– Молодец, пацанка! – похвалил Соловьёв Зойку.
– Пушки у них есть, – продолжала Ксения. – Сколько, сказать не могу, не считала. Мотоциклеты, опять же… Страшные они, злые. Только и слышно: «Сухиничи! Сухиничи!» Уж очень волнует их наша узловая. Когда наших выбили, было их человек восемьдесят. А сегодня вечером понаехали остальные.
Бойцы опять переглянулись. Вроде маленькая деталь, а как много она объясняла разведчикам.
– Ну, спасибо тебе, Ксения, – сказал Москаленко. – Очень ты нам помогла. А вот оставаться вам здесь больше небезопасно. Уходите-ка вы в лес. Но очень тихо, не попадитесь кому на глаза. Скоро всё закончится, тогда и вернётесь.
– Что ж, опять в бега, – вздохнула женщина. – Ладно, нам не привыкать. Спасибо, миленькие.
– Бывай, тётка! – сказал на прощание Соловьёв. – Береги дочку.
Бойцы вышли. Соловьёв достал планшет и при слабом свете луны набросал схему деревенских построек, выделив предполагаемый штаб и возможные места расположения танков. Записал сведения о количестве живой силы противника.
– Надо бы перепроверить, – нарушил молчание Москаленко.
– Пошли, – скомандовал Соловьёв.
Они ещё некоторое время пробирались между домами, проводя рекогносцировку и отмечая на схеме вражеские позиции, в том числе посты часовых.
Картина складывалась сложная. Вместо обещанных двух рот нападающим противостоит враг, значительно превосходящий их по численности, к тому же занимающий укреплённые позиции.
Лазнюк обсудил с командиром батальона сложившуюся ситуацию. Было решено отослать в Которь связных для корректировки задания.
Время ожидания ответа командования тянулось медленно. Бойцы скучали, теряли боевой настрой.
Лазнюк решил действовать.
– Аверкин! Ануфриев! Ко мне!
Он показал им на рукописном плане Соловьёва места, где у немцев были выставлены часовые.
– Снимите вот этих двоих. Остальные вас не касаются. Но смотрите, если начнётся артобстрел, сразу возвращайтесь назад.
Командир знал, что Аверкин неплохо орудовал финкой, а Ануфриев был лёгкий и быстрый. Они друг друга неплохо дополняли.
По дороге Володя задал Ануфриеву вполне резонный вопрос:
– Послушай, а как же жители? Если начтут бить из пушек, им ведь тоже достанется.
– Не дрейфь! У них всего десять снарядов, – подмигнул Женька.
Это, конечно, успокаивало, но только отчасти.
Они спустились по склону и скрытно приблизились к крайнему дому. Часовой, нахлобучив на себя всё что только можно, прохаживался у угла постройки, периодически постукивая сапогами и подпрыгивая на месте.
– Я пошёл! В случае чего открывай огонь, – шепнул Аверкин напарнику.
Женька видел, как Володя прокрался вдоль стены, дождался, пока фриц появится из-за угла, и набросился на него. Удар ножом пришёлся в шею, поэтому немец даже пикнуть не успел.
– Ловко ты его! – сказал Евгений, когда Аверкин вернулся.
Только они направились ко второму посту, как послышался характерный вой, сопровождающий полёт снаряда, и где-то в центре деревни раздался взрыв.
– Началось! – крикнул Ануфриев. – Отходим!
Пока они добежали до своих, взрывы прекратились. Но деревня ожила – немцы забегали и, применяя излюбленную тактику, запалили крайние дома.
В то время как Аверкин снимал часового, Ануфриев успел рассмотреть, что все дома со стороны планируемого наступления были заняты фрицами. Он доложил об этом командиру.
– Пойдём с запада! – решил Лазнюк.
Для того чтобы атаковать деревню с запада, надо было пройти километра полтора. Лыжи оставили в конюшне. Без них пробираться по снежной целине было намного тяжелее, но в бою лыжи стали бы обузой.
Пока шли, Ануфриев решил поделиться своим запасом гранат с товарищами. Эти 800-граммовые дуры надо было ещё суметь кинуть, чтобы самому не пострадать. Поскольку особенной силой он никогда не отличался, решил избавиться от ненужного балласта. «Пусть кидают те, кто посильней», – справедливо рассудил Евгений.
– Держи-ка, дружище, – протянул он Аверкину пару штук. – В бою пригодятся.
– А ты чего ж? – спросил Володя.
– Не по мне это, – улыбнулся Женька.
Ещё две гранаты он передал Мише Головахе. Тот, как и Аверкин, был крепким парнем и гостинцу обрадовался. Себе Ануфриев на всякий случай оставил только одну гранату.
Лазнюк по ходу движения определил несколько групп и показал направление их действий. Рассредоточившись на 50–60 метров по фронту, омсбоновцы приблизились к домам. Командир со своей командой, в которую вошли сержант Алексей Кругляков, бойцы Владимир Захаров и Михаил Ястребов, взяли на себя немецкий штаб.
Кругляков так удачно кинул первую гранату, что похоронил в здании бывшего сельсовета едва ли не дюжину фрицев. Правда, досталось и Круглякову – от своей же гранаты он получил осколочное ранение в руку.
Тем не менее, дело пошло. Пространство вокруг наполнилось грохотом взрывов и треском автоматных очередей. Фашисты с криками «Рус! Рус!» выскакивали из домов и сразу же попадали под прицельный огонь омсбоновцев.
Ануфриев находился на правом фланге. Он рассчитывал, что как раз с этой стороны должна подойти спецрота, которую собрали им в помощь.
С позиций немцев вёлся мощный огонь, в основном трассирующими пулями. Темень прорезали яркие чёрточки очередей – зрелище по своей красоте завораживающее. Но эта красота была смертельной. Вскоре одна из таких пуль ранила командира. Получили ранения и другие бойцы.
Ануфриев стрелял из своего карабина, как только появлялись цели. В предыдущем бою он уже потратил около полусотни патронов, теперь у него оставалось чуть менее двухсот штук. Евгений чувствовал себя как на охоте и представлял, что стреляет не в людей, а в зайцев. От интенсивности огня даже нагрелась ствольная накладка. «Что уж говорить о самом стволе, если дерево накалилось», – мелькнула у него мысль.
Евгений видел, как ребята ловко орудуют гранатами, и уже сбился со счёта, пытаясь фиксировать вражеские потери.
Но постепенно беспорядочная стрельба со стороны противника сменилась прицельной: немцы оправились от замешательства и начали действовать осмысленно.
Совсем другая обстановка в это время сложилась на участке боевых действий стрелкового батальона. Встретив на своём пути мощный огневой заслон, батальон отступил. Воспользовавшись этим, противник все свои силы бросил на отряд Лазнюка. Была ещё надежда на спецроту, но и она скоро улетучилась, так что с севера не раздалось ни одного выстрела. Что-то подобное было совсем недавно…
В какой-то момент раздался голос командира:
– Егорцев, нас обходят слева!
Женька посмотрел налево и увидел немецкие каски. Фрицы пробирались по лощинам, сжимая вокруг отряда кольцо.
Не сговариваясь, наступающие открыли шквальный огонь по противнику. Это заставило немцев залечь. Однако плотность стрельбы с их стороны только усилилась. В ход пошли миномёты. В довершение из-за домов показался танк – наш советский Т-26!
«Трофейный», – отметил про себя Ануфриев.
Испоганенная немецкой свастикой, машина выглядела непривычно.
– Отходим к конюшне! – закричал Лазнюк. Несмотря на ранение, он не прекращал руководить боем.
Женька настолько вошёл в азарт, что не сразу среагировал на приказ командира. Лишь обратив внимание на отползающих товарищей, он понял, что надо отходить.
Добравшись до заранее присмотренной конюшни, Ануфриев увидел на снегу следы – бойцы уже забаррикадировались в колхозном строении. Стены конюшни, как и большинство домов в деревне, были из плитняка и вполне могли защитить от мин, не говоря уже о пулях.
Женя решил осмотреться. Он подполз к одному из двух одиноко стоящих деревьев и взял на изготовку карабин. Не прошло и пары минут, как метрах в 15 от него мелькнуло несколько чёрных касок. Фрицы подбирались осторожно, и если стреляли, то наверняка.
– Жень, ты? – услышал он сзади. Это был автоматчик Миша Ястребов.
На весь отряд было всего два ППД, тогда как у немцев – почти у каждого автомат.
– Я, кто ж ещё…
Миша пристроился рядом. Но только он приготовился к бою, как по дереву полоснула очередь.
– Чего ты сюда подлез? Тебе что, места мало? – почему-то рассердился Ануфриев.
Ястребов спорить не стал и отполз к другому дереву. Женьке в какой-то момент стало неудобно за свой резкий тон, но извиняться было некогда.
Из конюшни вёлся интенсивный огонь. Её небольшие оконца стали амбразурами, а в дверном проёме залёг второй автоматчик – Миша Аулов. Каменная постройка превратилась в крепость.
«Молодцы ребята! – подумал Евгений. – Вот только надолго ли нас хватит…»
Видя, что пули против засевших в конюшне бессильны, немцы снова пустили в ход миномёты. Если каменные стены ещё сдерживали разрывы мин, то крыша постройки оказалась её слабым местом – вскоре она загорелась и начала проседать.
Почуяв явное преимущество, немцы начали вести себя наглее, всё чаще высовываясь из укрытий.
– Цели, цели давайте! – слышал Ануфриев голос Паперника. Лазарь бил почти без промаха. Женьке это было известно еще по прошлому бою в Кишеевке. Так что он не завидовал сейчас тем, кто попал в снайперский прицел заместителя политрука.
Ястребов тоже короткими очередями неплохо сдерживал врагов. Да и сам Женька не зевал, производя прицельные выстрелы. Беспокоило другое: патроны заканчивались. Большую часть он расстрелял ещё до отхода к конюшне.
– Беречь патроны! – дал указание Егорцев.
В какой-то момент Ануфриев обратил внимание, что автомат Ястребова умолк. Женя глянул в его сторону и увидел Михаила лежащим на спине.
– Миша! – окликнул он. Но Ястребов не подавал признаков жизни.
Происходящее начинало тревожить всерьез.
Женька посчитал: у него оставалось всего шесть патронов. «Ну что, Ануфриев, вот и пришёл твой час. Начался обратный отсчёт. Но разве ты не знал, на что шёл? Поэтому чего тут горевать…» Страха не было. Его подавляла ненависть к врагу.
Вдруг он увидел перед собой ползущего по снегу человека. Маскхалат выдавал в нём одного из бойцов отряда. Но кто это, опознать было нельзя.