Из всего отряда не залегли только командир роты Мальцев и его заместитель Михайлов.
«Что за бравада?» – подумал в тот момент Ануфриев.
Между тем два старших лейтенанта стояли, наблюдая за пикирующими на них «юнкерсами», представлявшими собой смесь многоцелевого истребителя, бомбардировщика и штурмовика.
Загрохотал пулемёт Москаленко. Следом раздались одиночные выстрелы. Ануфриев, пока к нему приближался самолёт, тоже успел выстрелить один раз. Крылатая машина была так близко, что Евгений явственно различил в стеклянной кабине силуэт пилота. В него-то он и целился, но шанс попасть в летящую на большой скорости цель был один из тысячи.
Самолёты прогудели над самой головой, и земля вокруг начала подниматься на дыбы. Полетели комья грязи вперемешку со снегом. Одновременно с разрывами бомб снежный покров взрыхляли пулемётные очереди. Экипаж «юнкерса» состоял из четырёх человек. Пока бомбардир, сидящий по правую руку от пилота, сбрасывал бомбы, стрелок-радист бил из крупнокалиберного пулемёта.
Если бы в такой обстановке пренебрёгшие осторожностью люди не пострадали, то в бригаде об их бесстрашии стали бы слагать легенды. Возможно, на это и был расчёт. Но чуда не произошло. Один из взрывов подбросил Алексея Мальцева на несколько метров и завалил его снежно-земляной кашей. Михайлова взрывной волной откинуло в сторону.
Как только, насладившись причинённым ущербом, немецкие лётчики убрались восвояси, все бросились к телам поверженных командиров. Мальцев был убит. А Михайлов, получив тяжёлое ранение ног, находился без сознания.
Позднее в мемуарной литературе все, кто упоминал об этой бомбёжке, писали, что офицеры просто не успели залечь. Но Женька точно видел, что ни тот, ни другой даже не пытались спрятаться, они демонстративно наблюдали за действиями звена люфтваффе стоя. Видимо, уверенность одного передалась другому.
Алексей Мальцев стал первым из омсбоновцев, кто погиб на минировании при защите Москвы. Его похоронили на южной окраине села Спас-Заулок. Михайлова на санитарной машине, хоть и не без приключений, доставили в Клин во временный госпиталь, размещённый в местной школе.
Командование ротой Мальцева временно принял старший лейтенант Анатолий Шестаков, занимавший должность начальника штаба батальона. Его заместителем по политчасти был назначен сержант госбезопасности Михаил Егорцев.
Несмотря на продолжившиеся налёты вражеской авиации, к вечеру развилка и мост были заминированы. Следующими участками минирования стали северо-западная и северная окраины Вельмогова, располагавшегося в непосредственной близости от села Спас-Заулок.
Чтобы избежать неоправданных жертв, было решено в дальнейшем минирование производить в ночное время.
Сборку необходимого количества ЯМ-5 для ночного минирования начали накануне. В нетопленой избе при тусклом свете керосиновой лампы сапёры с аккуратностью часовых мастеров снаряжали взрыватели для мин. Работа филигранная: взвести чеку, привязать её ниткой… Малейшая неточность в движениях могла привести к взрыву, а значит, к гибели людей. И подобные случаи в других подразделениях уже имели место.
Лишь позднее нашёлся в бригаде смекалистый боец, инженер по образованию, придумавший предохранитель, который обеспечивал безопасность при зарядке и установке мин. Приспособление это имело очень простое устройство, и его немедленно запустили в массовое производство.
По этому поводу в бригадной многотиражке «Победа за нами» была опубликована лаконичная заметка под названием «Красноармеец-изобретатель». В ней младший политрук А. Рожнов писал: «Красноармеец И. И. Ивашин из части тов. Орлова изобрёл предохранитель, гарантирующий безопасность при зарядке противотанковых мин. Предохранитель показал блестящие результаты и пущен в массовое производство».
Новаторское решение Ивашина впоследствии спасло немало жизней.
Ночью на окраинах Вельмогова закипела работа. Выдалбливали шурфы, аккуратно переносили мины, при свете лампы помещали их в углубления, а затем припорашивали землёй и снегом. Накануне на комсомольском собрании Лазарь Паперник предложил для лучшей маскировки красить мины белой краской. Идея хоть и не была отвергнута, но развития не получила, поскольку возиться ещё и с краской было совсем не с руки.
Мины устанавливались вдоль железной дороги. В полосе минирования был предусмотрен коридор для возможного отступления наших частей.
Евгению Ануфриеву, помимо общей со всеми работы, была поручена ещё одна ответственная задача – отмечать на карте места минирования. Впоследствии, когда немцев погнали от Москвы, эти схемы пригодились для обезвреживания своих же минных полей.
20 ноября к 7.00 работы были завершены. Учитывая, что противник находился в непосредственной близости от Вельмогова и ожидалось отступление наших частей, для охраны заминированного участка оставили два отделения в количестве 14 человек. Старшим группы назначили помкомвзвода старшего сержанта Николая Свиридова. В эту команду также вошли заместитель политрука Новиков, сержанты Черний и Саховалер, бойцы Паперник, Бошко, Кувшинников, Лапинский, Гречанник, Москаленко, Игошин и другие.
Буквально через полчаса после убытия батальона из Вельмогова оставшаяся на охрану зоны минирования группа оказалась отрезанной от основных сил немецкими танками, подошедшими с запада, со стороны Козлова. Отправленная позднее в Вельмогово машина с пищей для отряда Свиридова попала под обстрел в районе села Спас-Заулок и вернулась обратно.
Проведение боевых операций в условиях окружения – специфика ОМСБОНа. Недаром бойцов бригады натаскивали по всем направлениям разведывательной и диверсионной деятельности. Поэтому сложившуюся ситуацию можно было оценить как практическую отработку приобретённых навыков и знаний.
Когда со стороны Октябрьской железной дороги к Вельмогову подошли пять немецких танков и, обстреляв село, ссадили с брони автоматчиков, омсбоновцы не спасовали. Они заняли оборону одного из проходов через минное поле, так как знали, что без их помощи отступающим частям Красной армии этот участок не преодолеть.
До появления немцев у прохода дежурил Кувшинников. Как только началась стрельба, в качестве подкрепления к нему присоединились Черний и Саховалер. Контролируя ситуацию, на окраине леса затаились остальные бойцы, готовые в любую минуту прийти на помощь товарищам. Омсбоновцы настолько озаботились судьбой окруженцев из 16-й и 30-й армий, что проигнорировали сигнал к отступлению, поданный Свиридовым.
– Там же ещё остались наши, – искренне досадовал Виктор Кувшинников. – Что же им теперь, на своих же минах подрываться?
И действительно, через некоторое время из вражеского тыла выскочил взвод красноармейцев. За ним показались ещё две группы. Все они, спасаясь от пулемётного огня, который противник вёл из Вельмогова, бежали прямо на минное поле. Кувшинников, Саховалер и Черний встали во весь рост и замахали ушанками, указывая проход. Бойцы, пригибаясь, побежали к проходу. Так пропустили несколько групп.
Вскоре появился беглец-одиночка. Он продвигался к минному полю, припадая на ногу и держа винтовку наперевес. Добравшись до поста, окруженец свалился и, проглотив горсть снега, прохрипел:
– Спасибо, хлопцы! А то я уже к смертушке приготовился…
Пожилой красноармеец был ранен и тяжело дышал.
– Сами-то тикайте. За мной никого, кроме немца…
Он поднялся и медленно заковылял к шоссе, опираясь на винтовку и уже не обращая внимания на выстрелы.
Саховалер, Черний и Кувшинников сняли с прохода маячки и побежали к своим. Всё, что могли, они сделали.
Забравшиеся на крыши домов немецкие автоматчики открыли было по ним огонь, но меткие выстрелы снайпера Соловьёва заставили гитлеровцев затаиться.
Когда все трое присоединились к остальному отряду, Новиков облегчённо вздохнул.
– Ну, вот и славно! Свиридов приказал отойти к шоссе. А мы знали, что вы вернётесь. С ним только Игошин ушёл.
Командование группой принял на себя Абрам Саховалер. Высокий черноволосый юноша с двумя треугольниками на петлицах, он считался самым опытным, так как в качестве бойца лыжного комсомольского батальона воевал ещё в Финскую кампанию.
Шоссе оказалось блокированным немецкими танками. Пошли через лес, держа курс на северо-восток. В пути к группе то и дело присоединялись красноармейцы, отбившиеся от своих частей. В итоге образовался отряд из пятидесяти человек. Саховалер и Новиков разбили бойцов на два взвода, назначили командиров.
В Спас-Заулке встретилась наша артиллерийская батарея. Когда вокруг начали рваться снаряды, орудия поспешно сняли с позиций. Для группы Саховалера места на тягачах не хватило.
– Ничего не поделаешь, – сказал командир батареи. – Пробивайтесь самостоятельно.
В это время на поле близ села выскочил наш эскадрон. Кавалеристы сразу же попали под огонь вражеских танков, укрывшихся у шоссе. Отряд Саховалера, воспользовавшись суматохой, прорвался в лес.
Карты с собой не было, шли по компасу. Путь безошибочно прокладывал Валерий Москаленко: недаром он учился на геолога. Разведкой в основном занимались Новиков и Паперник.
Лазарь из одной такой вылазки вернулся на коне.
– Принимайте трофеи, братцы!
К коню прилагалась и шашка. Из рассказа Паперника следовало, что одиноко бегающего рысака он повстречал на окраине леса. Конь был из-под нашего убитого кавалериста. А ещё разведчик умудрился раздобыть еды, так что в этот день бойцы сытно поели.
– Лазарь, тебя хоть постоянно в разведку посылай, – восхитился успехами Паперника Саховалер.
После ужина сил у бойцов прибавилось, идти стало легче. А Паперник продолжал гарцевать на коне – недаром за плечами была кавалерийская школа. Находясь в седле, Лазарь иногда вполголоса затягивал любимую:
Ты гуляй, гуляй, мой конь,
Пока не поймаю,
А поймаю – обуздаю
Шёлковой уздою…
Паперник с детства любил не только лошадей, но и вообще животных. Обожал возиться с кошками и собаками и не терпел, когда братьев меньших подвергали мучениям.