– Борь, а ты ничего не перепутал? Старшим как-никак назначили меня.
– Да что ж, я подсказать не могу? – возмутился Борис.
– Можешь, – улыбнулся Валерий. – Вот только принеси пару мешков, как мы. Для начала.
Женя оценил такт и выдержку Москаленко. В ближайшем будущем им предстояло вступить в бой, в котором без взаимовыручки пришлось бы туго. Поэтому негоже было ссориться с первого дня.
Правда, Перлин, судя по всему, замечанием остался недоволен:
– Да боже мой! Тоже мне трудность нашли!
С этими словами он пошёл на выход, видимо намереваясь побить стахановский рекорд по переноске мешков. Когда Борис скрылся в дверном проёме, Валера подмигнул Евгению:
– Видал? – И добавил чуть серьёзнее: – Поосторожнее с ним.
Работа над бойницей продолжилась. Чуть позже подвезли гранаты и бутылки с зажигательной смесью. На боеприпасы не скупились. В квартире стояло четыре ящика с противотанковыми гранатами и восемь с горючими бутылками. Позднее обещали повезти ещё.
– Куда столько? – забеспокоился Перлин. – А если сдетонируют?
– Много – не мало, – как всегда отшутился Москаленко. Было видно, что ему неприятны реплики Бориса.
Инспектирование боевых точек проводил начальник штаба батальона старший лейтенант Шестаков. Его сопровождали командиры рот.
– Ну, как дела, орёлики? – первым делом спросил он, войдя в их импровизированную крепость.
– Смирно! – тут же отреагировал на появление командиров Москаленко.
Ануфриев с Перлиным вскочили и приготовились было вытянуть руки по швам.
– Вольно, вольно, – остановил их начштаба.
Всегда опрятный, подтянутый, он был примером военной выправки для подчинённых. А его любимое обращение «орёлики» обычно сигнализировало о хорошем расположении духа.
– Ну что, неплохо расположились, – продолжил Анатолий Петрович, осматривая помещение.
Подойдя к оконному проёму, он попросил у Москаленко карабин. Положил его то в одном, то в другом месте, попробовал прицелиться.
– Ну вот, смотрите, – заключил он, – вас здесь трое. У каждого по карабину. А если всем троим одновременно придётся вести огонь, вы же друг другу мешать будете. Почему бы не сделать бойницы отдельно для каждого?
– Думали об этом, товарищ старший лейтенант, – смело вступил в дискуссию с командиром старший боевого расчёта. – Но посчитали, что втроём тесно. Решили в соседней комнате соорудить отдельную амбразуру. А здесь максимум двое помещаются.
– Показывайте, – сказал Шестаков и направился за Валерием.
Похлопав по мешкам, прикрывающим оконный проём соседнего помещения, он одобрительно сказал:
– Ну, тогда другой вопрос. Что думают командиры? – обратился он к сопровождающим.
– Надо бы часть боеприпасов перенести в эту комнату, – включился в разговор старший лейтенант Мальцев. – Так сказать, равномерно распределить их на территории объекта.
– Согласен, Алексей Петрович. Ну, слышали, орёлики? – обратился он к бойцам.
– Так точно! – ответил за всех Москаленко.
– Как говорится, не надо класть все яйца в одну корзину, – улыбнулся Шестаков и направился к выходу.
– Кто ещё у нас тут? – спросил он на ходу у Мальцева.
– На чердаке пулемётный расчёт Гудзенко и Левитанского.
– Пошли на чердак.
Два друга, два поэта, воевали бок о бок. Как в поэзии, так в пулемётном звене Семён был первым номером, Юрий – вторым.
Встретив Евгения на лестнице накануне визита проверяющих, Гудзенко буквально завопил:
– Ануфриев, дружище, выручай! Нет ли у тебя какого листка бумаги? Понимаешь, тетрадку в казарме забыл, несколько строк записать надо.
Женя вспомнил про оторванный ещё в Зеленограде календарный листок. «Это я его кстати тогда прихватил». Он извлёк из кармана обрывок и протянул Сарику:
– Такой пойдёт?
Семён взглянул на листок.
– Маловат, конечно, но на безрыбье и рак – рыба.
Пока поднимались по затоптанной, как после ремонта, лестнице, Сарик рассказывал:
– Решили с Юркой песню написать. А то куда дело годится – у бригады нет своей песни. Да и время, видишь, какое. Песня нужна просто позарез. И мелодия уже есть. Осталось только слова придумать. Сунулись, а ни одного листка под рукой. И тут ты как раз.
– Хорошее дело, Сарик! – подбодрил его Ануфриев. – С песней оно как-то сподручней. Успехов вам!
Евгений втайне завидовал таким людям и преклонялся перед их способностью сплетать из обычных слов сюжеты. А сложение стихов для него было вообще тайной, покрытой мраком. Не только подбирать рифмы к словам, но и не лишать повествование смысла.
Стихи Семёна нравились всем. Его часто просили почитать что-то. Он никогда не отказывался и делал это самозабвенно, с воодушевлением. Читал как своё, так и других поэтов. Обычно в тишине казармы голос его звучал взволнованно, как будто он вновь и вновь переживал события, описанные в стихотворных строчках.
В этот же день Евгений и его товарищи стали свидетелями посещения оборонительных сооружений ОМСБОНа командиром бригады полковником Орловым. Из своего окна со второго этажа они наблюдали, как заместитель начальника инженерной службы капитан Гомберг с гордостью демонстрировал Михаилу Фёдоровичу своё изобретение, предназначенное для уничтожения немецких танков.
– Вот, товарищ полковник, – говорил он, показывая стоящую перед ними тележку, – загружаем на неё тол и прячем в подворотне. А трос протягиваем на другую сторону улицы. Когда появятся танки, тросом вытягиваем тележку на середину улицы прямо им под гусеницы, и бабах!
– Ну что ж, толково, Иосиф Ильич, – похвалил Орлов капитана.
Они направились в подворотню, из которой планировалось вытягивать телегу с толом. Маневрируя между противотанковыми ежами, которыми было заставлено всё вокруг, командиры вдруг наткнулись на бойца, вылезающего из раскрытого люка.
– А это ещё что такое? – Орлов был несколько озадачен появлением красноармейца. – Вы чего там забыли?
– Вот, товарищ полковник, примеряюсь. Думаю, если отсюда по танку гранатой или бутылкой с горючей смесью шандарахнуть. По-моему, здорово получится.
– Тоже ваша идея? – Орлов вполоборота обратился к Гомбергу.
– Нет, это они уже сами, – улыбнулся капитан.
– Но всё равно возьмите под контроль, чтобы не было анархии.
– Есть взять под контроль, товарищ полковник!
К вечеру обещанная Семёном песня была готова. Вернувшись в казарму, авторы исполнили её сначала в роте, а потом на бис всем желающим. Чуть ли не полночи бойцы переписывали друг у друга текст песни. Наутро, идя на завтрак, уже весь строй пел знаменитую в то время «Бригантину», но с другими, самыми что ни на есть актуальными словами:
Звери рвутся к городу родному,
Самолёты кружатся в ночи,
Но врага за каждым домом
Встретят пулей патриоты-москвичи.
Мы за всё сполна ответим гадам,
Отомстим за наши города.
Нет патронов – бей прикладом,
Чтоб от гада не осталось и следа!
Наша слава вспоена веками,
В песнях слава воина жива.
На последний бой с врагами
Поднимается рабочая Москва.
После каждого куплета следовал припев:
Слышен гул орудий отдалённый,
Самолёты кружатся в ночи.
Шаг чеканят батальоны.
В бой за красную столицу, москвичи!
С этой песней омсбоновцы стали каждый день ходить на обед и патрулировать улицы Москвы. Прохожие оборачивались, их хмурые лица светлели, выражая надежду. Именно такого оптимистического настроя больше всего и не хватало жителям осаждённого города.
20 октября в столице было объявлено осадное положение. На основании постановления ГКО № 813 под запрет ставилось всякое уличное движение с полуночи до пяти утра. Нарушителей предписывалось немедленно привлекать к суду военного трибунала, а «провокаторов, шпионов и прочих агентов врага, призывающих к нарушению порядка, расстреливать на месте».
Так что, помимо задач по минированию и обороне столицы, омсбоновцам добавилась ещё одна – патрулирование улиц, в процессе которого приходилось проверять у граждан документы. От этой процедуры большинство патрульных испытывали двоякие чувства.
– Конечно, – говорил Гудзенко, – отрадно чувствовать себя стражем города, но иногда неловко становится перед москвичами. Остановишь прохожего, проверишь документы, а он, оказывается, рабочий, спешит на смену.
– Но ведь Москва на осадном положении! – напоминал ему во время таких дискуссий военврач Илья Давыдов. – Бдительность необходима. Любой из этих граждан может оказаться шпионом.
Гудзенко не возражал: ему было известно о фактах задержания патрулями нескольких сомнительных лиц, поэтому приходилось и присматриваться к прохожим, и реагировать на обращения бдительных граждан. Но всё-таки главное он видел в том, чтобы своим присутствием не давать москвичам падать духом. В этом, по мнению Гудзенко, состояла чуть ли не основная задача военного оборонительного ядра столицы, каким в те дни стал ОМСБОН.
Обычно в состав патруля входили шесть человек. Если днём патрульные проверяли документы, задерживали нарушителей и просто следили за порядком, то ночью контролировали соблюдение режима комендантского часа и светомаскировки. Любое окно, из которого пробивался свет, в случае воздушного налёта могло привлечь внимание врага, и тогда объяснять что-то кому-то было бы уже поздно. У патрульных имелся приказ стрелять по таким окнам.
Ануфриеву были особенно интересны ночные патрулирования, когда он попадал в одну команду с Аверкиным. Как выяснилось, у них была общая страсть – охота. Обычно они шли позади ребят и вели разговоры на эту тему. Она была поистине неисчерпаемой. И надо отдать должное, в вопросах охоты Володя был подкован основательно, поэтому Женя чаще слушал, чем говорил.
– Вот, например, обыкновенный лесной кулик. Что ты о нём знаешь? – хитро прищурясь, спрашивал Аверкин.
– Ну, птица как птица, маленькая такая, неприметная, с длинным клювом. Вальдшнепом ещё зовут. Охотятся на неё весной на тяге или осенью на высыпках. Ну и всё, вроде. Что ещё сказать?