а, посвящённое 24-й годовщине Октября, было решено провести в метро. Для этих целей больше всего подходила станция «Маяковская», вестибюль которой вмещал около двух тысяч человек. К тому же «Маяковская» была на тот момент самой глубокой станцией Московского метрополитена.
Для придания подземному вестибюлю соответствующего событию вида пол платформы устлали коврами и ковровыми дорожками, развесили между колоннами плакаты. Установили ряды стульев. Президиум расположили с обратного от эскалаторов торца платформы, установив высокую трибуну и массивный стол. Радиофицировали зал.
В 16.50 участники заседания заняли свои места, а спустя пять минут на «Маяковскую» прибыл весь состав Государственного комитета обороны во главе со Сталиным. Они приехали со станции «Белорусская» в специальном поезде. На противоположной стороне платформы стоял другой состав из 10 вагонов, в котором размещались оркестр, гардеробы, буфеты, а также звукозаписывающая студия.
Вечером накануне праздника бойцы второго батальона, базирующегося в Литературном институте, собрались у репродукторов. Во всех комнатах и коридорах здания, где висели динамики, установилась тишина. Трансляцию торжественного заседания слушали очень внимательно. Слышимость была такая, будто оно проходило совсем рядом.
Доклад Сталина был недолгим, но содержательным. Начав с того, что вместо традиционного подведения итогов года, прошедшего с прошлой годовщины революции, приходится говорить о тяжёлых итогах первых месяцев войны, он быстро перешёл к анализу ситуации в стране и на фронтах. Говорил о провале «молниеносной войны» и о причинах временных неудач Красной армии, о том, что представляет собой немецкий национал-социализм, и о том, что никаких переговоров или соглашений с ним не может быть, а главное, о том, что наша победа в этой войне неминуема.
Поздней ночью, несмотря на воздушную тревогу, батальон не ушёл в убежище. Бойцы и командиры чистили оружие, приводили в порядок обмундирование.
Аверкин с Ануфриевым сидели на соседних табуретах, один натирал пряжку на ремне, другой – пуговицы.
– Жень, а ты Сталина видел? – поинтересовался бывший деревенский паренёк.
– Видел. Правда, издалека.
– Расскажи.
– Да особо и рассказывать-то нечего. Во время первомайской демонстрации на Красной площади, в 1940-м. Он стоял на трибуне Мавзолея, как сейчас помню, в пальто типа шинели и своей обычной фуражке. Сначала прошли парадные расчёты, а в конце – колонны трудящихся. Я шёл в колонне своего района. Сталин улыбался, время от времени помахивал рукой.
– Надо же, повезло тебе. У меня самая заветная мечта – увидеть его хоть краешком глаза. Вот сижу и думаю, неужели завтра получится… Даже не верится.
– Всё может быть. Но ты особо не обольщайся. Если пойдёшь по левому флангу, и сам Мавзолей можешь не увидеть, не то что Сталина. Да и смотреть-то недосуг, ты ж не на прогулке будешь.
– Понимаю. Но всё-таки…
– Ладно, поживём – увидим. Ещё бы с погодой повезло. Вишь, чего на улице творится.
Погода и вправду разбушевалась не на шутку. Завывал ветер, оконные стекла царапала снежная круговерть.
В третьем часу неожиданно раздалась команда «Отбой!».
Кто-то попытался возмутиться:
– А как же парад?
– Всем спать! Парада не будет.
Вот те на! Бойцы, разочарованные, разошлись по своим местам. Больше всех, судя по виду, был расстроен Аверкин. Рухнула его мечта, и неизвестно теперь, когда исполнится, да и исполнится ли вообще.
Но часа через три казарму вновь огласил зычный голос дневального:
– Подъём!
Поправляя ремни на шинелях, бойцы строились и чуть слышно переговаривались:
– Может, на парад?
– Сказали же: отменён!
Едва забрезжил бледный рассвет, строй омсбоновцев от здания Литературного института двинулся к Пушкинской площади. Затем прошёл к Петровским воротам, а дальше по Петровке вниз к Большому театру. Здесь к батальону присоединился парадный расчёт первого бригадного полка, расквартированного в Доме союзов, а со Старой площади подошёл батальон 9-го полка 2-й дивизии внутренних войск НКВД. Сводный полк был в сборе. Теперь он состоял из трёх батальонов по четыре роты в каждом.
Колонна начала движение в направлении Красной площади, куда тянулись и другие расчёты – пехотные, кавалерийские, тачанки, полуторки с прицепленными к ним артиллерийскими орудиями. Где-то позади слышался гул танковых моторов.
Несмотря на раннее утро, на тротуарах уже скопился народ – старики, женщины, школьники. Никто не говорил им о параде, но многие москвичи этой ночью не ложились. Большинство пришли прямо из бомбоубежищ. При виде такого количества войск они ликовали, плакали от радости, махали руками, приветствуя своих защитников.
Снег шёл не переставая. Его постоянно приходилось смахивать с лица, а особенно протирать глаза, чтобы хоть как-то различать впереди идущих.
– Погодка – как на заказ, – комментировал происходящее шедший рядом с Ануфриевым Бриман. – «Мессеры» точно не сунутся.
Участники сводного полка были проинструктированы, что в случае удара противника с воздуха ни один боец во время прохождения по Красной площади не имеет права покинуть строй.
У Исторического музея сделали остановку. Обходя шеренги, комиссар полка Сергей Трофимович Стехов, которого бойцы за глаза называли «наш майор», не преминул напомнить подчинённым о важности возложенной на них задачи. Голос его звучал взволнованно, но свою мысль он, как всегда, выражал ясно и чётко:
– Товарищи, вы все прекрасно понимаете, какая высокая честь выпала нам сегодня. Это честь представлять на праздничном параде не только нашу бригаду, не только войска НКВД, но и всю сражающуюся Красную армию! Сегодня с нами в строю незримо пройдут и те, кто в это самое время, не щадя своих жизней, бьёт врага на всех рубежах и направлениях нашей необъятной Отчизны. Я бы хотел, чтобы каждый из вас проникся этим фактом и тем высоким доверием, которое всем нам оказано.
«Лучше не скажешь, – подумал Евгений. – Всё в точку! Комиссар умеет подбирать нужные слова, которые волей-неволей западают в самое сердце. Молодец он, этот Стехов!»
– У всех штыки отомкнуты? – после своей короткой проникновенной речи комиссар переключился на организационные вопросы. – Старшим групп проверить выполнение распоряжения командира полка!
Омсбоновцам перед прохождением в парадном строю была дана команда отомкнуть от винтовок штыки, тогда как общевойсковые соединения шли в полной боевой выкладке. Впоследствии на кадрах кинохроники только по этой несущественной детали и можно узнать бойцов сводного полка НКВД. Во всём остальном они мало чем отличались от обычных красноармейцев.
К 7.30 парадные расчёты выстроились напротив Кремлёвской стены. Коробочка сводного полка НКВД оказалась третьей по счёту с правого фланга всей пешей части парада.
Как только построение закончилось, снегопад начал стихать и буквально за считаные минуты сошёл на нет. Это произошло так неожиданно и так вовремя, что впору было поверить во вмешательство высших сил.
Взорам участников парада предстал во всей своей красе Мавзолей Ленина – фанерный павильон, маскирующий усыпальницу вождя, за ночь был разобран. Теперь он стоял в прежнем своём виде, сверкая полированным гранитом, и казался особенно торжественным и величественно-строгим.
– Смотри, и звезды расчехлили, – шепнул на ухо Ануфриеву Бриман. – И не только расчехлили, но и зажгли.
Женя уважал Бримана за целеустремлённость и въедливость в учёбе. А ещё Сашка умел подмечать детали, что для разведчика было важным качеством.
Преобразования, произошедшие за ночь на Красной площади, не остались незамеченными и их товарищами. Многие вскинули головы и с удовольствием разглядывали сверкающих над кремлёвскими башнями пятиконечных красавиц.
В 7.50 на трибуну Мавзолея поднялись Сталин и члены правительства. Несмотря на холод, Иосиф Виссарионович был не в шапке, а в фуражке. Евгений сразу вспомнил Аверкина. Ануфриев точно знал: где бы сейчас ни находился его товарищ, он во все глаза смотрит на трибуну. Судя по ночному разговору, сегодня для него был один из самых важных моментов в жизни.
Женя и сам пытался всматриваться в стоявших на Мавзолее людей. По правую руку от Сталина можно было различить Молотова, по левую – Берию. Остальных Ануфриев не мог разглядеть. Но обратил внимание, что Сталин периодически обменивается репликами то с одним, то с другим соседом. Из чего следовало, что вождь был возбуждён.
Евгению почему-то подумалось, что вот от этой горстки стоящих сейчас на трибуне людей зависят судьбы миллионов соотечественников. От них зависит, выживет ли страна в этой жесточайшей по своему накалу бойне. Простым гражданам, солдатам, как он, остаётся только уповать на мудрость, дальновидность и хитрость этих незаурядных личностей. Вершители судеб! На них направлены сейчас все взоры.
В 8.00 через громкоговорители по Красной площади разнёсся торжественный голос Левитана: «Говорят все радиостанции Советского Союза. Центральная радиостанция Москвы начинает передачу с Красной площади парада частей Красной армии, посвящённого двадцать четвёртой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции…»
Под бой курантов из ворот Спасской башни на красивом рыжем коне, ноги которого были элегантно оторочены белыми чулками, выехал Будённый. С густыми, вздыбленными усами, в неизменной папахе, маршальском одеянии, со сверкающей на боку шашкой, он выглядел величественно.
Выслушав рапорт командующего парадом генерала Артемьева, Семён Михайлович вместе с ним объехал строй парадных расчётов. Время от времени, останавливаясь перед шеренгами, он зычным голосом обращался к солдатам: «Товарищи красноармейцы! Поздравляю вас с двадцать четвёртой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!» Строй отвечал троекратным «Ура!», и Будённый со своим сопровождением двигался дальше.
Подъехав к Мавзолею, командующий парадом спешился, поднялся на правительственную трибуну и доложил Сталину, что парадные расчёты к торжественному шествию готовы. После этого Будённый занял место среди первых лиц государства. Он встал по правую руку от вождя, Молотов при этом сделал шаг в сторону.