– Вот это герой! – восхищались слушатели. – Это по-нашему, по-омсбоновски!
Так элитное воинское соединение, ставшее родоначальником спецназа, начинало обрастать невыдуманными легендами.
Попрощавшись наутро с медведевцами, отряды двинулись дальше. То, что зима выдалась снежная, было на руку боевым лыжникам, поскольку способствовало их скрытному передвижению в полной боевой экипировке, тогда как регулярные части перемещались только по дорогам-большакам, где нередко попадали под обстрелы или бомбёжки немецкой авиации.
О плачевных последствиях одного такого налёта омсбоновцы узнали совсем скоро. По дороге в штаб 10-й армии машину, в которой ехали Максимов и Третьяков, обстреляли с воздуха. Немецкий лётчик прошил командирский «бьюик» пулемётной очередью, но комиссар и военком успели выскочить. Как это часто бывало, фашистский самолёт совершил разворот и продолжил атаку. В результате полковник Третьяков погиб на месте, а смертельно раненный комиссар вскоре скончался в госпитале.
Их знали как замечательных людей и прекрасных командиров. Алексей Алексеевич Максимов был человеком редкого обаяния. Живой, энергичный, остроумный, он был душой бригады. Иван Максимович Третьяков, бывший преподаватель Высшей пограничной школы, тоже был одним из тех людей, которых уважали не за должность, а за человеческие качества. Их гибель стала большой потерей для всего личного состава ОМСБОНа.
По имеющимся данным, штаб 10-й армии находился в селе Меховое. Однако, прибыв туда, из командования армии омсбоновцы застали на месте только начальника разведотдела полковника Колесова – передовой командный пункт армии к тому времени перебазировался в Охотное.
Колесов посоветовал переходить в тыл врага самостоятельно. Сказал, что помощь оказать не сможет, почему – не объяснил. Из трёх командиров только Бажанов внял этому совету и увёл своих бойцов на Думиничи. Остальные решили непременно встретиться с командармом.
Чтобы добраться до Охотного, потребовалось обойти занятый фашистами город Сухиничи. Мимо него проходили ночью. Отряды вёл замполитрука первой роты Лазарь Паперник. Полная луна светила мягко. Лыжи бесшумно скользили по снегу. Некоторые бойцы тащили на верёвках санки с вещевыми мешками и ящиками с боеприпасами. Один из взводов вёз до отказа нагруженную волокушу.
Ануфриев во время марша успел побывать как в головном, так и в боковом дозоре. Вокруг то и дело взмывали немецкие ракеты. Евгений думал, вот-вот их заметят и откроют огонь, но обошлось.
Совершив 15-километровый марш, отряды Горбачёва и Лазнюка достигли Охотного. По прибытии в село оба командира сразу направились к генералу Голикову. У них не было и тени сомнения, что к помощи в выполнении специального задания Центра в штабе армии отнесутся самым серьёзным образом, и вопрос переброски отрядов решится без промедления.
Командирская изба была не топлена, генерал сидел в тулупе. Вместе с ним находились член Военного совета армии бригадный комиссар Николаев, начальник штаба генерал-майор Любарский, бригадный комиссар Вяземский и начальник разведотдела Колесов, успевший каким-то образом опередить отряды.
Командарм пригласил Горбачёва и Лазнюка к столу, развернул перед ними карту и, не в пример Колесову, откровенно объяснил обстановку:
– Вот, смотрите, товарищи. Здесь проходит линия фронта. Но она достаточно условная, поскольку ситуация меняется ежедневно. Немцы цепляются за каждый клочок земли. А Сухиничи вообще для нас и для них стали камнем преткновения. Противник прорвал фронт на участке Думиничи – Брынь, намереваясь соединиться со своей группировкой, обороняющей Сухиничи. Армия оказалась в трудном положении, фронт её сильно растянулся. Людские потери колоссальны. Некоторые батальоны у нас насчитывают по сорок-шестьдесят активно действующих бойцов.
Филипп Иванович остановил взгляд на представителях ОМСБОНа, пытаясь уловить их реакцию на свои слова, а затем подвёл итог:
– Поэтому в связи со сложившейся обстановкой решено ваши отряды временно оставить в распоряжении моей армии. Вы пока будете действовать здесь, в ближнем тылу немцев. Когда ситуация стабилизируется, мы перебросим вас по назначению.
Оказалось, что своё решение Голиков уже успел согласовать с Москвой. Лазнюку и Горбачёву оставалось только подчиниться приказу.
Вернувшись от командарма, Лазнюк был хмур.
– В чём дело? – спросил Егорцев.
– Отменяется наш переход через линию фронта, Михал Тимофеич, – не сразу ответил Лазнюк. – Вместе с горбачёвцами поступаем в распоряжение командира 328-й дивизии полковника Ерёмина. Будем вести бои здесь.
– Да-а-а… – протянул Егорцев.
Ему как замполиту было не с руки критиковать приказы командования даже один на один с руководителем отряда. А сказать хотелось многое. И то, что общевойсковые операции не их специфика, что каждый из бойцов – штучный товар и бросать их в открытый бой – верх безрассудства. Да и нужны ли были слова? Всё это Лазнюк знал и сам. Скорее всего, именно этим объяснялось его подавленное состояние.
– Какая конкретно поставлена задача, Кирилл Захарыч?
– Пока прибыть в Гульцово, где базируется штаб 328-й дивизии. С утра выдвигаемся. Вместе с горбачёвцами. А там уже слово за комдивом. – Лазнюк отхлебнул из кружки остывший чай и продолжил: – А сейчас спать, Тимофеич. Проконтролируй, чтобы бойцы как следует отдохнули, нам завтра силы ох как понадобятся.
Омсбоновцы рвались в бой с врагом, поэтому не восприняли новый приказ как что-то неприемлемое. Вопрос стоял в другом: их первоначальная подготовка носила специфический характер. А тут, со слов командиров, им предстояло «внезапными атаками, короткими, но быстрыми кинжальными ударами вынуждать противника останавливать наступление и заставлять его переходить к обороне».
К чести командующего 10-й армией следует отметить, что он прекрасно понимал истинное предназначение бойцов-лыжников и отдавал должное их умению и выучке. Поэтому приказал командиру 328-й стрелковой дивизии полковнику Ерёмину довооружить омсбоновцев станковыми пулемётами и использовать личный состав в основном для нанесения ударов по тылам и флангам прорвавшихся войск, запретив бросать в лобовые атаки.
Жаль только, что в итоге всё это осталось благим пожеланием. В плане вооружения лыжники даже потеряли, сдав по приказу командования на склады инженерного имущества имевшиеся у них в наличии подрывные и зажигательные средства. Для ведения боевых действий оставались только ручные пулемёты, гранаты, карабины и несколько автоматов. Ну а вместо внезапных ударов спецназовцам было суждено вести затяжные бои, в которых фланговые атаки мало чем отличались от лобовых.
В Охотном Ануфриев с несколькими товарищами расположились в доме крепкого старика в огромной белой папахе. Хозяин оказался на редкость душевным человеком: накормил бойцов дымящейся деревенской картошкой. Они угостили его концентратами.
Как оказалось, дедуля бил немцев ещё в Первую мировую. Разговорились, и он поведал много интересного из своего прошлого.
– Осенью 1913 года я был призван на военную службу, а в январе 1914-го прибыл в Симбирск, в 163-й пехотный Ленкоранско-Нашебургский полк.
– Ух ты! И как ты это выговариваешь, дедуля? – восхитился Юра Левитанский.
– Ну а как же, на всю жизнь запомнил. Но помню и как тяготило тогда рабское положение солдат. Мы же были полностью бесправны. Например, сидим в помещении взвода, занимаемся своими делами. Взводный унтер-офицер ни с того ни с сего как гаркнет: «Челаек!» По этой команде надо было всё бросать и моментально мчаться к нему. Если кто-то замешкался, следовало наказание. Он мог заставить нас приседать или ходить гусиным шагом столько времени, сколько ему вздумается. Кто не испытал гусиного шага, тому трудно понять, как это унижает человека…
– Дед, а царя приходилось видеть? – любопытствовал Левитанский.
– Было дело. В 1915 году, в Одессе, весной, как сейчас помню. Наш корпус специально отозвали с фронта для встречи с государем. Так вот, представьте, огромная площадь, на одной стороне войска, на другой – «верноподданные». В середине легковая машина, около неё мальчик, царский сынок, стирает перчаткой пыль с капота. Царь идёт по фронту, музыка, «Ура!».
Я стоял на правом фланге роты в первом ряду… На меня царь не произвёл впечатления, о встрече с ним мы вскоре забыли. А вот военные операции не забудешь. Помню Брусиловское наступление в 1916-м. Австрийские армии разбиты – миллион убитых и раненых. Мы после большого сражения идём во втором эшелоне по равнине, усеянной разлагающимися трупами. Страшная картина!
– А с газовыми атаками сталкивались? – включился в разговор Гудзенко. – Я читал одну такую историю, когда наши после применения немцами газов поднялись в атаку и, отхаркиваясь кусками лёгких, пошли на врага. Ее ещё назвали «атакой мертвецов».
– Про такое не ведаю, врать не буду. А с газами ихними дело имели. Немцы травили нас цианом, а это очень лёгкий газ. Чтобы он не рассеивался, сверху пускали тяжёлый газ, который придавливал циан к земле. А у нас винтовок-то – и тех не хватало, что уж говорить о противогазах. Люди гибли целыми полками и дивизиями. Но голь на выдумку хитра – наши солдаты приспособились стрелять в газовое облако, пробивать в нём дыры, через которые циан уходил вверх. Второй способ был ещё проще: жгли костры – тёплый воздух, как известно, стремится вверх, и циан вместе с ним. Но немцы тоже не дураки, днём они обстреливали наши окопы, не давая спать, а ночью проводили по три, а то и четыре газовые атаки. Первая, вторая волна проходили без особых результатов, но к утру люди уставали, засыпали и уже не просыпались…
– А если сравнивать тех немцев с сегодняшними, есть разница? – Семён практически сформулировал вопрос, который интересовал каждого.
– Теперешняя война мало чем отличается от той, только техника получше, оружие поубойнее, а немцы всё те же, такие же жестокие и коварные. Я помню, как они подличали. Иногда под видом братания заманивали в плен. Нашим только посули выпивку или жратву, они и рады. А немцы – хитрые гады, цап – и ваши не пляшут. Потом доказывай, что ты не перебежчик. А за измену солдата его семья, между прочим, лишалась пайка и подвергалась всеобщему осуждению. Что до жестокости, то прекрасно помню, как во время атак немцы выставляли перед собой щит из женщин и детей. Как насильничали, грабили, издевались. Всё это было. Всё это есть и сейчас. Но одно скажу: бить их можно! И нужно! Так что вы, сынки, уж не подкачайте.