– Так я же сказал сестричке, что заговорённый, – опять улыбнулся Евгений.
Ему было приятно, что по его поводу собрался целый консилиум.
– Заговорённый не заговорённый, а жизнь вам, судя по всему, предстоит долгая, – похлопал его по плечу военврач. – Люба, покажи бойцу, где у нас столовая. Пусть накормят от души этого непобедимого вояку.
Всё равно больше одной порции чуть подсоленной картошки Ануфриев не осилил. Ну не охотник он был до еды. Зато чай пил с удовольствием. Горячий напиток приятно обжигал нутро.
Повару уже успели сообщить о необыкновенной везучести лыжника, а тот, в свою очередь, оповестил артиллеристов. Так что вскоре Ануфриева обступили любопытные бойцы.
– А ну, дай глянуть на твои пробоины, – попросили они и громко потом восторгались: – Ну, везунчик! Ну, пострел!
Женьке это быстро надоело, да и надо было заканчивать с посиделками.
– Ладно, ребята, пойду я. Мне, покуда не стемнело, до своих надо добраться.
В Хлуднево он решил уже не возвращаться. В его ситуации важнее было дойти до штаба и сообщить командованию об итогах операции. К тому же в Гульцове оставался резерв – третий взвод под командованием Кривцова. Важно ещё было не отстать от своих.
На войне нет ничего хуже, чем беспризорный солдат. Он, как инородный предмет, вызывал подозрение у всех, с кем бы ни встретился. Все кому не лень начинали его «пинать», ни к чему хорошему это обычно не приводило. Так что одному оставаться никак нельзя.
Артиллеристы показали направление на Гульцово, и Евгений двинулся в путь. Благо он хорошо ориентировался на местности, поэтому шёл уверенно.
Зимний лес был необыкновенным. Несмотря на события прошедшего дня, Женька не мог оставаться равнодушным к красоте природы. Его чуткий слух волей-неволей улавливал каждый звук. Откуда-то сверху, с мохнатых еловых лап, доносилось слабое попискивание. «Корольки», – определил он. Различил и переливные присвисты клестов. По более длинным отрывистым свистам узнал поползня. То и дело попадались заячьи и лисьи следы. В одном месте меж стволов он увидел борозду в глубоком снегу, проложенную сохатым. Лес жил своей, не зависимой от влияния человека жизнью. Хотя мысли о событиях прошедшего дня не отпускали Ануфриева, он шёл, любуясь этой сказочной красотой.
Когда Женька достиг Гульцова, начали опускаться сумерки.
«Кажется, дотопал», – выдохнул он, различив невдалеке деревенские постройки. Это было настоящее облегчение после безумных по своему накалу испытаний.
Он, конечно же, устал – больше морально, чем физически. Пока шёл, перебирал в памяти отдельные эпизоды случившегося за день. Его мозг отказывался верить, что всё это происходило с ним, что всего несколько часов назад он был в такой заварухе, где за его жизнь никто бы не дал и ломаного гроша. Каждый миг мог оказаться последним.
Мозг вообще странная штука. Иной раз Евгению казалось, что его думательный аппарат живёт сам по себе, отправляя в закрома памяти только то, что нужно ему самому. Поэтому, как ни пытался Ануфриев вспомнить в подробностях свои действия в течение последних суток, впечатлений набиралось минут на десять-пятнадцать, не больше.
«Как так? – недоумевал он. – Один только бой длился почти шесть часов! Не говоря уже о переходах и приготовлениях к нему…»
Ему вспоминалось, как ходил в разведку, как после команды Лазнюка по полуметровому снегу подбирались они всем отрядом к занятым фашистами домам, как бросали гранаты, стреляли. Огонь, взрывы, немецкие каски… Потом отход к конюшне, растерзанный гранатой боец, попытка застрелиться и, наконец, спасение командира. Но происходило же ещё много чего!
«Может, просто надо успокоиться, полежать и подумать. – Он надеялся, что в Гульцове ему представится такая возможность. – Лишь бы наши оставались ещё там».
Евгений уже привык к каждодневной резкой смене обстановки, поэтому ни в чём не был уверен до конца.
Прежде чем войти в деревню, Женька понаблюдал за ней издали. Патрульные исправно несли службу. В свете луны были различимы штыки на винтовках.
«Наши!»
Женька смело двинулся к ближайшему дому.
– Стой, кто идёт! – услышал он знакомый голос Осипова.
– Красноармеец Ануфриев!
– Пароль! – Боец взял оружие на изготовку.
– Боря, не знаю я пароля. Я из Хлуднева иду…
– Из Хлуднева… – Борис вгляделся и, различив знакомые черты, воскликнул: – Женёк, ты? А мы тут гадаем: где вы? Что с вами? Вырвались, значит.
– Не совсем. Потом, Боря, потом. Где Кривцова найти?
Осипов указал на дом неподалеку.
Обстучав о ступени валенки, Женька приоткрыл дверь в хату. В свете керосиновой лампы он различил до боли знакомые лица товарищей.
– Женька! Ануфриев! – кинулись к нему ребята. Кто-то обнимал, кто-то одобрительно похлопывал. Встреча была очень тёплой.
Кривцов тоже обнял его как родного. Подскочил Гудзенко:
– Ну, старина! Ну, хорош! Проходи, рассказывай.
Женя воспользовался приглашением Сарика. Но не торопился говорить главное. Сел на лавку. Привалившись к стене, на секунду закинул голову и сомкнул веки. Когда он их открыл снова, на него выжидающе смотрели восемь пар глаз.
– Что с остальными? – за всех спросил Кривцов.
– Нет их больше, – с трудом выдохнул Евгений. – Все погибли. Почти все…
В избе воцарилась тишина. Боевые друзья были ошарашены такой новостью. Никто не мог произнести ни слова.
Тишину снова нарушил Кривцов:
– Знаешь что, садись-ка за стол. Поешь. Отдышись, а потом расскажешь всё по порядку.
Его накормили гречневой кашей из брикетов, напоили чаем. В теле и на душе снова приятно потеплело. Веки постепенно стали наливаться тяжестью. Борясь с навалившейся истомой, он по-военному кратко изложил события прошедшего дня и отправился на печку. До утра его уже никто не беспокоил.
Утром вернулись несколько человек из батальона, принимавшего участие в бою. Остальных, видимо, разбросало по округе. Вернувшихся спрашивать о чём-то было бесполезно. После первого же боестолкновения они отошли к лесу и больше не появлялись. Весь удар принял на себя отряд Лазнюка. Поэтому Женьку то и дело допытывали сослуживцы, что да как там было. Он терпеливо рассказывал, что знал.
А через день появились Борис Перлин и Иван Корольков, что стало неожиданностью и для самого Евгения. Теперь всё внимание с Ануфриева переключилось на них. Они рассказали много того, чего Евгений не мог знать, потому что во время боя находился на другом фланге.
Больше остальных любопытствовал Гудзенко. Слушал и сетовал:
– Эх, меня бы туда! Я бы своим «дегтярём» дал жару этим гадам!
И это была не рисовка. Семён действительно был бесстрашным воином.
Между тем Корольков, который до конца находился с засевшими в конюшне, открыл наконец глаза Ануфриеву на то, что стояло за криками Егорцева, адресованными Папернику.
– Лазарь получил тяжёлое ранение. Тимофеич увидел, что он достал маузер, и пытался его остановить. Но Лазарь сказал: «Я умер честным человеком!» – и выстрелил себе в голову.
– Какой парень! – не сдержался Семён. – Какая воля!
Он всегда восхищался Паперником. Они крепко дружили. Семён, как и все, остро переживал эту утрату, но в то же время он испытывал гордость за поступок друга. Действительно, надо быть очень волевым человеком, чтобы совершить такое.
– А ты что же, Борис? – любопытствовал Гудзенко, обращаясь к Перлину. – Как тебе удалось выжить?
Все обратили внимание, что Борис неохотно вдавался в подробности своего участия в бою. Суть его рассказа сводилась к тому, что, получив ранение в шею, он вынужден был залечь в каком-то сарае. Шея у него на самом деле была перебинтована, но раны никто не видел.
Когда перестрелка стихла, Перлин вышел из сарая и направился к месту недавнего кровопролития. Там среди убитых обнаружил раненого Королькова. Иван был босиком. Впрочем, валенки фрицы поснимали со всех убитых. Кое с кого стянули даже уцелевшие полушубки. Королькова пожалел пожилой немец, не стал добивать, только пробормотал: «Юнге, юнге…»
Ивану соорудили из портянок и обмоток подобие обувки, и они с Перлиным пошли прочь из деревни. Дальнейший рассказ об их похождениях больше походил на выдумку. Хотя на войне чего только не бывает.
Выбираясь из Хлуднева, они по пути встретили какого-то низкорослого фрица, несущего под мышкой валенки. Немца обезоружили и забрали его трофеи. Врага решили пристрелить, но неожиданно карабин дал осечку. Коротышка, воспользовавшись заминкой, дал ходу, только его и видели. Но зато Иван снова облачился в валенки, и они с Борисом благополучно достигли Гульцова.
26 января, так же как и Ануфриев, на ночь глядя в Гульцове появился ещё один выживший после боя в Хлудневе – старший лейтенант Николай Лавров.
Со всех вернувшихся взяли объяснения. После изучения свидетельств особистами бумаги легли на стол члена военного совета 16-й армии дивизионного комиссара Лобачёва, прибывшего с командармом Рокоссовским принимать под своё начало то, что осталось от армии Голикова.
Возмездие
Придавая большое значение Сухиничам, Ставка Верховного главнокомандования, чтобы парировать удар противника и освободить город, 22 января приняла решение перебросить в этот район командование 16-й армии. Соединения армии после завершения операции на гжатском направлении были переданы соседней 5-й армии, а на новое место назначения прибыл практически только «мозг» одной из лучших армий начального периода войны во главе с её командующим Константином Константиновичем Рокоссовским и начальником штаба Алексеем Андреевичем Лобачёвым.
23 января они со своим штабом были в Калуге, а уже на следующий день прибыли в расположение 10-й армии, где занялись решением вопросов, связанных с приёмом войск. С момента передачи командующим 10-й армией Голиковым имевшихся в его распоряжении войск Рокоссовскому фактически состоялось формирование новой 16-й армии. С 27 января все дальнейшие действия под Сухиничами и в окрестных районах вела она.