сторону. Причем его жест вообще никак не расшифровывался. Он мог сойти за приглашение войти, а мог говорить об обратном. Или же у старшего инструктора просто затекла шея и он повел ею.
Беглов развернулся и вошел в помещение, не закрывая дверь. «Добрый знак», — заметил Артемов, проследовав за хозяином.
Наверное, он любит столярное ремесло, пришел к выводу полковник, оглядываясь в кабинете старшего лейтенанта. Квадратный стол, казалось, был вырезан из цельного куска баобаба. Доски были настолько хорошо подогнаны, что нигде не было видно ни одной щелочки. Книжные полки имели вычурную резьбу, как на ставнях. Тумбочка под телевизором и стулья носили те же «деревенские» признаки.
Вряд ли это работа кого-то из курсантов, пришел к выводу Артемов. Скорее — солдат срочной службы, которые работали на кухне, стояли в нарядах, ходили в караул.
В тапочках на босу ногу и в майке с коротким рукавом, Беглов ждал от полковника ГРУ... вопросов. Наверное, пришла пора, подумал он.
Артемов слыл хорошим физиономистом. Порой ему хватало одного взгляда, чтобы понять не только настроение собеседника, но даже прочесть его мысли. Вот сейчас, глядя на Жоржа Бенгальского, он со стопроцентной уверенностью определил, что старший лейтенант не знаком с генералом Паршиным, как, к примеру, тот же Тульчинский. Наверное, к такому выводу Артемова подтолкнула присущая ему логика. Паршин повторился с экипажем, но вряд ли придерживался системы в целом. Совсем под копирку контрразведчик работать не станет. Он оставил основу, антураж же сменил. Зачастую за ним не видно именно базы. Если проще, то Паршин походил на иллюзиониста. И дело не в его широких рукавах, а в повторении старого фокуса, который он выдавал за новый.
В просторном помещении негромко звучала музыка. Широко известный в России Макс Раабе перепевал Queen в духе немецкого кабаре тридцатых.
Михаил Артемов прослушал несколько тактов и даже одобрительно покивал: «Приятная музыка».
— Сколько тебе заплатили? — спросил он в лоб.
Прежде чем ответить, Беглов сунул в рот сигарету и щелкнул зажигалкой.
— Восемьсот баксов, — сказал он, пыхнув дымом.
— Почему не тысячу?
— Может, кто-то зажал пару сотен, откуда я знаю? Спросите у них.
— А кроме денег, что тебе обещали?
Жоржу обещали работу, о которой он не мечтал, может быть, но которая давала ему возможность забыть плотный график центра спецподготовки. От рядового морпеха до старшего лейтенанта, от старшего инструктора военно-морской базы до... возможно, кладовщика дивизиона кораблей на воздушной подушке. Конечно, это не конец пути, равнодушно размышлял Бенгальский, но что-то похожее на карьерную дряхлость. А в деле с комплектованием экипажа Климова и ведения его по курсу спецподготовки походило на тактический прием: атака — отход; угроза — отход. Согласно этой тактике дальше следовало что-то похожее — например, мощный промах.
Он не мог забыть колючего взгляда старшего сержанта Климова, его приказного голоса:
— Я не знаю, как и с кем ты будешь договариваться, но Бережной мне подходит. Так или иначе, но он оттягивает на себя внимание, обращенное на весь мой экипаж. Со стороны кажется, что все мы на одно лицо. Не вздумай отчислить его. И помни, что сегодня он сделал для меня. Ты понял?
Понял...
Знать бы, какую цель преследуют люди, заплатившие за эту непыльную, в общем-то, работенку неплохие деньги. Два варианта — и оба крайних: либо ничего существенного, либо что-то серьезное.
Так или иначе Бенгальский знал лишь шестерок, но все они были козырными — не черной масти, а ярко-красной. 92-й год, начало срочной службы, на плечах черные погоны, на рукаве — грозный шеврон. Но все это — «маскарад», который кончался или начинался, не разберешь, на гарнизонной гауптвахте. И вообще в гарнизоне, которым заправляли краснопогонники — дешевая элита, сплошь ингуши и чеченцы. «Губа» в гарнизоне — натуральный плен, камеры — настоящие зинданы: «Не разговаривать, клопов не давить». Утро начиналось не с завтрака и даже не с зарядки, а со строевой подготовки:
— Подъем ноги — пятьдесят сантиметров. Шагом... марш!
Два часа по периметру, сто двадцать минут по въевшимся, как на трассе, черным следам сапог.
Когда Беглов гонял в центре курсантов, его неодолимо тянуло выплеснуть из души обиды прошлого: «Вам ломали стулья о голову? Просто так? А нохчи в начищенных сапогах вам не били по яйцам?»
Вот Клим, хоть и русский, стопроцентно походил на тех «черножопых» краснопогонников.
— Зачем мне отвечать, если вы и так все знаете, — сказал Беглов полковнику.
— Когда ты в последний раз общался со своими работодателями?
— Сегодня. Обещали работу в Каспийске. На складе.
Полковник покачал головой. Впрочем, к совести Бенгальского взывать не стал. Но что-то вроде этого высказал:
— Старший лейтенант-спецназовец... работающий кладовщиком. Дай-ка огоньку. — Артемов прикурил от зажигалки Беглова и неожиданно подумал, что на ней нужно выгравировать: «Бенгальский огонь». — Я скажу, что случится с тобой в скором времени, — продолжил он. — Когда тебя трудоустроят, вручат аванс и попросят принести упаковку пластита. Отвечать «нету» — глупо. Эти люди знают, что есть на складах артвооружения, а чего нет. И ты скажешь себе: это не новая работа, а продолжение старой, и у меня нет мотива отказываться от нее. Тебя уберут на месте передачи товара. Опергруппа, которая прибудет на место происшествия, поставит перед собой робкую задачу выяснить, кому предназначалась взрывчатка. Скорее — преступным группировкам, которых в этом регионе пруд пруди. Следователь скажет: «Хорошо, что его грохнули так скоро. Сегодня он решил полкило пластита толкнуть, а завтра?...» А какой-нибудь оперативник согласится с коллегой, чуть перефразировав его: «Сегодня он играет джаз, а завтра Родину продаст». Вот и все, Женя.
— Да-а... Складно вы придумали.
— Я для жены придумываю — когда пошаливаю на стороне. А тебе я описал кавер-версию популярного нынче хита с не самым веселым концом: на земляной холмик, под которым ты будешь покоиться, со временем не мраморная крошка упадет, а осыплется цемент самой грубой марки. Вот здесь ты должен был сказать: «Да-а... Складно вы придумали».
— Как вы меня вычислили?
— Проще простого. Вести группу Климова по курсу мог только старший инструктор. На самом деле я заурядный оперативник, просто торчу на аналогах. В общем так, Женя, теперь без моей команды из своей «исповедальни» не выглядывай. Занавесь окошки, словно тебя нет. Музыку смени и громкость убавь. Советую беспрерывно гонять рок-н-ролльную версию «Лузера» Бека.